— Что не так? — уточнила вполне невинно.
— Зачем его домой завела?! — переходя едва ли ни на визг, возмутился кошак.
— Раны обработать, — буркнула уже без былой уверенности. Чего это они? То метла в беспамятстве на полу валяется, то белобрысый кричит.
— Раны обработать и на улице можно, а всех подряд в дом заводить нельзя, — провыл мохнатый.
— Да почему?! — не выдержала, и тоже повысила голос.
— А потому! Теперь его чары признали, и он может без спроса заходить сюда!
Эм…
— Так, а почему ты мне заранее этого не сказал? — уточнила уже тише.
— Потому что не думал, что ты в этой глуши знакомства так быстро заведёшь, — язвительно бросил мне в ответ, и, развернувшись, вновь направился к кровати.
— Бу-бу-бу, — пробубнила и скривилась. Вот чего кричать? Как будто я знаю обо всех их негласных правилах.
Заметила, что волк подозрительно пофыркивает, будто смеётся.
— Смешно тебе? — отозвалась ворчливо. — Вот и лечи себя сам тогда, — тоже собралась развернуться, когда зверь жалобно заскулил и упал на пол, демонстрируя отвратительно самочувствие. — Пф, — усмехнулась, — Артист!
Пришлось возвращаться, аккуратно очищать рану и накладывать компресс, а когда я почти закончила, то меня привлёк звук. Волк тоже встрепенулся.
— Ты тоже это слышишь? — глядя на приоткрытую дверь, спросила у зверя. В ответ он зарычал.
— Где же ты-ы-ы-ы?! — раздалось вновь, и волк сорвался с места. Я же побежала за ним с криком:
— Не смей! Это всего лишь ребёнок! — голосок был детским и очень испуганным, если я правильно всё расслышала.
Глава 4
Что говорить — от четвероногого друга я отстала довольно быстро. Конечно, с моим-то весом. Точнее, с весом этого тела, моим я его слишком опрометчиво назвала.
Но страх гнал вперёд. Помнила я, как волк ночью изначально собирался отужинать мной, это потом только признал. А что будет с ребёнком? Маленьким и совершенно беззащитным? Несмотря на то, что стало колоть бок, и пот застилал глаза, я упрямо бежала вперёд.
И, надо же, добежала вовремя. Неожиданно деревья расступились, будто только меня и ждали, и возле большого трухлявого пня оказался мой взъерошенный друг, а перед ним, буквально застыв от ужаса, стоял мальчишка с пепельно-серой шевелюрой. Хотя, стоял — это всё же громко сказано. Скорее он пытался лужицей стечь на землю, да и раствориться там, впитавшись в землю.
— Уйди! Нельзя! — просипела, пытаясь бороться с одышкой.
Зверь посмотрел на меня, слегка обернувшись и недовольно рыкнул.
— Уйди, говорю, — повторила твёрже. — Ребёнок же, — бросила, будто это пояснение для волка хоть что-то да значило. Но, удивительное дело, этот зубастый понимал речь не только, когда это было выгодно для его шкуры, а и во всех остальных случаях тоже. Он рыкнул ещё раз, но уже без прежней агрессии и попятился задом.
А мальчишка тем временем не придумал ничего лучше, как шлёпнуться в обморок.
— Вот ведь, — ругнулась себе под нос и ускорилась. Оттеснила зверя и опустилась коленями на траву. Опять юбку испачкаю, подумалось с грустью, но без огонька как-то. Всё равно мне эта одежда не нравилась, так чего печалиться попусту?
— Ну и чего ты натворил? — отведя непослушные пряди с мальчишеского лица, залюбовалась. Лет ему было около одиннадцати, а может и чуть больше, или меньше. Я не очень-то разбиралась в детском возрасте. Чуть отросшие тёмные волосы, аккуратный нос, вздёрнутый вверх и мягкий овал лица.
Вообще-то, я обращалась к волку, но неожиданно мне ответил малец:
— Мёртвым притворился, отец говорит, это может отпугнуть хищников, — при этом глаза он открывать не спешил. Лишь прислушивался и сжимал в руках траву, цепляясь за неё, как за спасительный круг.
Я хмыкнула, и шёпотом уточнила:
— И что, от многих хищников тебя эта тактика спасла?
Мальчишка приоткрыл один глаз:
— Так первый раз же, — буркнул он как-то виновато. Словно и сам понимал, что тактика так себе и если бы ни я, то быть ему съеденным.
— Ясно, — с трудом сдерживая смех, подала ему руку. — Вставай, давай, гуру маскировки.
— Кто? — парнишка открыл второй глаз и сел, опираясь на руки.
— Ну, тот, кто умеет маскироваться лучше всех, — мне было странно, что он не знал такого слова. Но, мало ли, что я, в детском развитии разбираюсь что ли?
— А-а-а, — как-то заторможенно выдал малец. — А ты кто, тётенька?
Я не выдержала, прыснула. Тётенька, тоже мне. Не готова я к смене статуса с девушки, на тётеньку. Хотя тело это выглядит так, что ничего удивительного в его обращении не было.
— Я — Дарина, а тебя как зовут?
— Микаэль, — пытаясь подтянуть ноги ближе, мальчишка выпятил грудь вперёд. И вот тут я сразу отметила несколько странностей — одежда на ребёнке была какой-то необычной, так сейчас детей одевают разве что для фотосессий в ретростиле. Болотного цвета брюки на подтяжках и серая хлопковая рубашка с закатанными рукавами, словно она была ему несколько великовата. Второе — это имя. У нас, конечно, имеется бум на имена разные, можно и Варфоломея с Августиной какой-нибудь встретить, но, всё равно что-то было не так. И третье, самое странное, пожалуй, его ноги были охвачены деревянными дугами, очень похожими на протезы. Только допотопные какие-то.
