К счастью, через несколько минут Гиселер сдержал передних, позволив ей и Кайлею присоединиться. Цири перешла на рысь. Укоротить стременные ремни она еще не могла, в ремешках не было дырочек. Тогда она, не снижая скорости, перекинула правую ногу над лукой и уселась по-дамски.
Мистле, увидев позу девочки, рассмеялась.
– Видишь, Гиселер? Она не только акробатка, но еще и вольтижерка! Эх, Кайлей, где ты выкопал эту чертовку?
Искра, придерживая свою прелестную каштанку, по-прежнему сухую и так и рвущуюся в галоп, подъехала ближе, напирая на коня Цири. Тот захрапел и попятился, задрав голову. Цири откинулась в седле, натянула поводья.
– Знаешь, почему ты еще жива, кретинка? – буркнула эльфка, отбрасывая волосы со лба. – Парень, которого ты по глупости своей пожалела, раньше времени нажал спусковой крючок и попал в коня, а не в тебя. Иначе б сейчас у тебя стрела сидела в спине аж по перья. Зачем тебе меч?
– Оставь ее, Искра, – сказала Мистле, ощупывая мокрую от пота шею своей лошади. – Гиселер, надо идти помедленней, иначе мы загоним лошадей! Ведь никто за нами не гонится.
– Мы должны как можно скорей перейти Вельду, – ответил Гиселер. – За рекой передохнем. Кайлей, как твоя лошадь?
– Выдержит. Это не скакун, в гонках не пройдет, но зверюга крепкая.
– Ну так вперед.
– Минутку, – сказала Искра. – А девчонка?
Гиселер оглянулся, поправил пурпурную повязку на лбу, задержал взгляд на Цири. Его лицо сейчас немного напоминало Кайлея – такой же злой изгиб губ, такие же прищуренные глаза, острые, выпирающие скулы. Однако он был старше светловолосого. Синеватая тень на щеках свидетельствовала о том, что он уже регулярно бреется.
– И верно, – бросил он грубовато. – Что делать с тобой, девка?
Цири опустила голову.
– Она помогла мне, – проговорил Кайлей. – Если б не она, паршивый ловчий пришпандорил бы меня к столбу…
– В деревне, – добавила Мистле, – все видели, как она убежала с нами. Одного хлопнула, вряд ли он выжил. Это поселенцы из Нильфгаарда. Если девочка попадет к ним в лапы, они ее забьют. Мы не можем ее бросить.
Искра гневно фыркнула, но Гиселер махнул рукой.
– До Вельды, – решил он, – поедет с нами. А там видно будет. Сядь как следует, дева. Если отстанешь, мы оглядываться не станем. Поняла?
Цири поспешно кивнула.
– Давай, давай. Кто такая? Откуда? Как зовут? Почему ехала под охраной?
Цири наклонила голову. Пока они скакали, у нее было достаточно времени, чтобы придумать какую-нибудь историю, и она придумала несколько. Но атаман Крыс не походил на человека, который поверил бы хоть одной из них.
– Ну, – поторопил Гиселер. – Ты ехала с нами несколько часов. Останавливалась с нами, а я еще не слышал твоего голоса. Ты – немая, что ли?
Пламя костра рванулось вверх, рассыпая искры и заливая то, что осталось от пастушьего шалаша, волной золотого света. Будто послушный приказам Гиселера, огонь высветил лицо девочки словно бы для того, чтобы можно было легче прочесть на нем ложь и фальшь. «Ведь я не могу открыть им правды, – с отчаянием подумала Цири. – Это разбойники, убийцы. Если они узнают правду о нильфгаардцах, о том, что ловчие поймали меня ради награды, то и сами могут эту награду захотеть. Кроме того, правда слишком… неправдоподобна, чтобы в нее поверить».
– Мы вывезли тебя из поселка, – медленно продолжал главарь. – Взяли сюда, в одно из наших убежищ. Дали поесть. Ты сидишь за нашим костром. Так говори же, кто ты такая?
– Отстань от нее, – вдруг бросила Мистле. – Гляжу я на тебя и сразу вижу нисара, ловчего или одного из нильфгаардских сволочей. И чувствую себя как на допросе, привязанной к пыточной скамье палача в подвале!
– Мистле права, – проговорил светловолосый парень, носивший полукожушок. Цири вздрогнула, услышав его акцент. – Девочка явно не хочет говорить, кто она, и имеет на это право. Я, когда к вам присоединился, тоже был неразговорчив. Не хотел, чтобы вы узнали во мне одного из нильфгаардских… сволочей…
– Прекрати, Рееф! – махнул рукой Гиселер. – Ты – другое дело. А ты, Мистле, перебрала! Это никакой не допрос. Просто я хочу услышать, кто она такая и откуда. Как только узнаю, укажу ей дорогу домой, вот и все. А как это сделать, если я не знаю…
– Ты вообще ничего не знаешь, – отвела глаза Мистле. – Даже есть ли у нее дом. А я вот думаю – нету. Ловчие схватили ее на большаке, когда она была одна. Типичные повадки трусов. Если велишь отправить ее куда глаза глядят, она в одиночку в горах не выживет. Разорвут ее волки или помрет с голоду.
– Что же с ней делать? – сказал юношеским басом коренастый, тыча палкой в горящие поленья. – Доставить поближе к какой-нибудь деревушке?
– Прекрасная мысль, Ассе, – усмехнулась Мистле. – Кметов не знаете? Им вечно недостает рабочих рук. Загонят девку скот пасти, предварительно сломав ей ногу, чтобы не сбежала. Ночами она будет ничьей, а стало быть, общей собственностью. Будет расплачиваться за жратву и крышу над головой, знаешь, какой монетой. А весной станет метаться в родильной горячке, рожая чьего-нибудь ребенка в грязном хлеве.
