Вилар Кафтан«Ведьма самоубийц»Vylar Kaftan«The Suicide Witch» (2012)
Надев кожаные перчатки, ведьма самоубийц ломает стекло. Осколки крошатся, как печенье над миской супа, наполняя металлическое ведро. Кожа скрипит, когда пальцы ведьмы сплетаются во влажном подвальном воздухе. Мертвая крестьянская девушка лежит на погребальной доске — платье прибито к дереву в тринадцати местах.
Имя ведьмы Им, но никто ее так не зовет. Она служит великому дому Дзян в провинции Кун-лао — живет в подвале, среди луж, огромных, будто на рисовых полях. Летом у ее лица жужжат жирные мухи, пока она их не прихлопнет. Зимой у нее болят колени, и она кашляет от сырости, словно старуха, но неровно остриженные волосы Им черны — в них нет серебра, как и нет морщин на лице. Она еще видит в темноте.
Ведьма расплетает косы девушки и обрезает их у щек, оставляя длинными сзади. Смешивает смолу курао с водой и втирает в волосы. Клей, похожий на пасту, делает их черными, как уголь. Девушка бедна, и у нее нет сережек, так что ведьма бормочет короткую мантру и касается мочек ее ушей. Когда Им умрет, у нее тоже не будет украшений, поэтому она и заботится о крестьянке. Она ласкова с бедняками, а богачей ненавидит.
Ветерок струится в окно, вплетая в вонь клея благоухание цветущих вишен. Ведьма фыркает. Дом Дзян стоит на холме, и ее окно выходит на городскую площадь — из него она может смотреть на пляски и фейерверки. Иногда, как сейчас, ей вспоминается детство: жизнь на улице, пока семья Дзян ее не купила, а прежняя ведьма не передала ей свое искусство. В те дни Им было одиннадцать. Она помнит, как играла в весенней грязи и танцевала под мелодии маминой бамбуковой флейты. Помнит капли дождя на волосах.
Но улица была царством голода и болезней — воспоминания об этом отгоняют благоухание вишен. Им кашляет и погружает руки в клей. Наносит еще один слой, превращая угольные пряди в седины вдовы, рыдающей на могиле мужа. Волосы готовы. Им вплетает в волосы ленты, складывает пряди в буквы — расчесывает, заплетает, связывает узлами. Когда клей медленно застывает и становится похожим на смолу, она добавляет стеклянные шарики размером с горошину — закрепляет их в особых точках, где трупа будут касаться предки из Вечной Зимы.
Большинство мертвецов покоятся с миром — под изящными столпами или нищенскими камнями — нужны лишь несколько взмахов гребнем и сухие цветы вместо сережек. Но самоубийцы требуют особых ритуалов. Их волосы привлекают предков, еще не забывших жизнь. Пряди нужно спутать, чтобы сбить призраков с толку. Иначе неупокоенные души вцепятся в волосы самоубийцы, войдут в его грудь, и так появится ходячий мертвец. Человек, покончивший с собой, привлекает злых духов, а стеклянные шарики умаляют их гнев.
Засов на ее двери отходит в сторону. Она поднимает глаза. Ее стражи никогда не отпирают дверь. Боятся призраков, живущих внутри. Им выплевывает долгую нить мокроты из глубины легких. В комнату входит высокий военный — зеленая форма сидит на нем как влитая, широкие плечи украшены золотыми императорскими галунами. В левом ухе — три кольца. Черная бородка подстрижена коротко, как у воина. Гость смотрит на нее свысока, с отвращением на лице.
Им вытирает рот рукавом. Она знает этого человека. Дзян Кай-ху, младший сын герцога. Она видела его из окна: он раздавал приказы солдатам. Однажды велел сжечь крестьянскую хижину и убить за непослушание трех ее обитателей. Ведьма отворачивается от военного — она занята делом. Закручивает белые пряди спиралью на девичьей шее. Клей сохнет, а крестьянка достойна тех же почестей, что и аристократка. Им добавляет в прическу стеклянный шарик, оплетает его волосами.
Кай-ху молча наблюдает за ее работой. Когда она зачерпывает пригоршню стеклянной пыли, он рычит:
— Ведьма, приветствуй меня, как должно.
Она осыпает стеклом волосы мертвой. Узелки и спирали кажутся заснеженными хребтами.
— Придворный этикет мне неведом.
— Обращайся ко мне Ваша Светлость.
— Да, Ваша Светлость, — повторяет она, закручивая последний локон над девичьей грудью.
Сузив глаза, он подходит к одру. Застывает рядом с Им. Она почти представляет, что он ушел, оставив ее наедине с хрипами в легких и могильным хладом подвала. Она поправляет узоры, приглаживает выбившиеся прядки. Готово.
Кай-ху тихо говорит:
— Твоя работа прекрасна, хоть воспитания тебе и не достает.
Ведьма вскидывает на него глаза. Опускает перчатки в прокисшее вино и вытирает их о фартук, пачкая кожу полосками клея. Отвечает:
— Манеры мне ни к чему. Зачем вы здесь?
Он чуть опускает голову:
— Мне нужна твоя помощь. Тебя ждет награда.
— Меня? Какая же?
— Свобода. Я люблю девушку по имени Ло Мэй-шен. Она должна выйти замуж за моего отца, герцога — старше ее на полвека. Мы сбежим.
Им хмурится.
— Вы так просто предадите отца?
Пощечина. Ведьма отшатывается, прижимает пальцы к щеке. Сын герцога прожигает ее взглядом — его рука еще в воздухе. На ней перстень с изумрудом — вот почему от удара так больно. Продав эту драгоценность, большая семья сможет не работать по крайней мере три года.
