А он уже встал, опираясь на ладони, и это было явным сигналом того, что визит завершен.
Когда ты уже немолод, следует смириться с тем, что люди постоянно будут относиться к тебе с нетерпением. До сих пор я никогда не задумывалась над существованием и значением таких жестов, как торопливое притопывание, стремление не смотреть в глаза, повторение «да, да», похоже на подражание тиканью часов. Или поглядывание на циферблат, вытирание носа — теперь я хорошо понимаю весь этот спектакль, который должен выражать простую фразу: «Оставь меня в покое, старая баба». Я часто размышляла, сказал он так, если бы то же, что и я, говорил какой-нибудь хороший, молодой, сильный человек, или тоже так бы к нему отнесся? Или красивая брюнетка?
Он, видимо, ждал, что я подскочу со стула и выйду из комнаты. Но мне надо было сообщить еще одну, не менее важную вещь.
— Этот Человек закрывает свою Суку на целый день в сарае. Пес воет там и ему холодно, потому что помещение не обогревается. Или Полиция не может навести порядок, забрать у него Пса, а его самого как следует наказать?
Он молча смотрел на меня минуту, и то, что я приписала ему в начале, называя пренебрежением, отразилось теперь на его лице очень выразительно. Уголки губ опустились, а губы слегка оттопырились.
Также было видно, что он пытается овладеть этим выражением лица, скрывая его за чопорной улыбкой, открывшей большие, пожелтевшие от сигарет зубы. И сказал:
— Это не дело полиции, пани. Пес — это пес. Село есть село. А чего вы ждали? Собак держат на цепях в конурах.
— Я сообщаю Полиции, что происходит что-то неладное. Куда мне обращаться, кроме как к Вам?
Он захохотал.
— Раз неладно что-то, говорите, то, может, к ксендзу? — бросил он, довольный собственным чувством юмора, но, кажется, понял, что меня не слишком смешит его шутка, потому что сразу приосанился для виду. — Наверное, какие-то общества защиты животных. Поищите в телефонном справочнике. «Общество защиты животных», вон туда идите. Мы Полиция для людей. Позвоните во Вроцлав. У них там есть какая-то служба.
— Во Вроцлав! — воскликнула я. — Как вы можете так говорить! Это входит в обязанности местной Полиции, я знаю закон.
— О! — иронически улыбнулся он. — И вы мне тут будете рассказывать, что входит в мои обязанности, а что нет?
В воображении я уже увидела наши войска, расположенные на равнине и готовые к битве.
— Да, с удовольствием, — я уже было собралась произнести длинную речь.
Он запаниковал и взглянул на часы, и пришел в себя, пряча свое пренебрежение.
— Да ладно, мы рассмотрим это дело, — равнодушно сказал Комендант через мгновение, начал собирать со стола бумаги и складывать их в портфель. Выскользнул.
И тогда я подумала, что он мне не нравится. Более того, почувствовала внезапный приток пренебрежения к нему, жгучего, как хрен.
Он решительно поднялся из-за стола, и я увидела, что у него огромное брюхо, которое не мог охватить кожаный форменный ремень. Стесняясь, он прятал свой живот где-то внизу, в неудобной, забытой области гениталий. Шнурки на его обуви были развязаны, видимо, он сбросил ботинки под столом. Сейчас надо было поскорее обуться.
— Можно узнать дату вашего рождения? — вежливо спросила я уже с порога.
Он остановился, озадаченный.
— А зачем она вам? — спросил подозрительно, открывая передо мной дверь в коридор.
— Я составляю Гороскопы, — сказала я. — Хотите? Могу и ваш составить.
На его лице появилась веселая улыбка.
— Нет. Спасибо. Меня астрология не интересует.
— Вы узнаете, чего можно ожидать в жизни. Не хотите?
Тогда он заговорщицки посмотрел на дежурного полицейского, сидевшего на проходной и, улыбаясь иронически, будто участвуя в забавной детской игре, продиктовал мне все данные. Я записала их, поблагодарила и, надевая капюшон куртки на голову, двинулась к выходу. У дверей успела услышать, как оба фыркнули от смеха, и меня догнали похожи на карканье слова:
— Психопатка ненормальная.
В тот же вечер, сразу после заката, Пес Большой Ступни начал выть снова. Воздух стал голубым, острым как бритва. Матовый, низкий голос наполнял его тревогой. Смерть у ворот, подумала я. Но смерть всегда у наших ворот, в любое время дня или Ночи, ответила я себе. Потому лучше разговаривать с самим собой. По крайней мере, не бывает никаких недоразумений. Я устроилась на диванчике в кухне и лежала, потому что не могла делать ничего другого, только слушать этот пронзительный звук. Когда несколько дней назад я пошла к Большой Ступне, чтобы вмешаться, он меня даже домой не пустил, сказал, чтобы я не совала нос в чужие дела. Правда, этот жестокий Мужчина выпустил Суку на несколько часов, но потом все равно закрыл ее в темноте, где она снова выла целую Ночь.
Поэтому я лежала на диване, пытаясь думать о другом, но у меня, конечно, ничего не получалось. Чувствовала, как к мышцам приливает беспокойная, вибрирующая энергия, еще немного — и она разорвет мне ноги.
