Проверив очередную метку, я задумчиво посмотрела на небо и окликнула ребят:
— Так, закругляемся. Проверяем последние метки и идем в лагерь. Завтра продолжим. И спасибо всем за поиск.
В лагерь мы вернулись последними. Остальные группы уже давно грелись у костра и ужинали, громко обсуждая находки. Заглянув в палатку кашевара, я прихватила плошку с остывшим супом и краюху хлеба, налила чай и пошла к себе. Сидеть со всеми у костра, играя до мглистых сумерек в карты и обмывая первый день поиска, у меня не было никакого желания. Вернее, у меня не было никакого желания сидеть рядом с Джалем и Саей и изображать равнодушную занятость. Вполне хватало того, что при виде первого мое глупое сердце то пропускало удары, то начинило с бешеной силой колотиться, норовя вспорхнуть в его теплые ладони. А этого я допустить не могла. И, проходя мимо большого костра, невольно оглядываясь на шумную толпу весело галдящего народа, почувствовала себя невыносимо одинокой и бесконечно уставшей.
Зайдя в палатку, я поставила на столик плошку с кружкой и достала обрывки летописей. Чем пить — лучше делом заняться, тот же отчет еще писать. Совет Старших, сидя в гильдии, упрямо желал все знать и давно завел традицию каждодневных отчетов. Мне, конечно, их выговоры не страшны, но ведь надо же чем–то убить вечер…
Молчун, черным псом лежавший у моих ног, поднял голову и тихо фыркнул.
— Рейсан?
Я едва заметно поморщилась:
— Что, Джаль?
— Почему ты ушла?
— У меня много дел, — я многозначительно разложила перед собой летописи и взялась за ложку.
— Доброго ужина.
— Спасибо, — я пододвинула к себе похлебку и склонилась над обрывками свитков.
— Успеешь еще с отчетами, вся ночь впереди. Пойдем к нам.
— Не хочу, — я сосредоточенно жевала суп, практически не чувствуя его вкуса.
— Почему? — он проницательно смотрел в мой затылок. — Из–за меня?
Я закрыла глаза, мысленно сосчитала до пяти, проглотила подступающий к горлу горько–едкий комок боли и усилием воли вернула на лицо привычную маску рассеянной безмятежности. И обернулась, невыразительно глядя на него:
— Тьма, да причем здесь ты? Мне в свое время хватило таких посиделок, после которых не работают ни руки–ноги, ни голова, ни заклятья, — и пожала плечами: — Старею, наверно, только и всего.
— Интересно, и почему я тебе не верю?
Потому что знаешь почти как свои пять пальцев…
— Ты только за тем и пришел, чтобы позвать меня на пьянку?
— Нет, я хотел поговорить… о нас.
— О каких «нас» говорить, если их больше нет? Не стоит ворошить прошлое, Джаль, — я с отвращением смотрела на похлебку, но видела закатные блики Небесного храма. — У тебя нашлись свои обиды, а у меня — свои, и они разводят нас в разные стороны. Не начинай. Ты пришел и попросил о помощи — и я пошла за тобой. Тайна напомнила о себе — и я подчинилась ожиданию мира. Вот и все.
— И ничего больше?
— Ничего.
— Совсем? — тихо уточнил он.
— Совсем, — я заставила себя твердо посмотреть в родные глаза. — Отпусти прошлое, Джаль, отпусти, больше туда дороги нет… Жизнь — миру, а память — Вечности.
— Порой мне кажется, что я тебя не знаю, и никогда не знал, — Джаль посмотрел на Молчуна, и у меня дрогнуло сердце от пронзительной горечи его взгляда.
— Верно, — я посмотрела мимо него, устало ссутулилась и отвернулась, тихо добавив: — Ты знал обо мне только то, что я считала нужным тебе открыть, и не более того.
Ну, может, он знал чуть больше, чем все остальные, но лишь на одну тайну… Я быстро моргнула, смахивая ненужные слезы и успокаивая бешено колотящееся сердце. Почему же… так поздно? Я уже дала слово Вечности, и отступать мне некуда… Может быть, если бы он появился чуть раньше, я бы не стала так бездумно распоряжаться своей жизнью… Да ведь я не знала, что он жив. И ничего не попишешь, и ничего не исправишь, и назад пути уже нет.
— Знаешь, я однажды попытался сосчитать твои тайны, запутался и бросил это гиблое дело, — неожиданно усмехнулся Джаль. — Но если прежде они не мешали нам быть вместе, то что же мешает сейчас?
Я взялась за ложку с твердым намерением впихнуть в себя проклятую похлебку:
— Ну… Хотя бы посмотри на свои руки для начала.
— А–а–а, — он мельком глянул на браслеты союза. — Не обращай внимания. Это не в счет.
— Неужели? — сухо удивилась я, не без труда проглотив холодный ком жирного супа.
— При всей твоей понятной неприязни к Сае ты не можешь не признать, что она — отличный маг. Мы познакомились после того, как… после Небесного храма. Чтобы продолжить поиски, мне нужно было как можно быстрее развить путь светлого и…
— …обручение двух магов в считанные сезоны подтягивает отстающего к его сильной половине? — уточнила я, вяло ковыряя ложкой похлебку. — Мне это известно. Отличный ход, Джаль, только не забудь вовремя избавиться от браслетов, если, конечно, вас с Саей не связывает большее, нежели взаимообмен силой. Тебе уже давно пора выходить на уровень Старшего, а Сая тебя туда не пускает. И, кстати, ты не обязан отчитываться передо мной и оправдываться.
