– А дальше? Что там дальше, за туманом?
– Ничего, – усмехнулась она. – Дальше ничего. Ничего…
– Ты шла следом за мной, – сказал он. – А догнала других, тех, с которыми я встречался на пути. Почему? Важно было, чтобы я остался один, верно? Чтобы наконец испытал страх. Признаюсь тебе. Я всегда тебя боялся, всегда. Не оглядывался из-за страха. Из-за боязни увидеть тебя идущей следом. Боялся всегда, всю жизнь, вся моя жизнь прошла в страхе. Я боялся до… сего дня.
– До этого дня?
– Да. До этого. Вот мы стоим лицом к лицу, а я не чувствую страха. Ты отняла у меня все. Даже страх.
– Почему же тогда твои глаза полны ужаса, Геральт из Ривии? Твои руки дрожат, ты бледен. Почему? Неужто так сильно боишься увидеть последнее, четырнадцатое имя, выбитое на обелиске? Хочешь, я скажу тебе, как оно звучит?
– Не надо. Я знаю его. Круг замыкается, змея погружает зубы в собственный хвост. Так должно быть. Ты и это имя. И цветы. Для нее и для тебя. Четырнадцатое имя, выбитое в камне, имя, которое я произносил среди ночи и при свете солнца, в холод, жару и дождь. Нет, я не боюсь произнести его сейчас.
– Ну так произнеси.
– Йеннифэр… Йеннифэр из Венгерберга.
– А цветы для меня.
– Давай кончать, – с трудом проговорил он. – Возьми меня за руку.
Она встала, подошла, он почувствовал исходящий от нее холод, резкий, пронизывающий холод.
– Не сегодня, – проговорила она. – Когда-нибудь – да. Но не сегодня.
– Ты взяла у меня все…
– Нет, – прервала она. – Я ничего не забираю. Я только беру за руку. Чтобы никто не был в такую минуту одинок. Один в тумане… До свидания, Геральт из Ривии. До встречи. Когда-нибудь.
Он не ответил. Она медленно повернулась и ушла. Во мглу, которая неожиданно затянула вершину Холма, во мглу, в которой исчезло все, в белую мокрую мглу, в которой растворились обелиск, лежащие у его основания цветы и четырнадцать высеченных на нем имен. Не было ничего – только мгла и мокрая, блестящая от росы трава под ногами, трава, которая пахла дурманяще, тяжело, сладко, до боли в висках, до забытья, усталости…
– Господин Геральт! Что с вами? Вы уснули? Я же говорил, вы еще слабы. Зачем было лезть на откос?
– Я уснул, – протер лицо рукой ведьмак. – Уснул, надо же… Ну ничего, Йурга, жара…
– Да уж печет – не продохнешь… Надыть ехать, господин. Пошли, я помогу вам спуститься с кручи.
– Да нет, ничего…
– Ничего, ничего. А что ж тогда качаетесь? На кой хрен лезли в гору в такую жарищу? Приспичило имена прочитать? Так я мог вам их и без того перечислить. Ну что с вами?
– Ничего, Йурга… Ты действительно помнишь все имена?
– Само собой.
– Давай-ка проверим, как у тебя с памятью… Последнее. Четырнадцатое. Какое?
– Ну и невера. Ни во что не верите. Проверить хотите, не вру ль? Я же сказал, эти имена у нас каждый ребенок знает. Последнее, говорите? Ну что ж, последнее – Йойоль Гретхен из Каррераса. Может, знали?
Геральт отер запястьем веки. И глянул на менгир. На все имена.
– Нет. Не знал.
– Господин Геральт?
– Да, Йурга?
Купец наклонил голову, некоторое время помолчал, накручивая на палец кончик тонкого ремешка, которым приводил в порядок седло ведьмака. Потом легонько ткнул кулаком в спину державшего вожжи парня.
– Садись на запасную, Поквит. Я повезу. Садитесь ко мне на козлы, господин Геральт. А ты чего возле телеги околачиваешься, Поквит? А ну давай скачи вперед! Нам тута поговорить надыть, твои уши нам ни к чему!
Плотва, следовавшая за телегой, заржала, дернула постромки, видимо, позавидовав кобыле Поквита, галопом пошедшей по тракту.
Йурга чмокнул, слегка тронул коней вожжами.
– Да, – сказал он, немного помешкав, – дело такое, господин… Я обещал вам… Тогда на мосту… Поклялся… Дал обет…
– Не надо, – быстро прервал ведьмак. – Не надо, Йурга.
– Надо, – резко сказал купец. – Мое слово не дым. То, что я дома застану, а чего не ожидал, будет ваше.
– Прекрати. Ничего мне от тебя не надо. Мы квиты.
– Нет уж, господин. Ежели я чего такое в дому застану, сталбыть, это Предназначение. А если над Предназначением посмеяться, ежели соврать – оно строго покарает.
«Знаю, – подумал ведьмак. – Знаю».
– Но… господин Геральт…
– Что, Йурга?
– Ничего в доме я не застану такого, чего б не ожидал. Ничего и уж наверняка не то, на что вы рассчитывали. Господин ведьмак, слышь-ка, Златулина, моя жена, боле детей после остатнего иметь уже не может, и уж чего-чего, а ребеночка-то дома не будет. Похоже, здорово вы маху дали.
Геральт не ответил.
Йурга тоже замолчал. Плотва снова фыркнула, дернула мордой.
– Но у меня двое сынов, – вдруг быстро проговорил Йурга, глядя вперед, на тракт. – Двое здоровых, сильных и неглупых. Ведь должен же я их куда-нито со временем определить. Один, думал, со мной по купецкому делу пойдет, а другой…
Геральт молчал.
