А как?!). Или ещё вечная проблема – заправить, к сожалению наши органы незрячи и сами друг в друга не ныряют, разве что в одной определённой позе, а хочется-то всегда и по-разному. И т.д. со всеми остановками. Просто руки опускаются. А с другой стороны – мы ведь здесь тьму подобного рода проблем научились-таки решать, опытом, тыком, многое теперь делаем быстро и не без изящества, притёрлись, чувствуем. Но красива ли эта притёртость? Быстрота привычности равна ли быстроте танца и искусства? Не знаю, ничего ещё не знаю. Но когда смотришь как двое лежат, тесно, сладко, умело, жарко, ебутся – да, да! ну вот надо это миру, надо видеть и понимать, надо позарез. Мир, лови. Чего молчишь, поймал что ли.
Эй, а не поломаю ли я всё тут своими затеями?! Прощай свобода, все начнут зажиматься, вспоминать как надо, бояться что опять сделал некрасиво… с меня станется. Хорошо, заранее сообразила (пока пишешь, всё обдумывается). Что надо: никаких поучений и окриков, только пример, показ, пересмотр лучшего. Может, ещё упражнения специальные для каждого, но это уже близко к поучениям. Вообще двигаться только эволюционно (а иначе и невозможно ничего ценного сделать, только маленькими шажками). Бесчисленные пробы и отбор, отбор до посинения. Снимать вообще круглосуточно, карусель в спальне always-on; посмотреть как можно снимать в темноте и какой есть софт, чтоб вырезать пустые куски (это просто) и неинтересное (по каким параметрам?). О, и настоящие танцы тоже нужны, конечно, чтоб выучиться наконец телом владеть. Маша пусть уроки даёт. И пения заодно – нельзя фальшивить, как нельзя плохо пахнуть. Я! из нас! сделаю людей!!! Ха. Не зарываться, не зарываться.
(И пожалуйста на Эллиньку не давить, особенно. Дайте ребёнку привыкнуть немного, что вы в самом деле, налетели все.)
А самое, конечно, трудное – в конце. Оргазм! Обожаю наши рыки и крики, прекрасно искажённые лица, конвульсии, удары со всей дури уже, не разбирая куда. Не видев человека таким, его и не полюбишь по-настоящему. Но здесь-то это даже не похожесть и не эволюционная конвергенция, а буквально те же самые механизмы в мозгу, в мимике, в теле, что и при страшной боли, при мучительстве. Другой только знак, полярность. И ничего нельзя пригладить и облагородить, никак, и не нужно, это прекрасно, этого я никому не отдам. Хочу кричать и плакать, и заставлять их. И потому альтернативы нет: извини-подвинься, но мы будем медленно и трудно перетягивать восприятие этого. Не отказываться от бурности и слёз, вот ещё, а просто забывать, что так же бурно бывает и когда больно. Забывать, что бывает больно. Да, фантастика, но это единственная дорога, я уверена, и лучшая. Как улыбка развилась из угрожающего оскала – а сам оскал исчез. Не просто разорвать связь между «эросом и танатосом», как мы вот разорвали же, а нафиг, нафиг этот ваш танатос целиком! Телесное страдание не должно существовать вообще, ни одна же душа им не просветлилась никогда.
12. На носу бессмертие (Элли)
<…> эвопси нашего домостроя, всю ночь и полдня сегодня. Разумеется, вперемешку с сексом. Трахаться и лекции читать, как иначе в этом сумасшедшем доме. Вдох-выдох: типа говорим-говорим, тянем сколько хватит сил, киваем, умные вопросы задаём, надуваемся пониманием… и лопаемся, в конце концов, не выдерживаем, бросаемся, потому что ну невозможно же. Раз шесть? Но это ладно, счётчики пусть Катя изобретает, а вот из лекций-то что удержалось в памяти, надо записать. Даже не запомнить, а обдумать, да и поспорить с кое-чем. Когда с ним, я же и до сих пор… какое там спорить…
И какие же глупости я тут писала (перечитав). Я его люблю, хватит расковыривать. Вообще хватит истерик, ну сколько можно! Вчера ведь с чего началось: всего-то чуть больше суток у меня ни с кем не было, сидела у себя, «одна». И не то чтобы запершись сидела, всё как обычно, мало ли дел, ходила, говорила со всеми, улыбалась даже, кажется. Но «одна». А он… взял и пришёл. Ровно когда я уже завыть была готова. Заорать на весь дом, тыча в этот несчастный знак, уже и вышла даже… Но он успел. Догадался. «Дошло»! Как мы там не покатились вдвоём по лестнице, не знаю уж, тут у меня провал как обычно.
Трахались и ревели и хохотали как сумасшедшие оба, а он всё извинялся, что не почувствовал раньше, не пришёл, не написал… Что просто мы все не привыкли ещё, не бегло друг друга читаем, не сразу понимаем без слов, но что я чудесно быстро учусь, и всех их ещё учить буду. Я, конечно, за своё: а нужно ли, а зачем, а не пора ли мне вообще-то… о, как он всполошился… хотя со мной, в таком состоянии, только и спорить. Но втянулись. Очередной Главный Разговор слэш обзорная лекция про любовь и приспособляемость («особенно к хорошему»).
