– Туман в голове, – ответил Уве. – Потом я просто падаю и ничего не помню.
– У него конвульсии, – подала голос Аделин. – Мы должны его держать. Потом он так слаб, что сутки пластом лежит в кровати.
Бастиан подался вперед и, пристально посмотрев в глаза Уве, негромко спросил каким-то низким, завораживающим тоном:
– Запах болотной травы, воды, ягод? Большая луна в небе? Стволы сосен пахнут так свежо и ясно? Тихий голос, который поет вам? – и он мягко напел: – Анни, Анни, птичка, выйди на крылечко…
Уве улыбнулся и подхватил:
– Пойдем во лесок, сядем под кусток…
Они умолкли и некоторое время смотрели друг на друга так, словно разделили большую и важную тайну. Аделин стояла ни жива ни мертва – комкала край платка, и в голове было звонко и пусто.
– Когда я был маленьким, то жил на улице Чудес, – сказал Бастиан таким тоном, словно рассказывал сказку. – Место, полное фокусников, танцоров, магии и уродов, такой огромный цирк, только на улице. И там у меня был кто-то вроде друга, его звали Матье Грюмер. Он пел мне песенку про Анни и рассказывал, что когда в небе поднимается большая луна, то его мир начинает пахнуть болотной травой, ягодами и свободой. Тогда ему хочется пойти за лицом луны, к соснам, и наконец-то сделаться настоящим собой. И петь песню про Анни, которую поют все его собратья.
Уве слушал как завороженный. Аделин вдруг увидела: каменная стена, возле которой разведен костер, в мятом котелке булькает неприглядное варево. У костра сидят огромный уродливый мужчина и мальчик с красными буграми шрамов на лице, а полная луна поднимается над ними, и мир становится таинственным и чудесным, наполненным волшебством и светом.
– А что с ним случилось потом? – поинтересовался Уве шепотом.
– Однажды он ушел к большой луне и не вернулся, – ответил Бастиан, и в его голосе мелькнула горечь давней потери – ушедшая, почти незаметная. – У него ведь не было такой славной и заботливой сестры. А оборотни не живут долго без заботы.
Ноги Аделин подкосились, и она схватилась за спинку дивана, чтобы не упасть. Он все понял. И Ангельский щит не спас – Бастиану достаточно было короткого разговора, чтобы узнать правду.
– Вы поняли, – только и смогла прошептать она. Что теперь? Тюремная камера, страшная казнь на рассвете?
Бастиан кивнул и поднялся с дивана.
– Доброй ночи, Уве, берегите себя, – доброжелательно произнес он. – У следствия больше нет к вам вопросов.
Сумерки были мягкими, золотыми, пыльными, они окутывали и утешали. Где-то за поселком в полях мягко кричала сплюшка, советуя хорошим деткам отправляться под одеяло. Аделин шла рядом с Бастианом к воротам и не знала, что нужно говорить и о чем спрашивать.
– В кого он перекидывается? – спросил Бастиан. Над садом мелькнула серая тень, и Кусь плавно опустился на плечо: Аделин стало немного легче от того, что сычик был рядом.
– В волка. Палевый такой волк с рыжим пятном на загривке, – ответила она и не узнала своего голоса.
Все кончено. Она хранила тайну, но так и не сберегла. Бастиан может казаться добрым и понимающим, но это было только до поры. Аделин не верила в доброту инквизитора. Ни одна ведьма не поверила бы.
– Это вы наложили на него узы? – спросил Бастиан. – Они вызывают приступ в полнолуние, но не дают оборачиваться?
– Да, – сказала Аделин. Это заклинание она нашла в одной из редких книг – пришлось даже ехать в столицу и делать запрос в библиотеку – и боялась, что у нее ничего не получится. Но получилось, даже с первого раза. Отец тогда не выдержал и расплакался от счастья. – Это сохраняет его разум. Не будь моих уз, он давно бы сошел с ума, еще в юности. Или убежал бы в лес, и его бы застрелили охотники…
Горло стянуло спазмом. Смерть Уве от рук охотников была самым главным страхом Аделин с того момента, как она увидела молодого волка вместо брата.
Вот и ворота. Сейчас Бастиан уйдет, и Аделин хотела надеяться, что не вернется. Бастиан остановился и какое-то время стоял молча – должно быть, размышлял о том, где взять извозчика по позднему времени. Потом он протянул руку и погладил Аделин по плечу.
Аделин и сама не поняла, как удержалась на ногах, – настолько в ней все звенело и дрожало от усталости и страха.
– Вы все сделали правильно, Аделин, – негромко, словно боясь спугнуть что-то очень важное, произнес Бастиан. – Вы замечательная сестра и друг. Только больше не ставьте Ангельский щит при мне. Договорились?
Значит, все-таки почувствовал – впрочем, Аделин не удивилась этому. Чтобы берунийский пес и не учуял?
Она лишь кивнула и спросила:
– Вы еще в чем-то обвиняете нас?
– Я никогда вас не обвинял, – твердо сказал Бастиан, и Кусь зашипел на него, вновь превратившись в пушистый комочек перьев и ненависти. Следователь улыбнулся. – Ну, ну, будет тебе!
Сыч заголосил так, что в поселке залаяла собака, и Бастиан дружелюбно заметил:
– Хороший у вас защитник.
Аделин невольно улыбнулась. Страх, стиснувший ее сердце, постепенно разжимал костлявые пальцы.
– Он всех ненавидит. Вас тоже.