– Если у нее будет конь и меч, – медленно процедил Гиселер, все еще глядя на Цири, – то не хотелось бы мне оказаться на месте того, кто захочет переломить ей ногу или сотворить ублюдка. Видели, какую пляску она затеяла в корчме с ловчим, которого потом прикончила Мистле? Он по воздуху колотил, а она отплясывала как ни в чем не бывало… Да, по правде-то меня мало интересует ее имя, а вот где она выучилась таким штучкам, хотелось бы знать…
– Штучки ее не спасут, – неожиданно проговорила Искра, точившая меч. – Она умеет только плясать. Чтобы выжить, надо уметь убивать, а этого она не сможет.
– Пожалуй, сможет, – вступился Кайлей. – Когда в деревне рубанула по шее того парня, кровь свистнула на полсажени…
– А сама чуть в обморок не грохнулась, – фыркнула эльфка.
– Она же еще ребенок, – вставила Мистле. – Я догадываюсь, кто она такая и где научилась своим фортелям. Мне доводилось встречать таких. Это танцорка или акробатка из какой-нибудь бродячей труппы.
– С каких пор, – поморщилась Искра, – нас стали интересовать танцорки и акробатки? Черт побери, скоро полночь, спать хочу. Давайте кончать пустую болтовню. Надо выспаться и отдохнуть, чтобы завтра к вечеру быть в Кузне. Надеюсь, вы еще не забыли, что тамошний солтыс выдал Кайлея нисарам, и теперь вся их зачуханная деревушка должна узнать, что такое красная ночь! А девочка? У нее есть конь и есть меч. Она их честно заработала. Дадим ей немного едова и денег. За то, что спасла Кайлея. И пусть едет, куда хочет, сама о себе позаботится…
– Хорошо, – сквозь зубы процедила Цири, вставая.
Наступила тишина, прерываемая только потрескиванием костра. Крысы с любопытством смотрели на нее.
– Хорошо, – повторила она, удивляясь, как по-чужому прозвучал ее голос. – Вы мне не нужны, я не просила… И вовсе не хочу оставаться с вами! Уеду сей же час…
– А ты, я гляжу, не немая, – угрюмо заметил Гиселер. – Умеешь говорить, да еще и нагло.
– Гляньте на ее глаза, – фыркнула Искра. – Гляньте, как она голову держит. Хищная пташка! Юная соколица!
– Собираешься уехать? – сказал Кайлей. – А куда, позволь спросить?
– Вам-то какое дело? – крикнула Цири, и глаза ее загорелись зеленым огнем. – Я вас спрашивала, куда вы едете? Меня это не интересует! И вы меня тоже не интересуете! Вы мне не нужны. Я сумею… Я справлюсь сама! Одна!
– Одна? – повторила Мистле, странно улыбаясь.
Цири умолкла, опустив голову. Крысы тоже молчали.
– Сейчас ночь, – наконец сказал Гиселер. – Ночью в одиночку не ездят, дева. Тот, кто ездит в одиночку, должен погибнуть. Там, около лошадей, валяются попона и шкуры. Выбери что-нибудь. Ночью в горах холодно. Что уставилась? Погаси свои зеленые фонарики! Приготовь лежанку и спи. Тебе надо отдохнуть.
Немного подумав, Цири послушалась, а когда вернулась, волоча за собой попону и одну из шкур, Крысы уже не сидели, а стояли полукругом у костра, и красные огоньки пламени играли в их глазах.
– Мы – Крысы Пограничья, – гордо проговорил Гиселер. – За версту чуем добычу. Нам не страшны ловушки. И нет на свете ничего, чего бы мы не разгрызли. Мы – Крысы. Подойди сюда, девочка.
Цири подошла.
– У тебя нет ничего, – сказал Гиселер, вручая ей украшенный серебром пояс. – Возьми хотя бы это.
– У тебя нет ничего и никого, – улыбнувшись, проговорила Мистле, накинула ей на плечи зеленый атласный кафтанчик и сунула в руки вышитую мережкой блузку.
– У тебя нет ничего, – буркнул Кайлей, и подарком от него был кинжальчик в ножнах, искрящихся дорогими камнями. – У тебя нет никого. Ты одинока.
– У тебя нет никого, – повторил за ним Ассе. Цири приняла дорогую перевязь.
– У тебя нет близких, – проговорил с нильфгаардским акцентом Рееф, вручая ей пару перчаток из мягчайшей кожи. – У тебя нет близких и…
– …Ты всюду будешь чужой, – докончила с кажущимся безразличием Искра, быстро и довольно бесцеремонно надевая на голову Цири беретик с перьями фазана. – Всюду чужой и всегда другой. Как нам называть тебя, маленькая соколица?
Цири взглянула ей в глаза.
– Gvalch’ca.
Эльфка рассмеялась.
– Стоит тебе начать говорить, и ты говоришь на многих языках. Маленькая соколица! Хорошо, будешь носить имя Старшего Народа, имя, которое ты выбрала себе сама. Ты – Фалька.
Фалька.
Она не могла уснуть. Кони топали и храпели в темноте, ветер шумел в лапах елей. Небо искрилось звездами. Ярко светило Око, долго бывшее ее верным проводником по каменной пустыне. Оно указывает на запад. Но Цири не была уверена, что это правильное направление. Теперь она уже ни в чем не была уверена.
Она не могла уснуть, хотя впервые после долгих дней чувствовала себя в безопасности. Она не была одинока. Лежанку из ветвей она устроила себе в сторонке, подальше от Крыс, которые спали на согретом огнем глинобитном полу разрушенного шалаша. Она была далеко от них, но чувствовала их близость и присутствие. Она не была одинока.