— И все же я давно хотел тебе это сказать.
— Сказал? И уходи. Я устала, у меня куча дел, а ты мне даже поесть толком не даешь.
— Это все, что ты можешь мне сказать? — прищурился он.
— Да, — стойко выдержала его взгляд я.
— Тогда извини, что побеспокоил, — и Джаль, вздохнув, вышел из палатки, хлопнув напоследок пологом.
Я невольно вздрогнула. С улицы дохнуло зябко–липким холодом. Я отставила плошку в сторону, накинула на плечи плащ и подмигнула Молчуну. Тот, верно угадав мою просьбу, вышел из палатки и улегся у входа. Я невидяще посмотрела на летописи, сжимая в кулаках скользкие нити паутины и почему–то чувствуя себя малодушной скотиной. Что стоило все сказать, расставить по своим местам чувства, мысли и ощущения, поговорить по душам, как когда–то? Но — «когда–то» уже давно ушло, превратившись в пепел, а сейчас… Не то время. Не то место. Не тот… он. Этому новому Джалю я не готова ничего рассказывать и хочу ничего объяснять. Особенно после его «нежелания» беспокоить меня по пустякам. Да и смысла в этом никакого не видела. Ложь — за ложь, неискренность — за неискренность, скрытность — за скрытность. А память — Вечности. И Джаля — туда же, тьма его забери вместе с невестой и племянником…
Я залпом выпила остывший чай и сосредоточенно склонилась над летописями. Не стоит ворошить горячие угли, из которых в любой момент может разгореться опасное пламя… Проще оставить их тлеть. Пройдет время, и они погаснут, оборотятся в пепел и сольются с ветром.
— Рейсан!
— А?.. Что?.. — я подскочила на лежаке, сонно протирая глаза. — Я проспала?..
— Таел пропал!
— Что?.. — я зевнула, пытаясь проснуться, ежась от холода и натягивая на плечо сползшую рубаху. — Кто?..
— Таел, Младший искатель! Понимаешь меня? Пропал, и мы не можем отыскать его следов!
Я удивленно моргнула, рухнула на лежак и простонала:
— Неужели? И из–за этого ты будишь меня в такую рань?
Молчун, виновато поджав хвост, тихо мяукнул с порога. Джаль, взъерошенный и испуганный, сел на край лежака, опешив от удивления. Я натянула одеяло до носа и собралась снова задремать, когда он громко рявкнул мне на ухо:
— Рейсан, ты меня хорошо поняла?
— Лучше, чем ты думаешь, и нечего так кричать, — поморщилась я, поворачиваясь к нему спиной. — Ничего нового и удивительного ты мне не сообщил, все понятно и предсказуемо. Будь добр, выйди из моей палатки, дай поспать.
— Пропал человек и мне нужна твоя…
— Нет.
— Но…
— Нет!
— Рейсан!..
— Не надо постоянно твердить мне, как меня зовут, и я не скажу, куда тебе следует пойти, — я зевнула в подушку и проворчала: — Я ведь тебя предупреждала? Предупреждала. Но разве ты когда–нибудь прислушивался к моим советам? Ответ очевиден. Ты ведь мечтал оказаться в долине теней, на пороге Вечности? И вот ты здесь. Ты знал, куда шел и чем рисковал, так что тебя удивляет? — я снова зевнула, прикрываясь одеялом: — Да, здесь будут бесследно пропадать люди, сегодня — один, завтра — второй, а послезавтра — весь лагерь… Или ты думаешь, Вечность позволит каким–то людишкам безнаказанно бродить по ее владениям? Нам здесь не место и никто отсюда не вернется. И этого своего, как его там… Таела можешь даже не искать — и следов не сыщешь. Иди спать, Джаль, и оставь меня в покое. Мой ответ — нет.
Я уткнулась носом в край одеяла и старательно изобразила глубокий сон. На лежак взобрался Молчун и зашипел на незваного гостя, который, помедлив и пробормотав что–то себе под нос, встал, нерешительно потоптался у лежака, но все же вышел. Громко и раздраженно хлопнула тряпичная «дверь». По палатке пронесся, с любопытством перебирая лежащие на столе бумаги, мглисто–сырой сквозняк. Я открыла глаза и села, переглянувшись с псом. Мой спутник недоуменно поджал уши. Закутавшись в одеяло, я обхватила руками колени, положила на них подбородок и тихо вздохнула. Вот так вот. Представление начинается. Занавес. Громкие приветствия. Совсем скоро на помосте появятся главные действующие лица.
И на кой мрак нас сюда принесло…
— Молчун, проверь, — тихо попросила я.
Пес послушно кивнул и бесшумной тенью выскользнул наружу. Я снова улеглась на бок, зябко свернувшись под тяжелым одеялом в клубок и проваливаясь в усталую, беспокойно–зыбкую дремоту.
Наступал лишь второй день поисков, а группа уже являла собой жалкое зрелище. Не выспавшиеся, помятые, испуганные, искатели разбились на кучки, жались друг к другу и шепотом обсуждали ночное происшествие. Джаль, бледный и растрепанный, мрачнее тучи ходил вдоль границы защитного кольца и угрюмо косился в мою сторону. Я же, зевая и моргая, в одиночестве сидела у потухшего костра и без удовольствия ела подгоревшую кашу. Мои «хвостики» топтались рядом, тихо перебрасываясь ничего не значащими фразами и грея дрожащие руки о чашки с горячим чаем. Естественно, и их зацепила всеобщая истерия, но держались они куда бодрее остальных, чем немало меня удивили.