чем, я не очень рвался присутствовать и на твоём первом опыте половой жизни. Странно, что ты решил посвятить меня во все подробности.
— Шутить изволите, господин профессор! Вот это чудо выскочило на меня из подвала, и я не могу его от себя оторвать. Как быть? У неё руки из железа, ребра уже потрескивают.
— Пожалуй, ковыляйте-ка вы к камину. Отогревай свою находку, глядишь, сама отвалится, — сказал отец, похлопав девушку по окоченевшей спине.
Он достал из шкафчика бутылочку спирта и, несколько смущаясь, растёр им все части бедняжки, до которых смог добраться. Потом накинул на детей одеяло.
Дрожь начала стихать, тело девушки расслабилось, и ее удалось снять, уложив на диван. Она мирно засопела.
— Ну и силища! — парень разминал затёкшие руки и потирал бока.
— Что ж, проснётся — разберёмся. Как бы теперь и вправду тебя не пришлось на ней женить…
Глава 3
Я впервые понял, что с Машей что-то… не так, когда мне исполнилось восемь. Тогда она пришла на мой день рождения, с тортиком и, кажется, осколком от авиабомбы в плече.
— Миша, помоги, а? — попросила она, проводив гостей и подставляя мне плечо, — Только аккуратно, а то нервы срослись.
— А ты чего не в больнице? — спросил я, отплясывая вокруг с пинцетом.
— Скучно там. Да и зачем, если всё само выйдет… или не выйдет, так мы с тобой сами выдернем, — она хохотнула, — всё равно же не насовсем. Не надо ваты, приложи тряпочку, сейчас заживёт.
Тогда я ничего не понял. Сейчас — понимаю чуть больше. Хотя до конца, пожалуй, не понял её никто. Даже она сама.
Тогда она выглядела моей старшей сестрой, теперь выглядит младшей. Раньше она была как бы папиной сестрой, пока он окончательно не переселился в свою столичную академию. Впрочем, так происходит со всеми ее "племяшами", смена поколений.
А вот с девочками семьи у нее не ладится. С мамой и бабушкой здоровались сквозь зубы. Я уже вспоминал родную сестру, она ее просто ненавидит даже на расстоянии, живя со своей семьёй. Мой племянник Машу обожает, но они редко видятся.
Она сидела на капоте своей последней игрушки — новейшего разведывательно-ударного дрона с экспериментальной системой теплового наведения.
Мы на очередном полигоне, я уже не запоминаю их названия и адреса, всё равно никому не расскажешь — секретно.
Хотя особистов из первого отдела Маша давно от меня шуганула. Нечего совать свои подписки о неразглашении и оформлять допуски, мальчику и за границей побывать хочется, мир посмотреть. Взяла меня на поруки.
Они и отстали. А как же, к Маше и сам верховный только с уважительными просьбами, никаких приказов — не терпит. Но поможет с охотой.
— Думаешь, он меня найдет? — спросила она, щурясь на солнце.
— Дрон? Конечно найдёт. Он же на тепло.
— А если я залезу в бочку с жидким азотом?
— Тогда тебя найдёт служба безопасности, а не дрон. Как сосульку.
— Тоже весело, — хмыкнула она. — Но скучно. Всё уже было. Ледовое побоище это, апрель, ни тебе оттаять, ни тебе замёрзнуть вусмерть…
Я присел рядом. Под капотом тихо урчал реактор, а в небе делали круги чайки.
— Маша, а зачем ты вообще это делаешь?
— В смысле?
— Ну вот, испытываешь дрон. А через пять минут он тебя сожжёт.
— Через три. Не преувеличивай.
— Хорошо. Через три. А потом?
— Возрождаюсь. Пишу отчёт. Отсылаю конструкторам. — Она пожала плечами. — Потом смотрю кино. Или учу китайский. У меня сейчас мода — изучать всё в алфавитном порядке. А потом снова кто-то придумает новую смертельную железяку, и всё по кругу.
— Не надоело?
Она помолчала.
Потом сказала:
— Если когда-нибудь надоест — убьюсь в кратере вулкана. Может, не возрожусь… возродюсь… возрождусь? В общем, пойду на атомы, а они все лысые.
Мы посидели молча, я отъехал подальше. Три минуты спустя дрон взорвался.
Вечером я приехал домой и спустился в подвал — она сидела за своим древним верстаком с ноутбуком. В пижаме и с чашкой кофе. Со смешными почти серебристыми кудряшками. Одуванчик.
— Доброе утро, Миша. Ты не прихватил случайно свежих калачей оттуда?… ну где мы с тобой были?
— Ты была только что в огне, если что.
— Была. А теперь вот — кофе и глюонные отчёты. Хочешь погуляем завтра?
Я понял, что день завтра будет интересный.
С Машей иначе не бывает.
Глава 4
Она тогда гоняла где-то под Купянском на бронепоезде под командованием подруги детства Люси Мокиевской. Люсиного детства, не её, ей всю жизнь было около шестнадцати. Смеялась в лицо пулемётным очередям, как будто они её щекотали.
Она вернулась домой как-то утром — с подкопчённой шеей и обломками бронзового колта в кармане. А бронепоезд Донецкой республики вместе с Люсей погиб.
Оттаявшая и отпоенная чаем, девица, представившаяся Машей, казалось, бредила. А она честно рассказывала свою историю. Правда, за последние годы, как раз в том промежутке, на который она выглядела. Чтобы не травмировать спасителей. И самой не отправиться в психлечебницу. Такое тоже бывало.
Людмила Мокиевская-Зубок, 1896-1919
Первая и единственная женщина — командир бронепоезда.
Всё у неё в жизни бывало, даже скучно становится…
— Вы, стало быть, из красных? — спросил профессор, разглядывая обломки колта с выцарапанными рунами. — Или белой гвардии? А может, анархистов? Петлюровцев не предлагаю…
Маша фыркнула, обжигая губки чаем и слизывая с них малиновое варенье. Её пальчики оставляли заметные вмятины на жестяной кружке. Пришлось найти на кухне, а то хрупкая барышня передавила бы весь наш фарфор.
— Я из тех, кому всё равно, под каким флагом гибнуть. Лишь бы гибель была громкой. — Она вдруг прищурилась, будто вспомнила что-то смешное. — А Люся… Люся кричала: «Машка, прыгай!», а сама рубила сцепку. Думала, спасти меня? Ха! Я бы эту сцепку до Воронежа руками держала, если надо…
Она резко встала, ничуть не стесняясь, с какой-то детской непосредственностью скинула одеяло и показала правый бок, провела пальчиком от уха до половинки попы.
— Осколок бронеплиты прошёл, след был в ладонь шириной и глубокий. Вышло больно, но след в тот же день затянулся. А Люся… — Голос дрогнул впервые за вечер. — Люся осталась задержать их. Со своим наганом и гранатой. Прежде, чем я взорвалась вместе с площадкой, видела, как ее беляки скрутили…
Профессор молча протянул ей халат. Сын, всё ещё красный от смущения, уставился в пол.
— Так вы не человек? — выдохнул он.
— Человек! — рассмеялась Маша. — Просто… немножко застрявший в этой жизни. Как ваш фундамент. — Она махнула в сторону подвала, где каменный куб тихо пульсировал тёплым светом. — Барон был упрям. Снёс остатки святилища, но камень-сердцевину оставил. Удобно. Хороший подвал.
Отец поднял бровь:
— То есть, когда ваш… э-э… тело разрушается, вы…
— Возрождаюсь тут. С новыми волосами! — Она встряхнула русой косой, и в воздухе запахло дымом. — В прошлый раз была чернявенькой с кучеряшками, прямо арапка абиссинская. А до того — рыжей, как Лиса Патрикеевна. В блондинку превращаюсь реже всего, но они и не всегда были в моде. Ах… — она вдруг зевнула, — мне бы поспать. Лучше в подвале. Там мне уютно, сила возвращается. И я, пардон, храплю.
Они не спорили. Устроили Маше топчан, постелили, принесли что-то из женских вещей покойной матери.
Когда дверь захлопнулась, профессор вздохнул:
— Сын, ты как, женишься?
— Папа, она же… она вообще не…
— Вот именно. С такими лучше дружить. И охранять. Думаю, это теперь наша работа. Ты потом с нею поговори, кто она такая да откуда, молодым понять друг друга проще. Ну и о женитьбе тоже, если тянет.
С тех пор в доме появилась «тетя Маша» — вечная девчонка, приносящая в жизнь хаос и странное утешение. Способная на всё, кроме женского счастья, и независимая от всех.
А камень в подвале светился особенно ярко, когда Маша мчалась где-то далеко, оседлав очередную «железную смерть».
Глава 5
Прадед тогда и вправду расспросил Машу обо всём. Как расспросил и я, когда понял, как казалось юнцу, главную разницу между мальчиками и девочками, а гормоны начали лезть из ушей и расцветать прыщами. Думаю, точно так же ее расспрашивали мои предки и поколения немецких баронов, будучи подростками. А она отвечала.
Думаю, эту главу надо написать от имени самой Маши, а заодно избавиться от любовной темы. Никто не был чужд плотских желаний, но не ставить же из-за этого 18+.
Значит, племяш, дошли мы и до этой темы… Убери руку с попы! С моей.
Техническую часть процесса ты явно в своих интернетах прочитал и насмотрелся до опупения.
Как я восстанавливаюсь, ты тоже в курсе. Мой организм затягивает небольшие ранки за минуту, а то и меньше. Как ты представляешь нашу первую ночь?
Невеста просто обалдевает от возвращения невинности несколько раз за процесс. Это больно, каждый раз больно, а потом снова рвётся и трётся по больному месту. Оно мне надо?
Ах, тебе надо… все вы эгоисты.
Ребенка у нас тоже не получится, любой зародыш сразу выкинет из меня, как раковую опухоль. Это тоже больно.
А потом разочарование и страдания. Это уже у тебя. Так и до психушки недалеко, не говоря о семейной верности и вечной любви.
Почему я такая?
Для начала познакомимся ещё раз — Марья Кощеевна я. Сказки читал ведь? Сама тебе читала, мелкому.
Батюшку моего так народ прозвал, ему нравилось. Вечный жрец, вечный кузнец, вечный охотник за приключениями, что лезет в любую опасность. Как я.
Жили мы здесь же, при древнем капище, когда соседи печки янтарем топили. На берегу валяется и пахнет приятно, о ценности тогда не сильно задумывались. В нашем подвале отец и возрождался после своих подвигов. Каждый раз с новой бородой разных оттенков.
Сыновей ему боги не дали, наследственность ко мне перешла. Так уже бывало. Если мужику наследника любая жена родит, то дочери придется самой постараться. И при жизни отца, иначе никак. Очень уж он меня берёг, ухажёров гонял, а сам не уберёгся. И со мною просчитался.