Я вскочила с дивана, обула сапоги и надела куртку, схватила молоток и металлический прут, и еще разные Орудия, попавшие мне под руку. Через мгновение, запыхавшись, я стояла под сараем Большой Ступни. Его не было дома, в окнах не было света, из трубы не вился дым. Запер Собаку и исчез. Неизвестно, когда вернется. И даже если бы он был дома, я сделала бы то же самое. Через несколько минут усилий, от которых я совершенно взмокла, мне удалось разбить деревянные двери — доски у замка разошлись, и я отодвинула засов. Внутри было темно и влажно, валялись какие-то старые, ржавые велосипеды, лежали пластиковые бочки и прочий хлам. Сука стояла на куче досок, привязанная за шею веревкой к стене. Мне еще бросилась в глаза кучка ее дерьма, видимо, она всегда гадила на том же месте. Собака робко виляла хвостом. Смотрела на меня влажными глазами, счастливая. Я отрезала веревку, взяла Пса на руки, и мы пошли домой. Пока я не знала, что сделаю. Иногда, когда Человека охватывает Гнев, все кажется ему очевидным и простым. Гнев вводит порядок, показывает мир в реальном масштабе, в Гневе возвращается дар Ясновидения, который сложно получить в другом состоянии.
Я поставила ее на пол в кухне и удивилась, насколько она мала и тщедушна. Судя по ее голосу, этому мрачному вою, можно было бы ожидать, что это Пес размером со Спаниеля. А это был один из тех местных Псов, о которых говорят Страшко Судетское, потому что они не слишком хороши. Небольшие, на тоненьких ножках, часто кривоватых, серо-бурой масти, со склонностью к полноте, а прежде всего — с заметным недостатком прикуса. Ну, что же, красотой она явно не грешила, эта ночная певица.
Она была беспокойна и вся дрожала. Выпила пол-литра теплого молока, от чего ее брюшко стало круглым, как мячик, а потом я поделилась с ней хлебом с маслом. Я не ждала гостей, поэтому мой холодильник был совершенно пустым. Я ласково говорила с ней, рассказывала обо всем, что делаю, а она смотрела на меня вопросительно, явно не понимая, почему все так внезапно изменилось. Потом я легла на своем диванчике, посоветовав ей также найти себе место для отдыха. Наконец, Сука залезла под батарею и уснула. Мне не хотелось оставлять ее одну на Ночь, поэтому я решила переночевать на диване.
Мой сон был беспокойным, в теле все еще перекатывалось возмущение и все время притягивало те же сны о жарких, раскаленных печах, бесконечной котельной с красными, горячими стенками. Пламя, запертое в печах, с гулом требовало освобождения, чтобы, когда это произойдет, выпрыгнуть наружу с ужасным взрывом и сжечь все в пепел. Думаю, эти сны могут быть проявлением ночной лихорадки, связанной с моей Болезнью.
Я проснулась рано утром, когда было еще совсем темно. От неудобной позы шея совсем затекла. Сука стояла у изголовья и в упор смотрела на меня, жалобно повизгивая.
Постанывая, я встала, чтобы ее выпустить — ведь все то выпитое ею молоко должно, наконец, куда-то выйти. Сквозь открытую дверь пахнуло холодным, влажным воздухом, запахло землей и гниением — как из могилы. Сука вприпрыжку выбежала из дома, помочилась, смешно поднимая заднюю лапу, словно не могла решить, Пес она, или Сука. Затем печально посмотрела на меня — могу сказать, что заглянула глубоко в мои глаза — и помчалась в сторону дома Большой Ступни.
Вот так Сука вернулась в свою Тюрьму.
И след за ней простыл. Я кричала на ее, рассердившись, что позволила так легко себя обмануть и оказалась беспомощной против привычки жить в неволе. Я уже начала надевать сапоги, но это страшное серое утро перепугало меня. Иногда мне кажется, что мы находимся в склепе, большом, просторном, многоместном. Смотрела на мир, окутанный серым Мраком, холодным и неприятным. Тюрьма не вне нас, она внутри каждого из нас. Возможно, мы не умеем без нее жить.
За несколько дней, еще до того, как выпал большой снег, я видела полицейский «Полонез» у дома Большой Ступни. Признаюсь, я обрадовалась, увидев машину. Да, я получила удовольствие от того, что Полиция наконец пришла к нему. Я разложила два удачных пасьянса. Представляла себе, что его арестуют, выведут в наручниках на руках, конфискуют запасы проволоки, заберут пилу (на это Орудие следует выдавать такое же разрешение, как на оружие, потому что она сеет среди растений большие разрушения и опустошение). Однако автомобиль уехал без Большой Ступни, быстро сгустились Сумерки и пошел снег. Сука, которую снова закрыли, выла весь вечер. Первое, что я увидела утром на прекрасном, безупречно белом снегу, это неуверенные следы Большой Ступни и желтые пятна мочи вокруг моей серебряной Ели.
Вот что я вспомнила, когда мы сидели на кухне Матоги. И своих Девочек.
Матога, слушая рассказ, сварил яйца в мешочек, и подал их на фарфоровых подставках.
— У меня нет такого доверия к органам власти, как у тебя, — сказал он. — Все нужно делать самому.
Не знаю, что он имел тогда в виду.
3. Вечный Свет
Все, что из земли придет,