– Последнего в инструкции нет, но вижу – не забыл. Пошли дальше.
– А дальше я ещё пуще знаю.
Он схватил ручку, небрежно черкнул в книге и отошел, подмигнув Гошке, мол, туфта всё это, взял тозовку и важно прошествовал к выходу. Харлампий накрыл промокашкой Женькину подпись, тиснул ладонью, хмыкнул.
– Вот арап! – прищурясь, взглянул на Гошку. – Твоя школа.
– Не-ет! – Гошка тоже приузил глаза. – Школы у нас разные у всякого.
– Допустим, допустим… Ну а сам что предпримешь, если, к примеру, бурная река, а тебе её необходимо перебресть?
– Необходимо, значит, как-нибудь переберусь, – раскуривая сигарету, ответил Гошка.
– То есть как это – «как-нибудь»? – насторожился Харлампий. – На этот счёт есть точные указания к действию. Ты-то что мне голову морочишь, кажется, не новичок в геологии. Женьку можно понять, практикант, второй курс, трепач, а ты?
– Стоп-стоп-стоп! – замахал руками Гошка. – Ты меня неделю назад проинструктировал, когда я собирался на участок сходить.
Харлампий быстро заглянул в книгу.
– Неужто запамятовал? – Он подозрительно вгляделся в Гошку. – Роспись стоит, гуляй смело… И у тебя, Сергей. – Бережно перемахнул несколько страниц. – Графа, кажется, в порядке. Вот она, подпись, всё в аккурате.
Сергей повернул голову, бессмысленно из какого-то своего далека уставился на Харлампия. Начальник рукавом обмахнул коленкоровый переплёт книги и полез под стол прятать.
Бухгалтерскую книгу эту Харлампий завёл давно. Чьих только подписей в ней нет. Все, кто побывал под его началом, оставляли их на её страницах, да не по разу: расписывались ежемесячно, такой порядок был заведён в экспедиции. Но если у других начальников отряда люди расписывались в чём угодно: в ученических тетрадках, блокнотах, а то и вовсе на клочках бумаги, то у Харлампия Адамовича Полозова это дело обставлено чётко, по-бухгалтерски.
Из всего нынешнего состава отряда один Гошка знал, откуда у него такая слабость к учёту и прочей «бухгалтерии». Лет пять назад в отряде Харлампия произошло ЧП: не вернулся из маршрута студент-практикант. Искали его долго. И наземными группами, и с воздуха – вертолётами. Когда стало ясно, что не отдаст тайга практиканта, а ответить за него кому-то придётся – зашуршали бумагами. Тогда-то и открылось, что нету одной, наиглавнейшей, росписи пропавшего – в книге учёта знаний по технике безопасности при ведении геолого-поисковых работ. За предыдущий месяц стоит, а за этот нету. И долго пришлось бы Харлампию топтать бесплатную обувь, да приспела телеграмма из управления: нашелся студент. Кружил, блудил по тайге, и повезло – наткнулся на якутов-охотников. Харлампий после этого случая несколько полевых сезонов отсидел на базе экспедиции замначем по хозяйственной части, а нынче снова возглавил отряд. Теперь в книгу свою – прошнурованную, в надёжной обложке – лишний раз заглянуть считает делом верным. Не то что боится за маршрутчиков – печальный исход в тайге стал редким, техника выручает, – просто усвоил, что нельзя отпускать людей в дебри с просроченными подписями. В первые дни по завхозовской привычке за банку тушенки, пачку сигарет заставлял расписываться, но скоро поостыл. Понял, что подпись от подписи отличается. Теперь консервы, папиросы, спички и прочее хозяйственное добро на поварихе висит. Она за полставки тянет эту нагрузку, с неё и спрос.
Гошка лежал на спальнике, прикрыв руками глаза. Тишина, от которой в ушах разливается тоненький звон, стояла в палатке, и ему казалось, что он ощущает её, плотную, ватную. Он сделал руками гребок, будто разбрасывая душный наволок, резко поднялся и стал натягивать сапоги.
– Гро-об несут, коня ведут! – мрачно завёл он. – Конь головку клонит!
– Прекрати, Георгий, – не поднимая головы от бумаг, попросил Харлампий и помотал вялым лицом. – С виду парень взрослый, как таковой и есть, а ведёшь себя… Плохо ведёшь, безответственно.
– Эх, да что я, не знаю сам, люди? – Гошка сжал на коленях ширококостные кулаки. – Сознаю. За спиной как-никак два полных курса: технический и плюс на общем режиме.
Харлампий и Сергей удивлённо уставились на него. Их поразил серьёзный тон, которым он произнёс эти слова. В конце концов от него и пошла в отряде мода – ёрничать, подшучивать друг над другом. Вначале это как-то забавляло, потом надоело. Видимо, надоело и Гошке, да всё продолжал упорно в том же духе. Изредка скажет всерьёз, так на него уставятся недоумённо: все давно привыкли к его подначкам и не ждут ничего другого.
– Паясничаю, – продолжал Гошка, – рожи вам строю, да не только вам, а и для себя. Нас взбалтывать надо, иначе такая муть на душу осядет, окочуримся на этом гольце от безделья.
– А ты подыщи себе «делье», – посоветовал Сергей. – В геологии района лишний раз подразберись, в приборах покопайся, паяй или что там, я не геофизик, не знаю. Но чем-нибудь займись.
Гошка с неприязнью взглянул на него, усмехнулся:
– Этим я всю зиму на камералке вплотную занимался, и все приборы в порядке. Без нужды копаться в них, ваньку валять, не могу. А вот ты можешь, ну и лежи себе, жуй пережеванное, у тебя получается. Но я-то! – Он подолбил в грудь кулаком. – Я-то, бесталанный, живого дела хочу. В маршруты ходить, рабо-о-тать!
