Она идет вдоль стены, ведя пальцем по трещинке в камне. На площади дети смеются, вдыхая вечернее благоухание цветов. Уличный музыкант перебирает шелковые струны лютни. Мысли Им мчатся по кругу, завиваясь, как пряди волос вокруг стеклянного шарика. Жизнь в подвале лучше голодной смерти. Если бы у нее только были деньги…
Опускаются сумерки, музыкант прекращает играть, дети разбегаются по домам. Где-то неподалеку поют сверчки. Им останавливается и, не отрывая руки от стены, хохочет, пока горло не начинает болеть. Здесь ей никто не указ. Никто. Наступает ночь, но она раскладывает стеклянные шарики и смешивает новую порцию клея, пока тьма не становится настолько густой, что не по глазам даже ведьме.
На следующий вечер слуги приносят девушку. Она лежит на дорогой погребальной доске с узором из птиц. Им поднимает легкую красную вуаль с девичьего лица и откладывает ее в сторону. Мэй-шен кажется мертвой, кожа ее бледна, как клей. Рубиновые сережки оттягивают мочки ушей, указывая на ее богатство и положение. Две тоненькие косички бегут вдоль висков и перекрещиваются на груди, остальные волосы рекой омывают бедра. Руки в перчатках сложены на алом брачном платке. У нее на ногах свадебные тканевые туфельки, теплые носки и гетры. Им измеряет волосы девушки. Семь ладоней. Они и правда хороши. Но ведьма не готова — пока еще нет.
Бесшумно она снимает с Мэй-шен перчатки и сережки, кладет их рядом с вуалью. Развязывает алый платок и убирает его, открывая кремовое платье. Снимает крохотные туфельки с ног девушки и взвешивает в ладонях. Осторожно разрезает шелковые каблучки и лезет в дыры пальцами. Да. То, что нужно.
Им метет пол бамбуковой метлой. Под ногами скользят волосы, колышутся на утоптанной земле, как травы в саду. Ведьма смотрит на погребальную доску. Вскоре веки девушки вздрагивают и поднимаются. Им берет гребень и делит волосы гостьи на пять частей, словно рисует морскую звезду. Мэй-шен моргает. Она стонет — слабо и сонно, когда ведьма начинает расчесывать получившиеся пряди.
Мэй-шен содрогается.
— Ах, какая ты мерзкая! — вскрикивает она. Достает из кармана мешочек с сушеной гвоздикой и прижимает его к носу.
— Лежи смирно, — говорит ведьма, дергая ее за прядь. — Если не хочешь испортить узор.
— Какой узор? Зачем ты расчесываешь меня? Кай-ху сказал, ты поможешь мне сбежать.
— Конечно. Но сперва мы подготовим тебя к похоронам. Если этого не сделать, наш обман раскроют слишком рано. Ты должна присутствовать на собственных похоронах и лежать тихо, как мертвая.
— Ох, — бормочет Мэй-шен, глотая недовольный вздох. — Тогда мне лучше подождать.
— Для начала распробуй здешний воздух, — раздраженно говорит Им, убирая мешочек с гвоздикой.
Мэй-шен вздыхает и роняет руку на доску.
— Это было просто ужасно. — говорит она. — Я слышала, думала, но не могла никому ответить! И, ах, когда меня подняли с кровати, моя юбка задралась, открыв ноги, а я не могла приказать, чтобы ее поправили. Не знаю даже, сколько солдат видело мои лодыжки!
В ответ Им прибивает платье девушки к доске — тринадцатью железными гвоздями вокруг торса, как сделала бы с любым трупом. Глаза Мэй-шен округляются, и она замолкает. Ведьма наносит клей на волосы девушки, равномерно распределяя его по правой и левой прядям, не касаясь косичек у висков. Она размазывает его — сверху вниз, и каждый волосок седеет.
— Как мне смыть этот клей с головы? — вопрошает Мэй-шен.
— Никак, — резко отвечает ведьма. — Хочешь выйти замуж за любимого? Для этого нужно сбежать.
— Мои волосы! Он не сказал мне…
— Цыц! Отрастут, если выживешь. Так надо. Я должна сделать тебе прическу.
Ведьма берет нож.
— Но почему…
Им кашляет в рукав.
— Хочешь выйти за старика или сбежать с любимым?
Мэй-шен хмурится и выпячивает губу.
— Фу! Не кашляй на меня, ведьма.
Им не отвечает. Она быстро работает с покрытыми клеем волосами — расправляет, скручивает, свивает их на доске. Перевязывает средние пряди у головы и отрезает их вместе с косичками у висков. Девушка всхлипывает. Ведьма погружает пряди в клей и кладет их сушиться на стол. Затем вытаскивает из получившихся хвостов три тоненьких прядки и закручивает их в подковы, превращая в буквы нэй, хан и ко-шу-но — в слова «отказ» и «ограда». Концы прядей она сворачивает в колеса и втирает в них новую порцию клея.