— Ты забываешь свое место, — говорит он. — Мои родные купили тебя. Мы кормим тебя рисом и курицей, даем одежду, но можем и убить. Спасем другую девчонку, плачущую по маме… или шлюху, которой бы ты стала без нашей милости.
Им мнет в руках фартук — костяшки белеют на черноте кожи. Горит оцарапанная кольцом щека.
— Что вам нужно?
— Я раздобыл зелье, от которого Мэй-шен уснет мертвым сном. Она оставит записку, что не может больше так жить. Как самоубийцу ее будут оплакивать полдня, а потом принесут к тебе. Ты поможешь ей сбежать. В награду получишь постель в деревенской ночлежке и право работать в поле.
На миг ведьма думает о каплях дождя на волосах — память дразнит ее. Она снова может стать свободной, не служить больше этим аристократам. Но потом Им понимает, о чем он. Она фыркает.
— С чего бы мне этого хотеть? Здесь я живу одна и не гну спину на солнце ради вашего блага. Не хочу быть прикованной к здешним землям — это не свобода.
— Я предлагаю тебе вольную жизнь, а ты на нее плюешь?
— Я никому не подчиняюсь, и мне это нравится. Я — ведьма самоубийц. Планы влюбленных меня не интересуют. Кроме того, если ваш отец о них узнает, он запытает меня до смерти. Нет. Я не буду помогать.
Кай-ху улыбается — одним уголком рта. Лезет в карман формы и что-то достает. Им щурится. В его кулаке болтается кулон — красный кровавик с дырой посредине. Он блестит в свете факелов. Кай-ху спрашивает:
— Знаешь, что это?
— Нет.
— Амулет плодородия. Если ты не подчинишься, я застегну его на твоей шее. И ты станешь рожать детей, год за годом, так часто, как только возможно. Я продам твоих сыновей, а дочерей возьму в наложницы — всех, кроме младшей, которая повторит твою судьбу.
Она шипит:
— Скорее я убью себя. И у вас не останется никого, кто бы причесал мои волосы.
— Если ты это сделаешь, я обрею тебе голову и разрублю твое тело на куски. Предки будут мучить твой бессильный призрак. Ты будешь ползти по Вечной Зиме, умоляя помочь тебе, бесконечно орошая снег кровью.
Ведьма плюет на пол — от ненависти.
— Что же вы задумали?
Он убирает амулет в карман.
— Отец подозревает, что Мэй-шен попробует ускользнуть. Он приставил к ней стражу. Она выпьет зелье, и ты спрячешь ее, пока я не приду. Мы сбежим с ней вдвоем — до похорон.
Им подходит к окну и смотрит на площадь, размышляя. Ясными вечерами, вроде этого, до нее долетает далекий гул рынка.
— Ей опасно здесь быть. Стражи приносят мне еду. Нужно отправить ее из города, как можно скорее. Одну.
— Не забывай о манерах, ведьма. Здесь я раздаю приказы.
— Она может идти или у нее лотосовые ножки?
— Ступни у Мэй-шен крошечные, но идти она может. Хотя будет трудно вывести ее отсюда.
— Дайте ей плащ, — говорит ведьма, думая о своем. Она потирает руки в перчатках, слушая шепот кожи, и смотрит на Кай-ху. — Темный плащ — тяжелый, вроде того, что ваш слуга надел бы в холодную ночь. Распорите швы и зашейте внутрь золотые монеты. Пусть приедет на боевом коне, может, даже на вашем собственном. Если дадите ей герцогскую печать, вопросов не будет.
Он запрокидывает голову и смеется.
— Ты правда думаешь, что я позволю тебе сбежать?
Она краснеет и отворачивается, устыдившись того, насколько прозрачны ее замыслы.
— Я просто пытаюсь освободить вашу невесту. Почему бы не подкупить стражников, чтобы ее выпустили? Скажите им, что она жива и может идти на все четыре стороны. Они верны вам?
Обдумав ее слова, он кивает.
— Да. Я куплю их преданность. Мэй-шен выпьет зелье завтра вечером — перед свадьбой. Я отправлюсь в Гуиншао и подожду ее там.
— Нет. Вы должны остаться на ее похороны. Иначе отец заподозрит, что это ваших рук дело. Ей нужно ехать одной. Вы сможете присоединиться к ней позже.
— А-а, ну конечно. Нечто подобное я и задумал. — Он улыбается, блеснув белыми, не испорченными сладким зубами.
— Ей все равно нужен плащ, — медленно произносит Им. — Девушка из знатной семьи изнежена. Не хочу быть виноватой, если она подхватит лихорадку от этой сырости.
— Считаешь меня глупцом, ведьма? Я обо всем позабочусь.
Она пожимает плечами, смотрит в окно.
— Да, Ваша Светлость. — Ее голос звенит от гнева.
— Тебе понравится жить в деревне. Сможешь спать под открытым небом, если захочешь.
Мелкие камешки скрипят под его каблуками, когда он уходит. Дверь захлопывается у него за спиной.
— Гад! — кричит ведьма, возвращаясь к одру. Она кашляет и плюется, представляя, что слюна летит на его сапоги. Загребает из ведра стеклянные осколки и давит их в пыль. Выглядывает из зарешеченных окон, смотрит на крыши, холмы и алеющие вдали сады императора. Им помнит время, когда носилась по улицам босиком, вольная как ветер. Теперь она может сбежать, но где окажется без денег? Снова на улице, конечно. Может, если уехать из провинции… но нет, без денег она будет никем — куда бы ни занесла ее жизнь. Потаскухой, как он сказал. Голодной, больной и несчастной.