– Куда?! – рявкнула я, видя, как Ран пытается самостоятельно подняться.
Вот ведь невозможный мужчина. Я ему только направление указала, а он возьми – и пойди!
Поднырнула под руку пепельному так, чтобы на меня пришлась часть его веса. Оказалось, воина в сознании тащить в несколько раз легче. А вот ему принимать женскую помощь – тяжелее.
– Спасибо, – все же вынужденно признал муженек, когда мы вместе прошли половину зала. – Но ты не должна была мне помогать.
– Почему же? – сдувая прядь со лба, выдохнула я.
– Потому что ты черная ведьма, – выдал он как догму, – и к тому же моя почти вдова…
– А еще я просто человек. А люди иногда помогают друг другу. Даже если женаты.
Судя по тяжелому мужскому вздоху, я только что парой фраз сломала столько всего: и мужскую логику, и дрова… Последних причем целую гору – хоть камин топи. А ведь могла просто сделать шаг в сторону там, на пороге. И полетел бы Ран мимо меня носом в пол, и спустя совсем немного времени я бы стала дважды вдовой Дэйрис… Если бы не вмешалась. Но стоять и смотреть, как человек умирает, я не смогла. И теперь предстояло расхлебывать последствия своей добродетели. Ведь что-то мне подсказывало: даже в благодарность за спасение пепельный не отступится от мысли о разводе.
Хотя, может, в том нет уже ничего страшного? Вдруг папа уже разобрался со своими врагами? Об этом стоило у него спросить. И чем скорее, тем лучше.
Но пока я с трудом тащила раненого. Его тело казалось тяжелым, как камень, и каждый шаг давался нам обоим с трудом. Я чувствовала, как пот стекает по моему лбу, но не могла позволить себе остановиться.
Наконец мы добрались до лежанки, я осторожно опустила Рана, стараясь быть аккуратной. Его лицо было бледным, дыхание – судорожным, лоб покрылся холодной испариной. А за дрожь тела отвечала уже я: от напряжения тряслись руки и поджилки, когда помогала пепельному опуститься на это подобие кровати. К слову, едва муженек лег на ту, как отрубился. Словно услышал команду: «На старт, внимание, спать!» – и выполнил ее незамедлительно.
Я постояла немного, прислушиваясь к ставшему ровным мужскому дыханию, ощущая, что этот день прошелся по мне лавиной.
Зачем-то положила руку на лоб, смахнув пепельную прядь и стерев холодную испарину. Жара не было. И осталось надеяться, что эту ночь Ран переживет. Только сил на переживания по этому поводу уже не осталось. Глаза начали слипаться сами собой – дал о себе знать опустошенный резерв.
Так что я, оставив муженька, отправилась к себе.
Сумерки уже окутали старый дом, когда начала подниматься по скрипучей лестнице. Каждая вторая ступенька прогибалась под моими ногами, издавая протяжные стоны, словно плакальщица на паперти. Воздух был пропитан запахом старого дерева и пыли.
Интересно, почему отец дал мне документы именно на трактир? Куда логичнее было бы вдове поселиться в каком-нибудь доме…
Эта мысль промелькнула зарницей и погасла, когда я перешагнула порог своей комнаты. Потому как я увидела телепортационную шкатулку, что стояла на столе. Не мешкая, я села за него, достала лист бумаги и очиненное перо. Зажгла свечу по-простому, без магии, огнивом. Неровный свет фитиля заплясал на стене, и я, вздохнув, вывела чернилами: «Дорогой отец, как ты? Надеюсь, твои дела идут хорошо и ты разделался с теми, кто встал на твоем пути. Потому как у меня возникла маленькая проблема…»
Тут я вспомнила рост, вес явившегося по мою душу супруга, его накачанные мышцы… Ударная сила у таких должна была быть немалой. Да и вообще паладины – ребята, способные завалить дракона. Хилые духом и телом среди них долго не живут. Так что рука сама потянулась зачеркнуть «маленькая». Но я удержалась. Только кляксу рядом поставила, когда перо надолго зависло в воздухе.
Вздохнув, я продолжила: «Сегодня приехал мой покойный муж. Оказалось, что он вполне себе здравствует…» Про раны отчего-то я решила умолчать. «Он заявил, что хочет развода. Надеюсь, папа, ты сможешь дать мне совет, как лучше поступить». После этого я пересыпала письмо песком и, дождавшись, когда чернила высохнут, запечатала его, а после положила в шкатулку. Ту на миг окутало сияние. Все. Послание отправлено.
Думала, что после этого рухну в постель как убитая и просплю до утра. Но удивительное дело: едва голова коснулась подушки, как глаза распахнулись сами собой и закрываться отказались. В общем, я лежала и таращилась в потолок, когда на небо выкатилась погрызенная с одного бока луна.
Где-то вдалеке протяжно и тоскливо завыли волки – аж заслушаешься. Я не выдержала, подошла к окну и распахнула створки. Раз рыцари не поют мне серенад, послушаю волчью. Она ничем не хуже. Помузыкальнее даже, чем у некоторых менестрелей, дравших луженые глотки в тавернах.
Есть легенда, что когда-то луна увидела на краю утеса молодого дракона. Тот взмыл ввысь, подлетел к луне, и эти двое влюбились друг в друга… Но злая завистница мгла захотела разлучить их и ослепила крылатого. Сгинул он в бездне… А луна, не найдя суженого, попросила ветер и волков разыскать его.
И вот минули тысячелетия. Прах дракона уже давно развеян по ущелью, а ветры все свищут, и волки воют, прося у луны прощения, что не смогли найти ее суженого.
Многие считают, что эта легенда о красивой и несчастной любви. Но, как по мне, она о холодной расчетливой злобе. Такая куда опаснее, чем вспышка ярости. Это я как потомственная черная ведьма говорю. И да, я всегда старалась быть последовательной. Особенно в вопросах мести и пакостей. Очень старалась… Но получалось редко. Вот и сегодня с пепельным вышла осечка.
Вторя моим мыслям, ветер в распахнутом окне танцевал с легкой шторой, шептал свои древние заклинания. А я любовалась темными мазками мрака на черном фоне леса и холмов.
Вдруг среди оттенков тьмы я заметила едва уловимое движение: из кустов появилась лиса. Ее рыжая шубка сияла в лунном свете, как огонь среди углей. Она трусила, держа в зубах что-то пестрое.
Добежав до дверей дома, рыжая аккуратно положила свою добычу прямо на порог, рядом с… тыквой?! Еще одной!
Не знаю, чего было во мне больше – удивления или возмущения. Но они с лихвой вытеснили усталость, так что я опрометью кинулась на улицу, чтобы обнаружить на крыльце селезня и… да, тыкву. К последней была прикреплена записка, нацарапанная корявым почерком: «Нужно зелье от грудной жабы. Аптекарь, сволочь, деньги выдрал, а лекарство не помогает. Вся надежда на вас, госпожа ведьма».
Лиса, которую я застукала за жертво… в смысле уткоприношением, замерла с поднятой лапой и склонила голову набок, точно собака.
– Да эти горожане что, совсем страх потеряли?! – поделилась я с рыжей. – И что мне с этой бокастой тыквиной делать?
Та, на мгновение замерев, опустила лапу и… согласно кивнула.
А я же села на порог и подперла подбородок кулаком, задумавшись.
Лисица же помялась-помялась на месте да и сделала шаг ко мне. Потом еще и еще… Я сама не заметила, в какой момент плутовка оказалась рядом с моим коленом, а я запустила руки в густую пушистую шерсть и начала почесывать рыжую промеж ушей, а та блаженно фыркать.
Небо, вызвездившееся над нами, обещало ясную погоду и холод, но пока было лишь немного зябко. А свежий воздух сделал то, перед чем оказалась бессильна постель. Мои глаза начали закрываться и… В тот момент ладонь соскользнула на пушистую шею, и там я ощутила даже не веревку – нить из файриса. Та была тонкой, как шелк, и прочной, как канат. Дорогая, зараза. У отца была такая удавка, и называлась она «милость повелителя». А еще подобные использовали браконьеры. Жертва, попавшая в силок, начинала метаться, тем затягивая петлю, и в конце концов умирала либо от удушения, либо, что чаще, перерезала себе горло струной, что была не толще волоса.
Резерв только-только начал восстанавливаться, и магии там была малая толика. Но я призвала ее и, сжав между пальцами нить, сожгла ее. Та вспыхнула снопом искр, которые тут же опали.
Рыжая же вдруг вскинулась, вскочила на лапы и уставилась на меня. А затем порывисто лизнула руки, развернулась, махнув хвостом, и задала деру.
«Вот ведь хитрюга! Добилась от меня того, что ей надо было», – восхитилась я рыжей. Подумалось, что, раз она теперь совсем освободилась, больше я ее не увижу. А лучше бы мне не видеть тыкв! Ибо достали уже!
Потому-то я из вредности и не закатила очередную в дом. Записку, впрочем, взяла. И селезня тоже. И когда я вновь поднялась к себе, то заметила, что телепортационная шкатулка слабо светилась, – значит, пришел ответ от отца. Так скоро?
Я откинула крышку артефакта и обнаружила коротенькую записку: «Если эта сволочь намекает на расторжение брачных клятв, то ни в коем случае не ведись, доча! Это чистой воды развод!»
«Значит, отец еще не все проблемы решил и какие-то из них еще подсчитывает, суммирует, делит и ставит на них надгробные крестики», – поняла я суть папиного наставления.
И я решила для себя, что пока поживу в браке, даже если муж против…
А затем наконец я смогла познать народную мудрость: хорошо смеется тот, кто смеется в постельке. С ней и заснула. А проснулась уже ближе к полудню, осознав, что утро вечера может быть как му… так и просто дряннее.
Я чувствовала себя разбитой, уставшей и завидовала вампирам, которые могут спать в своих гробах до заката. Но, увы, мне, смертной…
Да и залеживаться было некогда: нужно было проверить одного пепельного. Выжил ли он? И если да, то в целом или из ума?
А еще стоило приготовить завтрак и плотно поесть. Потому как начавший восстанавливаться резерв требовал еды. И побольше.
Глава 5
Вот только, спустившись на кухню, я с прискорбием вспомнила, что из продуктов у меня лишь тыква и селезень. Ошпаривать, ощипывать, палить, потрошить, а потом, собственно, готовить птицу – на такой подвиг я пока была не способна.
А вот приготовить кашу из последних моих сил и тыквы – да.
Так что я аккуратно разрезала самую маленькую, очистила от кожуры, измельчила. Бросила маленькие оранжевые кусочки в котел, на дне которого уже скворчало масло. Добавила щепотку корицы и мускатного ореха. Они враз наполнили воздух ароматом осеннего леса.