Девушка ежится.
— Холодно, — жалуется она.
— Так надо. Иначе клей высохнет слишком быстро, — говорит ведьма, закручивая спираль вокруг девичьей шеи.
— У тебя есть тапочки? Кажется, мои слетели по дороге. Ох, конечно, у тебя их нет. Пожалуйста, закрой мне лодыжки. Я не хочу, чтобы и ты их видела.
Им фыркает.
— Лежи тихо. Притворись мертвой.
Девушка чихает. Им смывает с перчаток клей и трясет руками, чтобы смахнуть капли. Затем зачерпывает стекло. Она работает быстро — пальцы, как кисти каллиграфа, рисуют линии у висков — длинные волны, увенчанные морской пеной. Она красит брови девушки, превращая их в кремово-белые лепестки весенних цветов.
Мэй-шен бессмысленно смотрит в потолок, приколотая к доске, будто бабочка. Наконец она говорит:
— Дзян Кай-ху — добрый и богатый. Он позаботится обо мне. Будет любить даже без волос. Они отрастут, а до того я буду покрывать голову шарфом. Отдашь мне свой? Даже у такой, как ты, он должен быть — у каждой женщины.
Им выкладывает семь шариков у висков девушки и закручивает пряди, превращая их в раковины вокруг жемчужин.
— Думаешь, он тебя любит?
— Это ясно по его делам, — говорит Мэй-шен, и голос ее звучит повелительно. — В тайне ото всех он посылает мне нефритовые браслеты и чужеземные сладости. А еще пишет стихи красными чернилами.
— И ты любишь его так же сильно, как он тебя.
— Да, — беззаботно отвечает девушка. — Кай-ху не трясется, как его старик-отец. Он высокий и красивый.
— Похоже, плотская любовь — предел твоих мечтаний, — говорит ведьма, отодвигая ведро. Мэй-шен вздрагивает от скрежета.
— Мне правда холодно, — жалуется она. — Можешь убрать гвозди, чтобы я вытянула ноги? Или помассируй их.
— Нет. Клей должен высохнуть. Теперь надо ждать. — Им смеется, медленно и хрипло, в ее голосе слышится ликование.
Девушка ежится, хмурится, но молчит.
Ведьма замирает у стола, поглаживая отрезанные пряди. В углу подвала капает вода. Вечер — любимое время Им. Торговцы на площади в последний раз нахваливают свой товар, благовонный дым плывет из богатых домов. Мэй-шен начинает говорить, но ведьма обрывает ее.
Когда ночь сгущается настолько, что лишь немногие могут что-то увидеть, Им говорит:
— Пора. Клей высох.
На самом деле он застыл давным-давно.
— И что теперь? — спрашивает девушка.
— Теперь всё, — говорит Им. Снимает фартук и повязывает алый платок поверх грязного серого платья. Засовывает ноги в разрезанные туфельки. Да, если ступать осторожно, их хватит надолго. Она подносит отрезанные пряди к голове, приглаживает и закрепляет их с помощью косичек. Покрывает лицо тонкой вуалью — плохая защита, но пока довольно и этого — она ведь не заблудится во тьме. Им сбрасывает грубые кожаные перчатки и натягивает другие — из мягкого красного шелка.
Она встает перед девушкой и улыбается. Тонкий месяц глядит в окно, освещая лицо Мэй-шен. Глаза у нее лезут на лоб, когда она видит ведьму. Мэй-шен стучит ногами по погребальной доске, визжа.
— Что ты делаешь?!
— То, о чем говорила.
— Хочешь меня убить?!
— Нет. Ты переживешь свои похороны. — отвечает ведьма. — Передавай привет Кай-ху. Уверена, у его отца будут к вам вопросы. Если Кай-ху не бросится на меч, отец и брат убьют его. У тебя же есть выбор: жить в позоре или покончить с собой… Вот только меня не будет здесь, чтобы подготовить тебя еще раз, и твой труп станет блуждать с другими ходячими мертвецами, пока дом Дзян не обучит новую ведьму самоубийц.
Мэй-шен рыдает, слезы текут по раскрашенному лицу.
— Ты уничтожила меня, потаскуха, грязное отродье предателя!
— Поблагодари Кай-ху, когда увидишь его, — говорит ведьма. — Скажи, что он должен почитать предков.
Она отрезает кусок ткани с кремового подола Мэй-шен и затыкает ей рот. Стучит в дверь.
— Э-эй! — зовет она, голоском тоненьким, как у девушки. Кромешный мрак скрывает ее обман. Приближаются шаги. Скрипят ржавые петли, и дверь открывается. Им молча идет мимо стражей — в карманах мертвым грузом лежат рубиновые сережки Мэй-шен.
Перевод — Катарина Воронцова