Помнятся, конечно, обрывки – но запись смотреть не стану, принципиально. Только по памяти. Ведь я почему перед этим на сутки заперлась… читала, листала, в ужас приходила – записи мои со всеми… Тут так устроено в доме, пишется, как я понимаю, всё подряд, везде, но читать ты можешь только те куски, на которых есть ты, и чуть-чуть вокруг. Накопилась огромная стопка, оказывается. С ума сойти, сколько мы болтаем… может, в этом и секрет, а не в сексе вовсе? (У кого я читала воспоминания, как в конце прошлого века улицы заполонили люди, бормочущие глупости в сотовые телефоны? Типа, пока молчали, можно было тешиться иллюзией, что они всё-таки нормальные в большинстве.) Это во-первых, а в нулевых и в главных: ох, какая же я дура, квакша и заика. Свои вяки перечитывать, да чтоб я ещё хоть раз в жизни… Но об этом потом!
Одно время они делали так: после важного разговора, если придумал сказать лучше, назавтра заводишь всё то же самое заново, идёшь по записи до нужного места – и оттуда форк, новое своё (даже жест был особый для форка). Один спор о Розанове(?) так и шёл по очереди, как шахматы, читать странно: отвечают не столько на то, что слышат, сколько на всё, что было сказано на этом месте раньше, с вариациями. Но потом стали делать проще – править записи, перечитывать и править: за себя можно сразу, за другого если тот разрешил. («Правь меня» – это у нас тоже секс такой, а что.) Он, оказывается, отсюда брал и для своего (перечитать!): были разговоры, споры, семейные импровизации, потом правка, вылёживание… и потом оно вдруг где-то всплывает в опубликованном.
(Ещё польза от записей: словечки, фразочки, цитатки не цепляются надолго, не вязнут, не осточертевают, вообще не повторяются больше раза. Уже ведь записано, зачем? И если кто недослышал, не оценил, то и ничего: записано, прочтёт.)
Опять отвлекаюсь… В общем, как я и догадывалась, секрет этого места (drumroll) в том, что никакого секрета нет. Не было даже приблизительно какой-то одной теории, чтоб по ней всё строилось. Было только ощущение, совсем не оригинальное – что the future is now, что «надо что-то делать», надо заново учиться людям жить вместе, чуть не с нуля, потому что воспроизводство и хозяйство уже не работают как клей для семьи. Если наш тут эксперимент удачен, то это именно удача, счастливый случай по преимуществу (это А. говорит, хотя, я думаю, он прибедняется). Так выпало, такие люди нашлись, и место, и время. «Удачно влюбились. И ещё раз. И ещё. Бывает.»
(По-моему, книги А. – самый важный первый фильтр, который мы все прошли. Включая его самого: никто же не знает, какие в нём книги есть, пока их не напишет.)
Насчёт секса я тоже более или менее угадала (сюрпрайз). Ключ ко многим дверям, который А. и М. нащупали, ещё вдвоём когда жили. И пришлось же его открывать – после всех-то революций и эмансипаций: перебирать, придумывать, элементарно тренироваться… чужое отсеивать, своё искать. Многое оказалось просто неинтересно, ненужно, глупо… отпало, не затронуло, не прижилось. Но про многое и с самого начала было понятно: давить, цензура! Там же ой как не сплошь цветочки. Не всё даже проговаривать можно, что чувствуешь, нельзя «открывать все шлюзы». Даже литература тут скорее в минус, причём не только попса: в этом смысле невелика разница между самой убогой порнографией и каким-нибудь Набоковым или, прости господи, Достоевским. В чём другом, а в этом все писатели устроены одинаково. (А кто не так устроен – те или не писали, или уж этого старались не касаться. Как я их понимаю!)
Секс эволюционно связан с насилием и доминированием, то есть страданием, всё это в мозгу срослось очень крепко, переплелось местами до неразличимости. У нас эта связь ослаблена – такие вот мы тут самоподобрались, четыре мутанта и кот, – но совсем-то её порвать невозможно. Минное поле. Рудименты вылезают, надо отлавливать и активно давить. «Разгребать конюшни» это называется: конь прекрасное и благородное животное, но какает не думая. Мы должны научиться думать. (А уж я-то! Знаю, знаю, с чего мне начинать, потом напишу.) Спасает только, что мы сами друг друга отобрали, воспитали, и живём относительно замкнуто. Так что и новичков нам судьба принимать: мы ведь убежище, без нас им таким деваться некуда, погибнут (это только отчасти невсерьёз).
(Тут естественное возражение: если мы мутанты, то что проку от наших открытий для the rest of us – для немутантов среднестатистических, которые до сих пор с куда более неаппетитными бесами сражаются? На это: что ж нам, не летать в космос, если на земле ещё не все накормлены? Ну нет, наоборот: вот накормятся, и будет им сразу чем заняться, а не бездельничать с набитым пузом. Мы Готовим Рай™, в котором не скучно.)
В эвопси как раз тогда волна изучения всего этого начиналась, они увлеклись, но поняли, что больше проку будет, если экспериментировать на себе. «Модель бонобо», груминг и прочее «учимся у природы» – это ведь только самое начало, идея общая до бесполезности. Правда, мы-то от этой общей идеи пока не так уж далеко ушли, и в огрублённом описании – ладно, опошленном – история вполне банальная: альфа-самец набирает гарем. Чтобы понять, почему всё это небессмысленно и вообще не так, надо призумиться гораздо ближе.