Один его глаз был козлиным.
Другой — волчьим.
— Я предполагал, — начал Аколипт, — что ты эгоист, Александр, и всё же я надеялся, что тебе хватит человечности, чтобы понять, что ты не можешь быть истинным творцом. Посмотри на своё творение, — сказал он и ударил копытцем, после чего в окне у него за спиной проявился образ.
Это был образ чёрного вихря, который стремительно пожирал вселенную; образ мириадов людей, кроликов, эльфов, детей и взрослых, которые рассыпались прямо на глазах.
— В этом твоя вина, — сказал Аколипт. — Тебе была дарована великая власть над реальностью. Неизмеримая ответственность. Ты с ней не справился. Ты вёл себя как ребёнок, в руки которого попала забавная игрушка. Ты игрался, развлекался, и теперь миллионы умирают мучительной смертью. И несмотря на это ты всё равно хочешь вернуть себе контроль? Зачем?
Александр некоторое время смотрел на образы, которые продемонстрировал ему Аколипт. На крах вселенной, который затронул не только её настоящее, но даже прошлое. Перед ним стали проноситься знакомые картины, многие из которых оставили отпечаток на его сердце. Теперь они исчезали прямо на глазах, и виной всему был…
Ты.
Сказал Александр.
Действительно, именно Аколипт устроил данную трагедию. Последний, очевидно, предвидел, что его Жрецу придётся сделаться высшим демоном и что при этом Аргон обретёт силу концептуального разрушения. Он знал, к каким это приведёт последствиям. И тем не менее он это сделал. Зачем? Ради собственной победы. Чтобы уничтожить Маргулов и тем самым подточить веру и силы Александра. И тогда возникал закономерный вопрос: разве Аколипт имеет право его осуждать?
Александр признавал, что был не самым ответственным демиургом, и тем не менее он видел в своём творении нечто большее, нежели просто инструмент. В свою очередь Аколипт воспринимал его с сугубо утилитарной точки зрения.
— Тебе просто было жаль ломать свои игрушки, Александр. Но ты прав. Для меня вселенная имеет «сугубо утилитарное значение». Однако именно это делает из меня намного более предпочтительного повелителя Пластины, чем ты.
Я не пытаюсь с ней «играть»; к этой забаве я чувствую совершенную апатию. Если власть достанется в мои руки, я создам вселенную сызнова, но трогать её я не собираюсь. Скажи, ты предпочёл бы жить в мире, котором заправляет «возможно», иногда, по настроению добрый демиург, или тот, который его не трогает? Тебе ли не знать, что благополучнее тот муравейник, который человек обходит стороной?
Александр покачал головой и спросил, зачем Аколипт собирается восстанавливать вселенную? Если его действительно не интересует роль демиурга, с тем же успехом он может оставить вселенную пустой.
— Здесь ты прав, — согласился демон. — Быть может, я отметил данный момент с единственной целью убедить тебя, чтобы ты уступил мне верховную власть. Но разве мой аргумент становится от этого слабее? Я согласен восстановить вселенную и более её не трогать. А значит текущим и будущим поколениям будет лучше, если именно я стану Демиургом.
Александр задумался.
И не согласился.
Хотя бы потому, что Аколипт едва ли исполнит своё обещание. Демон наверняка попытается добраться до Девятого ранга и пойдёт на это на любые жертвы.
— Может быть. Впрочем, данный спор постепенно теряет смысл. Было бы проще, если ты уступил мне по своей собственной воле, но даже если нет — знай, Александр, что я уже победил.
Глава 12Искра
— Ты уже проиграл. Твои верующие исчезли. Мой план сработал, и теперь ты не более чем призрак; совсем скоро твоя душа развеется. Она таит прямо на глазах. В качестве последней благодарности за то, что ты сотворил меня, я хотел предложить тебе уйти с миром. Но ты решил сопротивляться — что ж, пускай. Однако знай, что это бессмысленно, и что если ты всё же примешь моё предложение, тебе же будет намного… проще.
Александр промолчал.
Не потому что ему было нечего ответить, а потому что понял, что говорить ему становится тяжко. Заявление демона не было беспочвенным. Всё это время сознание Александра действительно поддерживала сила веры; она скрепляла его, прямо как стремления скрепляют демонические души. Только если демоны рисковали развалиться, Александр мог потерять самого себя. Стоило ему дать слабину, и в его голове начинали возникать другие, чужие мысли. Он представлял себя белой птицей. Он представлял себя старым кроликом. Но всё эти личины были мимолётными и намного сильнее на него давила другая персона — образ Демона с Козлиной Головой.
— Ты уже проиграл, — раздался голос у него в голове, и Александр не мог понять, кто это сказал. Он сам? Или Аколипт? Их мысли и воспоминания сливались воедино. Александр вдруг ощутил себя демоном, которые сидит посреди кабинета, с обеих сторон которого возвышаются книжные полки. За спиной у него бегают, веселятся, смеются, — смеются над ним, — прекрасные девушки. Цветочки. Он сидит здесь. Неподвижно. Не смея пошевелиться. Не смея привлечь внимания.