– Что скажете? – Йурга повернул голову, взглянул на него. – Вы потребовали на мосту поклясться. Вам нужен был пацан для вашего ведьмачьего дела, ведь ничто другое. Так почему ж этот ребенок обязательно должен быть нежданный? А жданный быть не может? Двое у меня, один, сталбыть, пусть на ведьмака учится. Дело как дело. Не лучше, не хуже…
– Ты уверен, – тихо отозвался Геральт, – что не хуже?
– Защищать людей, – прищурился Йурга, – жизнь им спасать – какое это, по-вашему, дело, плохое или доброе? Те четырнадцать на Холме? Вы на том мосту? Что делали – добро или зло?
– Не знаю, – с трудом проговорил Геральт. – Не знаю, Йурга. Порой мне кажется, что знаю. А в другой раз – сомневаюсь. Ты хотел бы, чтобы твоего сына мучили такие сомнения?
– Пусть мучают, – серьезно сказал купец. – Пусть бы мучили. А Предназначения своего никто не минует.
Ведьмак не ответил.
Тракт сворачивал к высокому откосу, к кривым березам, неведомо как державшимся на почти отвесном склоне. У берез были желтые листья. «Осень, – подумал Геральт, – снова осень». Внизу посверкивала река, белел новенький частокол сторожевой вышки, крыши домишек, ошкуренные бревна пристани. Скрипел ворот. Подходил к берегу…
…паром, гоня перед собою волну, расталкивая воду тупым носом, разгоняя плавающие на поверхности соломинки и листья, неподвижные в грязной корке пыли. Скрипели канаты, которые тянули перевозчики. Собравшаяся на берегу толпа шумела, все было в этом шуме: крик женщин, брань мужчин, плач детей, рев скота, ржание лошадей, блеяние овец. Однообразная басовая музыка страха.
– Прочь! Прочь, сдай назад, чертовы дети! – кричал конный, голова которого была обмотана окровавленной тряпкой. Его конь, погрузившись по брюхо, пробивался, высоко поднимая передние ноги, разбрызгивая воду. На пристани галдеж, крик – щитоносцы грубо расталкивали толпящихся, били куда попало наконечниками копий.
– Прочь от парома! – рычал конный, размахивая мечом. – Только армия! Прочь, не то буду головы рубить!
Геральт натянул поводья, остановил Плотву, танцующую у самого края ущелья.
По ущелью, бряцая оружием и латами, шли тяжеловооруженные воины, вздымая облака пыли, закрывающей бегущих в арьергарде магов.
– Гера-альт!
Он глянул вниз. На сброшенном с тракта возу, заполненном деревянными клетками, подскакивал и размахивал руками худощавый мужчина в вишневой курточке и шапочке с пером цапли. В клетках трепыхались, кудахтали и гоготали гуси и куры.
– Гера-альт! Это я!
– Лютик? Давай сюда!
– Прочь! Прочь от парома! – ревел на пристани конный с перевязанной головой. – Паром только для солдат! Хотите на тот берег, сукины дети, так за топоры и в лес, плоты вязать! Паром только для солдат!
– О боги, Геральт, – сопел поэт, взбираясь по склону ущелья. Его вишневая курточка была, словно снегом, усыпана птичьими перьями. – Видишь, что творится? Эти, из Соддена, наверняка проиграли бой, началось отступление. Да что я говорю, какое там отступление? Бегство, просто-напросто паническое бегство! И нам надо отсюда драпать, Геральт! На тот берег Яруги…
– Ты что тут делаешь, Лютик? Откуда взялся?
– Что делаю? – буркнул бард. – И ты еще спрашиваешь! Бегу, как все, весь день на заднице шишки набиваю на этой колымаге! Коня ночью у меня спер какой-то стервец! Геральт, умоляю, вытащи меня из этого ада! Говорю тебе, нильфгаардцы могут тут появиться в любой момент! Кто не отгородится от них Яругой, пойдет под нож. Под нож, понимаешь?
– Не паникуй, Лютик.
Внизу, на пристани, ржание коней, силой затаскиваемых на паром, бьющих копытами по доскам. Вопли. Суматоха. Плеск воды, в которую плюхнулась телега, рев волов, выставивших морды на поверхность. Геральт смотрел, как мешки и ящики с воза перевернулись в потоке, ударились о борт парома, поплыли. Крик, проклятия, ругань. В ущелье туча пыли, топот.
– По очереди! – орал перевязанный, напирая лошадью на толпу. – Порядок, мать вашу! По очереди!
– Геральт, – простонал Лютик, хватаясь за стремена. – Видишь, что творится? Нам ни в жизнь не попасть на паром. Солдаты переправятся, сколько успеют, а потом сожгут, чтобы им не воспользовались нильфгаардцы. Так ведь делают всегда, нет?
– Точно, – кивнул ведьмак. – Так обычно делают. Однако я не понимаю, почему такая паника? Что это, первая война, других не бывало? Как обычно, дружины королей поперебивают половину друг друга, а потом короли договорятся, подпишут мир, и оба надерутся по сему случаю. Для тех, кто сейчас ломает ребра на пристани, в принципе ничего не изменится. Так чего же ради такой шум-гам?
Лютик внимательно посмотрел на него, не отпуская стремени.
– Похоже, у тебя паршивые сведения, Геральт, – сказал он. – Или ты не в состоянии понять их значения. Это не обычная война за наследование трона или огрызок земли. Это не стычка двух феодалов, за которой кметы наблюдают, не прерывая сенокоса.
– Тогда что же это такое? Объясни ты мне, потому как я в самом деле не знаю, что творится. Между нами говоря, меня не очень-то все это интересует, но все же объясни, будь добр.