– Это почему же? В чем я успел перед ним провиниться?
– На всякий случай. – Аделин снова подумала, что со стороны это выглядит очень мило. Поклонник зашел в гости, она вышла его провожать, и вот они стоят у ворот и не хотят расставаться. Хотя какой он ей поклонник – не казнил на месте за укрывательство оборотня, и то хорошо.
– Скажите мне еще вот что. В каких отношениях Уве был с Адайн Сили?
Аделин вспомнила: Адайн была очень милой девушкой. Хорошенькая, легкомысленная, любила рисовать.
– Он иногда составлял ей компанию на уроках рисования, – ответила она. – Я разрешала ему ездить с ней на озеро, разумеется, под присмотром. Барт, один из наших слуг, всегда ездил с ними. А что?
– Гален Дасти подозревает вашего брата в убийстве, – сказал Бастиан и вдруг сделал немыслимую вещь: протянул руку и погладил Куся по голове. Сыч был настолько поражен таким поворотом, что даже забыл как следует цапнуть наглеца – только глаза вылупил, удивляясь чужой дерзости. – Он считает, что убивать девушек может только безумец, а безумец в окрестностях только один.
Аделин кивнула. Конечно, без Дасти тут не обошлось. Он приехал в Инеген меньше года назад и вел себя так, словно все тут должны были ему кланяться. Впрочем, это естественно, с его-то деньгами; такие люди всегда считают себя хозяевами жизни. Узнав, что Аделин ведьма, он, помнится, удивленно заметил: «И почему же ее не держат на цепи?» – словно само наличие ведьмы в округе мешало ему дышать спокойно.
Неудивительно, что у них не вышло дружбы.
– Я ожидала чего-то в этом роде, – вздохнула Аделин и неожиданно подумала, что этот Бастиан держится так, что они могут подружиться. Мысль об этом удивила и испугала ее. – Его раздражает, что мы вообще тут живем и существуем. Бывают такие люди.
Она умолкла, понимая, что сейчас ее может понести и она вывалит на голову инквизитора все их с Уве беды и несчастья. Кусь перепорхнул на плечо Бастиана с самым невинным видом, потоптался, а потом выдал сразу две вещи: цапнул его за мочку уха и навалил на сюртук столько помета, сколько не всякий слон выложит.
– Ай паразит! – воскликнул Бастиан, зажимая в горсти окровавленное ухо.
Сыч взлетел над ними и был таков.
– Кусь! – крикнула Аделин ему вслед, не зная, то ли плакать, то ли смеяться. – Ты хоть иногда стыдишься своих поступков? Бессовестный!
Разумеется, Кусь не откликнулся. Бастиан посмотрел на свои окровавленные пальцы и вдруг рассмеялся, беззаботно и искренне, словно был обычным человеком, а не инквизитором.
– Меня никогда не кусала сова, – весело признался он. – Ну что ж, с почином!
Аделин вздохнула и протянула к нему руку.
– Стойте ровно, я остановлю кровь.
– Я сам виноват, не надо было гладить, – сказал Бастиан, послушно повернув к ней пострадавшее ухо. Плюха помета стекала по его плечу, как аксельбант. – Это он мне отомстил.
«Шла баба по речке, вела быка на нитке, нитка порвалась, кровь унялась. Стану я на камень – кровь моя не капнет. Стану я на кирпич – кровь, запекись!» – Аделин мысленно прочла заговор, дунула на следователя и довольно увидела, что от крови не осталось и следа. Ох уж этот Кусь! Невыносимая, невоспитанная птица!
– Все. А сюртук лучше в чистку, – сказала Аделин и неожиданно для самой себя добавила: – Оставайтесь у нас, служанка все приведет в порядок. Утром будет как новенькое. А сейчас уже поздно…
Ей стало не по себе. Конечно, Бастиан решит, что она пытается его задобрить или хочет как-то подольститься к нему. Стемнело, в домах поселка давно вспыхнули огни, и в небе над ними проступили первые звезды – еще маленькие, робкие. Тьма размыла краски и спрятала шрамы: сейчас перед Аделин стоял самый обычный человек, и она удивленно подумала, что этот человек хороший.
Это было настолько странно и непривычно, что Аделин могла лишь поражаться самой себе.
– Это будет неприлично, – ответил Бастиан. – Не хочу вас компрометировать.
Он снял сюртук, свернул его и добавил:
– У следствия больше нет к вам вопросов, Аделин. Ни вы, ни ваш брат не причастны к убийствам. Доброй ночи.
– Доброй ночи, – прошептала Аделин, и Бастиан пошел по улице в сторону центра поселка: там можно было найти ночного извозчика, который дремал в своем экипаже возле пекарни.
С неба донесся вопль Куся – сыч сделал круг над садом и опустился на хозяйкино плечо с таким видом, словно сделал очень почетное и важное дело, цапнув и обгадив заезжего инквизитора.
– Ты бессовестный, – вздохнула Аделин. – Но я так рада, что ты есть.
Кусь ласково взял ее клювом за мочку уха и ничего не ответил.
Поселок погрузился в сон. Лампы были потушены почти во всех домах, лишь окошки таверны горели призывным золотым светом, и Бастиан подумал, что, может быть, есть смысл зайти туда и оплатить комнату на втором этаже – переночевать и не сбивать ноги по дороге в Инеген. Но ночь была теплой, таинственной, полной запахов цветов и стрекотом насекомых, и Бастиан все-таки решил прогуляться.