— Угу, — промычала, хмурясь и пытаясь сложить всё увиденное воедино.
Что-то меня тревожило, царапало, вот только что?
Посмотрев куда-то мне за спину, мальчишка побледнел и дрожащим голосом попытался произнести хоть что-то:
— А-а-а?
Проследила за его взглядом и махнула рукой:
— Не бойся, он тебя не тронет, — а потом прищурилась и обратилась напрямую к зверю: — Не тронешь же?
А мохнатый этот, взял и фыркнул в ответ. И вот расценивай его фырчание как хочешь — то ли, как знак согласия, то ли как знак протеста.
С трудом поднялась на ноги, отмечая на юбке два зеленоватых пятна от травы, и посмотрела на мальчонку:
— Откуда ты тут взялся?
Он подтянулся и попытался встать, ему это явно давалось с трудом, потому я шагнула ближе и протянула руку:
— Давай помогу!
Но, вместо того, чтобы вложить свою ладошку в мою, он бросил на меня хмурый взгляд и выдал:
— Я не беспомощный. Я сам могу!
На мгновение я растерялась от враждебности в его голосе, потом стушевалась и отступила назад. Сам, так сам. Я сделала вид, что любуюсь природой, хотя у самой руки так и чесались подойти и подхватить его под руки, чтобы он уже не мучился. Но пришлось сжать кулаки и молчать.
Вставал он долго, кривился, видно, что от боли, но молчал, лишь на висках выступили крупные капли пота. Когда он, наконец-то, поднялся, то я поспешила отвлечь его вопросом:
— Так откуда ты здесь?
Мальчишка навалился на клюку, которую поднял из травы, когда поднимался сам и мрачным голосом признался:
— Я к ведьме пришёл!
Неожиданно…
Признаваться, что ведьма — это, вроде как, я, не стала. Надо бы сначала узнать, зачем Микаэль пожаловал.
— О, и зачем тебе к ней? — премило улыбнулась, стараясь выглядеть как можно более дружелюбно.
Мальчишка посмотрел на меня с долей подозрения, а потом вздохнул и совсем по-детски вытер под носом рукавом рубашки. В этот момент он таким несчастным мне показался, что я едва не бросилась его обнимать. Вот никогда особо ранимой себя не считала, а тут… Что-то перевернулось внутри.
— Я хочу быть… — парнишка отвёл взгляд, а потом со злостью хлопнул по клюке. — Я хочу быть нормальным! Хочу ходить, хочу бегать, хочу… — звонкий голос к концу фразы стих до шёпота. Он не договорил, а я застыла столбом, переваривая сказанное.
— А мальчишки в деревне сказали, что ведьма может исцелить меня, вот я и пришёл, — он продолжил, пока я пребывала в шоке от услышанного.
То есть, я и такое могу? Или не могу и деревенские просто над ним подшутили? А! Почему Мяус такой вредный? Почему всё сразу не рассказал, не ввёл меня в курс дела, так сказать? И бабушка хороша, нет бы сообщить обо всём…
— Эм, — начала, когда смогла собрать разбегающиеся мысли в кучу. — А ты уверен, что ведьма поможет тебе?
Я говорила осторожно, боясь расстроить ребёнка.
Малец отвернулся и тихо так, что я едва расслышала, прошептал:
— Никто не смог помочь, она моя последняя надежда.
Вот так вот… Нет, с одной стороны — это, наверное, приятно, чувствовать себя единственной и неповторимой, но у меня комплекса спасительницы мира не имелось, а потому ни счастья, ни удовольствия от услышанного я не испытала. Скорее меня накрыл страх из-за того, что придётся уничтожить надежду мальчика.
— Угу, — промычала, вообще не представляя, что я должна сказать.
— А ты знаешь, где ведьма живёт? Ты же из деревенских, да? — Микаэль встряхнулся и принялся забрасывать меня вопросами.
— Знаю, — ответила со вздохом и пошла вперёд. — Иди за мной.
Мальчишка постоял, судя по тишине за спиной, а потом послышались шаги. Медленные, сопровождающиеся скрипом деревяшек, тех, что были у него на ногах. Я старалась подстроиться под его темп, но то и дело приходилось останавливаться, потому что, как бы он ни пытался, быстро идти не мог.
Волк всё это время был рядом, хоть и держался на отдалении. Он следил внимательным взглядом сначала за мной, потом, отбежав вперёд, уселся и стал рассматривать хромающего мальчишку. В глазах зверя горело недоверие и толика интереса.
В итоге расстояние до домика мы преодолели за… час? А может и больше того. Не знаю. Я подошла к крыльцу и уселась на ступеньку, дожидаясь, пока парнишка дойдёт. Он остановился возле меня, окинул внимательным взглядом мою избушку, нахмурился, потом легонько скривил губы. Ну да, не хоромы, но уж что имеется.
— И что? Она здесь живёт? — всё ещё не веря, принялся озираться, будто ждал, что вот сейчас из-за какого-то куста прямо на него выскочит ведьма.
— Здесь-здесь, — посмотрела на его протезы и вздохнула. Тяжело так.
— И где же она? — не унимался Микаэль, но ответить я не успела. За спиной скрипнула дверь, и ворчливый голос вредного Мяуса сорвал маски: