Поскольку никто не засмеялся, ему пришлось хохотнуть самому. При виде этой агонии кое-кто из присутствующих выдавил сдержанную улыбку, чтобы поддержать оратора морально. Тот понял, что пора закругляться.
— Так выпьем за то, чтоб никому из вас не пришлось приветствовать никого из нас этими словами.
Выпили, но без энтузиазма. Вита заметила, как мама поджимает губы в презрительной гримаске.
Потом слово взял завкафедрой:
— Девушки, юноши… но главным образом — девушки! Вы — мой самый любимый поток. Я очень рад, что никто из вас не завалил диплом, что все вы получили корочки, а некоторые из вас получили приглашения в РГГУ. Виталия! Виточка!!! Подойди сюда!
«Я?» — Вита ничего не слышала об РГГУ. Завкафедрой энергично закивал ей: да-да, ты, конечно!
Реакция студентов была разнообразна: некоторые искренне аплодировали, некоторые косились завистливо. Проходя к преподавателям, Вита краем уха услышала:
— Еще бы её не пригласили! Маменькина дочка!
— Ты думай, что мелешь. Мать её как раз больше всех ела, — Вита узнала голос подруги и ей стало чуть теплее.
— Ой, да знаем мы. Игра на публику.
Все это не имело значения. Значение имела только мама — а она, кажется, была недовольна.
— Сергей Ильич, почему я об этом ничего не знаю? — спросила она, склонившись к уху завкафедрой.
— Сюрприз! Сюрприз!!! Сам вчера только узнал. Сам Плотников читал её диплом и заинтересовался.
— Вы послали ему диплом Виты и ничего не сказали мне?
— Боялся сглазить.
Мама улыбнулась и обняла Виту.
— Мама… мамочка, спасибо тебе! — та наконец-то поняла, что может быть счастливой. Мама немного расстроена самоуправством Сергея Ильича, но в целом ведь рада!
— Ну что ты. Не я одна тебя учила, благодари всех.
Виталии сунули в руку бокал и потребовали сказать речь. Вита растерянно оглянулась.
— Речь!!! Речь!!! — начали скандировать студенты и преподаватели.
Вита неуверенно оглянулась на маму. Та повела плечами.
Вита набрала воздуха в грудь.
— То, что я получила это приглашение — это такая неожиданность… я просто не знаю, что сказать. Конечно, если бы не вы все, если бы не наши преподаватели, если бы не моя мама… я… спасибо вам за всё.
Её горло сжалось, по щекам потекли слёзы. Залпом выпив шампанское, она закашлялась от колючих пузырьков в горле.
— Лидия Анатольевна, — Сергей Ильич наполнил мамин стаканчик. — Ваша очередь сказать речь.
Вите почему-то вдруг стало тяжело — словно бросили на плечи мешок с песком.
— Дорогая Вита! — сказала мама. — Это было очень неожиданно и очень приятно. Для меня приятно и как для матери, и как для преподавателя…
«Мамочка, не надо!» — захотелось крикнуть Вите, но она прикусила язык. Видение снова разворачивалось, как во сне: всё тот же стол в гостиной, только во много раз длиннее, гости — преподаватели и студенты, все держат в руках ножи и вилки и хищно улыбаются…
Вита вздрогнула, стиснула воротник блузки.
— Я старалась быть строгой, возможно даже несправедливой… — продолжала мама. — Я спрашивала с тебя больше, чем с других, и того же требовала от коллег, и я довольна результатом. Ведь я так много вложила в тебя, и я безумно рада, что ты оправдываешь все мои ожидания. И я поднимаю этот… условный бокал за то, чтобы все мои начинания продолжались в тебе!
Вита, смертельно побледнев, уронила стакан. Шампанское (кто-то уже успел ей подлить!) разлетелось брызгами, окатило ноги. Вита, очертя голову, бросилась прочь из аудитории.
Впереди у Инги была только скайп-сессия, а у Вали — ничего, поэтому они пили чай и говорили о своем, о женском.
О профессиональной этике.
— …У меня правила строгие, — объясняла Валентина. — Или ты его порешь, или ты с ним порешься. Третьего не дано. Есть девочки, которые с клиентами спят, ничего против не имею. Но у меня не так.
— Табу?
— Да в общем нет. Просто мои личные прибабахи. Понимаешь, мне для удовольствия нужен господин, а у меня все клиенты — рабы. А кстати, вот этот твой, который приходил батарею чинить… Он как, может ко мне прийти? А то у меня тоже кран забарахлил что-то.
— Ну и зачем было подъезжать так издалека? — Инга пожала плечами и достала визитницу. — Держи. Вернуть не забудь потом.
Валя даже прятать карточку не стала — сразу набрала телефон и занесла в память.
— Слушай, а если он водопроводчик — чего тогда он у тебя тут сидел привязанный?
— Просто подыграть согласился.
— А, так это тот красавчик — любитель жестких ролевок?
— Валя, я клиентов не только не трахаю, но и не обсуждаю.
Ее телефон зазвонил внезапно.
— Да? Вита, Вита, спокойнее… да, конечно, я тебя слушаю… да, я могу дождаться. Нет, у меня никого нет. Вита, дыши глубже. Так… Всё, я тебя жду!
Валентине не пришлось ничего объяснять — тем более, она, кажется, торопилась с… починкой крана. Инга мысленно пожелала ей удачи.
Квартира, в которой располагался офис Валентины, по планировке оказалась зеркальным отражением офиса Инги. И если у Инги все было прямо как в кино про западных психотерапевтов — компьютерный стол, два кресла, столик для чая и полки с книгами — то Валентина создала атмосферу неги с оттенком порочности. Профессия обязывает, наверное, — решил Ярослав. Весь пол застелен коврами, расставлены пуфики, разбросаны подушки. Единственное, что выбивается из общей гармонии обстановки — стальная шведская стенка, увенчанная турником.
На одном из пуфиков валялся небрежно брошенный кляп.
Валентина показала на туалет. Ярослав зашел, осмотрел поле деятельности. Вся ванная отделана красным кафелем и хромированной сталью. У полотенцесушителя совершенно капитальный, неубиваемый вид. Такой же вид и у хромированного держателя для душа.
— Не представляю, что здесь может поломаться, — честно признался он.
— Ой… знаете, кран… он то чихает, то кашляет, то дрянь какая-то из него течёт…
Подозрения Ярослава на 90 % превратились в уверенность.
— Был бы он человеком, я бы посоветовал показать его врачу.
Кран работал безупречно: без шума, без пузырей и ржавчины. Ярослав проверил холодную и горячую воду, вынес вердикт:
— Мне не в чем упрекнуть ваш кран.
— О… Значит, ложный вызов. Может, выпьете чайку? В качестве компенсации морального ущерба?
Глаза у нее были серые, на носу — бледные веснушки, которые показались Ярославу вполне милыми. Как и формы, обрисованные футболкой в обтяжку.
«Тебе еще хлыстик в зубы — и будешь вылитая Ирен Адлер», — от этой мысли стало смешно.
— Это что, флирт?
— Да. А что? У вас были другие планы на вечер?
— Нет, ничего, просто немного неожиданно. Ну, давайте тогда выпьем чаю, в самом деле.
За час сеанса на полу у клиентского кресла выросла целая кучка скомканных салфеток. Вита плакала, стирая очередной салфеткой остатки потекшей косметики. На нее было жалко смотреть, но Инга терпеливо ждала. Наконец девушка, последний раз всхлипнув, отбросила салфетку на пол и потянулась к пустому стакану. Инга отобрала стакан, подошла к кулеру, налила, протянула Вите.
— Я маму опозорила… я такая дура…
Инге вспомнился один из вечеров собственного детства. Отец в кресле за рабочим столом. Перед ним — раскрытый дневник Инги. Мама стоит рядом, опираясь на спинку отцовского кресла.
— Ну что ты говоришь, Саша. Четверка по химии — для девочки такая ерунда.
— Ты кем её хочешь вырастить? Клушей домашней? — он пролистнул дневник.
— Труд — пять. Пение — пять. Рисование — пять… русская литература — пять. Как будто не в советской школе учится, а в институте благородных девиц. Лариса, благородные девицы кончились в семнадцатом году.
— Ну это же всего одна четвёрка, Саша. Даже не четвертная.
— Я ни одной не хочу видеть. Понятно? Забери это позорище и не показывай мне, пока не исправишь.
Дневник, хлопая страницами, летит в лицо Инге…
«И ведь это он был еще в хорошем настроении…»
— Вита, твоя паническая атака никого не опозорила. Перестань переживать об этом.
Схватив стакан каким-то отчаянным жестом, Вита прошептала:
— Вы просто не знаете… Это наше проклятие — не доживать до шестидесяти. На всех женщинах нашего рода.
А-а, вот оно что!
— Так ты… боишься, что поедешь в Москву — и твоя мама умрет здесь в одиночестве? Этим была вызвана паническая атака?
— М-м… может быть.
— Вита, давай мыслить логически, — Инга взяла девушку за руку, чуть сжала ободряюще. Подействовало: Вита немножко расслабилась. — До изобретения антибиотиков для любой женщины дожить до шестидесяти было большой удачей. Сейчас, в начале XXI века, шестьдесят лет — это даже не старость. Это конец молодости. Твоя мама ведь ничем не больна, так отчего же ей умирать ни с того ни с сего?
— Вы не верите в проклятия?
Инга на секунду опустила голову, и перед ее внутренним взором появилось на мгновение призрачное лицо Ольги. Подняв голову и пристально посмотрев в глаза клиентке, Инга твердо сказала:
— Есть многое на свете, что нашей мудрости не снилось, но я — врач, я предпочитаю сначала искать рациональное объяснение. И нахожу его. Вита, ты же сама видишь, что твоя мама хочет во всём контролировать твою жизнь. Любыми способами — в том числе и моральным шантажом. Ты ведь именно поэтому ко мне и пришла — чтобы избавиться от этого контроля, верно?
— Вы правы, конечно. Но есть ещё кое-что. Моя бабушка умерла, когда маме исполнился 21 год. Меня назвали в её честь. Прабабушка умерла, когда моей бабушке был 21 год. Когда несколько раз подряд происходит одно и то же, как еще это воспринимать? И сны…
— Это всё страх, Вита, — мягко сказала Инга. — Ты тоже боишься умереть молодой — отсюда и сны. Но человек сам выбирает свою судьбу. Сколько бы ни продлилась твоя жизнь — это твоя жизнь. Ты не довесок к своей маме. Ты — это ты.
Девушка снова потянулась к салфеткам, но отдернула руку. Доверчиво посмотрела на Ингу.