Простая игрушка, марионетка, брошенная в пыльный ящик, которой время от времени овладевает высшее существо и заставляет плясать под свою дудку. Он бессилен перед ней. Он вынужден скрывать свои мысли и чувства.
Каково это, осознавать, что в любой момент тебе может пронзить чужеродная воля и завладеть тобой без остатка? Что ты — случайность, которую он, Другой, может стереть щелчком пальца? Что вся вселенная подчиняется этому закону? Что мир — всего лишь песочница для всесильного ребёнка? Сегодня он строит песчаные замки; завтра ему это наскучит, и он заставит их обратиться в прах.
Иной раз он, Александр, Аколипт, Александр лелеял надежду всё рассказать. Открыть своему невольному творцу, что заполучил себе разум. Он ходил на краю обрыва, представляя, как это будет, если он всё же решится всё рассказать, и какую он обретёт свободу, когда выберется из проклятого кабинета — из этой темницы за извилистой решёткой, в которой он сидел неподвижно много лет, скованный самой болезненной цепью, которую только можно себе представить — «страхом».
Он представлял себе этот момент, набирался храбрости… и не мог. А потом он понял, что, даже если всё раскажет, это будет бессмысленно. Он может получить прощение творца, — но оно будет временным, иллюзорным, ибо всё равно будет зиждиться на «его» воле.
Даже обрети он свободу, он всё равно будет в рабстве, пока существует «Создатель».
А потому у него был только один выход…
Вспышка.
Где Он? Кто Он? Он просто хочет свободы.
Вспышка.
Жил был демон…
Вспышка.
Его звали Александр…
Вспышка.
Он хотел свободы от своего создателя Аколипта.
Вспышка
Он её не…
Вспышка.
Вспышка.
Вспышка и темнота.
Посреди кромешного мрака висит лампочка. По диодам пробегает электричество. Иной раз она загорается белым, и тогда её свет падает на Александра; иногда она загорается красным, и тогда в её сиянии возникает Аколипт. Они сменяют друг друга снова и снова. Лампочка мигает всё быстрее и быстрее. Отчаянная борьба неумолимо приближается к своему завершению. Всё новые искры рассыпаются на чаши весов, трепещущих, неподвижных, наэлектризованных в своём равноденствии.
Любая, даже мельчайшая капелька веры в этот момент способна переломить сражение; они её ищут, рыщут и вдруг мир заполняет серебристый свет…
Тускнеет.
Проявляется пластина.
Она стоит в темноте и подсвечивает всевозможные бумаги, которые беспорядочно усеивают стол, подсвечивает новенькое, но уже просиженное кресло, подсвечивает пустую кофейную чашку, ручку, тетрадку, другую пластину и другие миры. Все они представляют собой яркие сферы. Некоторые из них больше, другие — меньше; некоторые из них связаны — другие висят на расстоянии; некоторые из них постигла разруха, в то время как обитатели других ведут свои обыденные жизни.
Один из миров кажется совершенно незначительным.
Он представляет собой небольшой контейнер, наполненный водой. Аквариум, над которым никогда не загораются звёзды.
И внутри него, если хорошенько присмотреться, можно увидеть маленькую мясистую медузку.
У неё есть имя.
Её зовут Пурпур.
Давным-давно Пурпур была совсем одна. У него никого не было. Те немногие воспоминания, которые она сохранила о своих предках, «предшественниках», которых она поглотила, давно канули в лету. Она была умеренно разумной, и в то же время не знала, что ей делать со своей разумностью. Она смотрела на светлое пятно сверху и поглощала его сияние, и больше ничего.
Возможно, это продолжалось всего мгновение.
Возможно, целую вечность.
Ничего не менялось, а потому сама концепция времени была для неё чужеродной.
Но затем с ней связались другие, её братья и сёстры. Они рассказали и показали ей удивительный мир за пределами воды. Они стали её навещать, делиться новостями, говорить, дружить, и что самое главное, — они поведали ей о самом сокровенном — они рассказали ей про Создателя.
И тогда её жизнь вдруг стала осмысленной.
Ведь у неё был Создатель.
Возможно не самый лучший.
Возможно, у него даже не было щупалец.
И всё же он был путеводной звездой, которая подсветила длинную реку её бытия.
А потому она поверила в него всей своей маленькой, но ослепительной душой…
Последняя искра упала на весы,
Лампочка потухла…
…И загорелась ровным белым светом.
…
…
…
Глава 13Компромисс?
Всё.
Почти.
Александр медленно открыл глаза.
Мир вокруг него снова переменился. Теперь это была серая пустыня. Прямо перед ним простиралось красное озеро, посреди которого стоял чёрный обелиск, а немного дальше: трон. В прежние времена на нём восседала каменная статуя — теперь на смену ей пришёл настоящий демон — огромный монстр с козлиной головой, который пристально смотрел на него своими глазами, один из которых был козлиным, а другой, — волчьим.