Сергей вроде не слушал, что-то выписывал из книги в толстую тетрадь.
– Вот ты занят делом, как я себе представляю. Пока мы тут груши околачиваем, может, кандидатскую накатаешь, – заиздевался Гошка. – Продолжай. Могу тему подкинуть, соответствующую духу времени. А то и две.
– Это какую же? – поинтересовался Сергей.
– Излагаю, записывай. – Гошка серьёзно уставился на Сергея. – Влияние благосостояния народа на диаметр канализационных труб, ширину и вместительность унитазов. Это первая. Вторая…
– Довольно пороть хреновину! – вскинулся Сергей. – Не одному тебе тошно. Бездельничаем вынужденно, дорогой мой, терпи.
– Вообще-то, не твоё это дело, Георгий, – вмешался Харлампий. – Раз человек чувствует, что может, пусть пробует. Годикам к тридцати пяти защитит диссертацию, а это, знаешь, это уже высота-а…
– Стоило для этого лезть на голец! – Гошка оттопырил губы. – Утопли в снегу с головой, а всё ж «нам сверху видно всё»? И зори и дали светлые…
– Понесло-о, – хмыкнул Харлампий – Чего только в башке твоей нету, чего только не ляпаешь. Статья по тебе плачет, без права переписки. Не насиделся в ИТП.
Рисуя в тетради ёлочки, Сергей вздохнул:
– Не удивляйся, Харлампий. Ещё месяц, как куры на яйцах, здесь проторчим, все заговариваться станем.
– Почему же «заговариваться»? – Начальник откинулся спиной к стенке. – Следить надо за собой, лишнего не брякать, не заговоришься… А тебя, Георгий, давно бы стоило за язык притянуть, да по всей форме. Я знаю, какие разговорчики среди рабочих ходят. К примеру, о характере наших работ. Не хуже любого из ИТР знают, что ищем, зачем ищем. А кто с ними панибратствует, турусы всякие разводит?
– Извиняюсь, разговоров про тилур и всякую зашифрованную хренотень не ведём. Беседы исключительно про международное положение, о выплавке чугуна и стали на душу населения, о…
За стенами палатки прохрупал снег, отдёрнулся полог. В ярко-белом прямоугольнике входа черно запятнала фигура Женьки.
– Как жизня без меня? – заорал он, обстукивая сапоги.
– В духе и свете эпохи! – бодро отрапортовал Гошка. – Лежим в поте лица! Работаем на мирный атом!
– Молодцы! – весело похвалил студент.
– Что там? – Харлампий ткнул рукой в брезент. – Опять снежит?
– Ага. – Женька задёрнул полог. – Опять снежком пробрасывает.
Чавкая сапогами по раскисшему земляному полу, он подошел к Гошке, потряс над головой куропаткой. По белой её грудке скатывались красные градины, печально болталась мокрогрудая головка.
– Убери, – потребовал Гошка.
Харлампий зажмурился, пристыдил:
– Как не жалко, как рука поднимается.
Женька поставил малокалиберку в угол, вышел и скоро вернулся без птицы. Сергей брезгливо смотрел в мутное оконце, за которым начали густо мельтешить снежинки. Стало ещё сумрачнее. Временами по брезенту щелкало, будто кто-то швырял бекасинником, и тогда через жестяную разделку в верху палатки влетала снежная крупа. Она сеялась на печь и шипела, припорашивала головы, таяла.
– Сыпь, родной, давненько не было, – смахивая с кудрей мелкие бисеринки, сквозь зубы процедил Гошка. – Июль сейчас или октябрь?
– Действительно. – Сергей сунул тетрадь под спальник. – Такой вот глобус. Всё перепуталось.
Гошка тут же подхватил:
– Под знаком зодиака, Стрелец стал Львом, а Дева стала Раком.
– Пробыл в узилище всего ничего – а нахватался… – Сергей стал надевать куртку. – Пойду взгляну, как там погода, не задурила бы надолго. Женька достал шахматную доску, громыхнул фигурами. Гошка согласно кивнул, и Женька тут же скинул сапоги, забрался к нему на спальник.
Оранжевые блики от раскалившейся печи прыгают по полу, потрескивают смолистые поленья. Гошка берёт в руки по фигуре. Прячет за спину. Студент не любит играть черными и молчит, пытливо заглядывает в лицо Гошки, пытаясь отгадать по глазам, в какой руке у него белые.
– Левая! – Он схватил его за рукав: – Кажи! – Гошка разжал кулак, засмеялся. Женька закатил глаза, простонал:
– Ну невезу-уха. Всё время черные!
Через полчаса вернулся мрачный Сергей. Он подсел к столику Харлампия, вытряхнул в ладонь из флакончика таблетку пирамидона, положил в рот.
– Харлампий! Я с рабочими разговаривал.
– О чём же?
– Не верят, что тут когда-нибудь начнём работы. – Сергей хрустнул таблеткой, поморщился. – Я вот о чём подумал: нам не спрашивать надо – прилетит вертолёт или не прилетит, а требовать надо. Разумно будет перебраться с этого участка на другой и начать работы. Здесь неизвестно сколько прождём.
– Легко рассудил, – укорил Харлампий. – Нас на другой участок до тех пор не перебросят, пока этого не оценим. Кому хочется расходы по лишней транспортировке на собственную шею принимать? Никому. Стало быть, подождём. Вон на соседних гольцах снег уже почти сошел.