Но среди машин на стоянке стоит черный спортивный «Волк» с номерами провинции Рянка.
Завтра ошалевшие дорожные камеры пришлют тонну штрафов несчастному владельцу «Волка». Но тот все равно счастливец, что не столкнулся на стоянке с этой ведьмой. Ей нечего терять, и она пустилась во все тяжкие: завывая полицейской сиреной. Распуская вокруг потоки морока.
Прижимались к обочинам машины. Светофоры загорались в ночи неестественным фиолетовым светом. Линии электропередач пускались в пляс, окутанные искрами. Перед несущимся «Волком» разверзались пропасти, но Мартин не тратил энергии, чтобы развеивать наваждения. Он гнал и маневрировал, пользуясь тем, что за полицейской машиной освобождалась дорога, и следил только, чтобы расстояние не увеличивалось. «Волк» — отличный автомобиль, Мартин в детстве о таком мечтал, но не знал, каким образом мечта исполнится.
Ведьма оставляла по себе четкий след, такой ясный, что Мартин мог чувствовать ее. Как если бы она сидела перед ним в его кабинете: мощная, сытая… матрона в платье из пурпура и золота. Но по золоту уже ползут трещины, это растерянность. Замешательство нарастает, сменяясь отчаянием. Она считала себя неуязвимой, такое бывает с флаг-ведьмами в первые месяцы после инициации. Теперь понимает, в чем ошиблась и чем закончится для нее погоня, этот день… да и вся ее жизнь.
Мартин поймал себя на охотничьем азарте: отчаяние ведьмы было таким сладким, что он с удовольствием поиграл бы с ней подольше. Сжав зубы, он осознанно погасил в себе это чувство. Он не охотник и не палач и никогда таким не будет.
Ведьма уставала. Начала ошибаться. Задела одну машину, другую, потеряла темп. Чуть не вывалилась на встречку. Ведьме было больно. Она все больше впадала в панику. Приближался конец заезда.
Сирена заткнулась. Полицейский внедорожник резко свернул, вломился в пластиковый щит под знаком «Ремонт дороги». Мартин повторил маневр, «Волк» пронесся по обломкам щита. В метре перед лобовым стеклом возникла бетонная стена. «Волк» пролетел сквозь нее, стена была построена из морока. Мартин снова увидел впереди полицейскую машину — на узкой грунтовой дороге. И на обочине — самосвал с оранжевым кузовом, груженный щебенкой. Совершенно реальный.
Он ударил — на расстоянии дотянулся до ее нервной системы. Ведьма дернулась, против воли поворачивая руль. Внедорожник по касательной задел самосвал и отлетел в канаву напротив. Мартин затормозил, повиснув на ремне; ведьма ворочалась на сиденье полицейского автомобиля, оглушенная. Не играть, напомнил себе Мартин. Просто выруби ее, пусть потеряет сознание.
Он выбрался из спортивной машины. В этот момент ведьма локтем выбила треснувшее боковое стекло, оскалилась — и схватила его за сердце.
Ивга села в постели. В окно скребла ветка яблони. В комнате было совершенно темно.
— Он погиб, — сказала Ивга. — Мартин погиб.
Клавдий сорвался с кровати моментально и беззвучно. Загорелся во мраке экран телефона. Ступая босиком, Клавдий вышел из спальни, Ивга услышала его приглушенный голос, но не разобрала слов. Она пыталась вспомнить свой сон: осознание пропасти, больше ничего не вспоминалось.
Ужас мешал ей дышать. Она сидела и слышала скрип ветки и отдаленный голос Клавдия, отрывистый, глухой, жуткий…
Потом он вернулся и включил лампу у постели:
— Мартин жив.
Осыпалось разбитое стекло. В отдалении выли сирены. Мартин осторожно потрогал ребра: сердце тупо покалывало. Неприятная атака.
Флаг-ведьма, загнанная в угол, опасна, как валящийся на голову строительный кран. Беспечность Мартина могла обойтись ему дорого, но, войдя с ним в близкий контакт, ведьма поняла, кто он. Почему-то сын Клавдия Старжа и Ивги, урожденной Лис, приводил ведьм в шок самим фактом своего существования. Наверное, в этот момент у них рушилось представление о мире, как если бы лед варился в кипятке или рыбы цвели на деревьях. Воспользовавшись ее мгновенным замешательством, Мартин вырвался из захвата и оглушил ее. Ведьма повалилась без сознания, не чувствуя боли, не думая о будущем; стоп-знак — гуманное, очень гуманное оружие. Этически безупречное.
Но отец-то каков. Зачем сразу звонить, тем более что в Вижне уже поздняя ночь?!
— Жду полицию и наших, — сказал Мартин в трубку. — Две жертвы. Эдгар… и еще офицер.
— Ты можешь сказать матери пару слов?
— Тут полиция подъехала… Передай маме, я в порядке.
Мартин нажал «отбой», хотя полицейские машины только поворачивали с трассы на проселок. Он не был готов сейчас говорить с матерью и страшно жалел, что его родители, каждый по-своему, могли контролировать его жизнь — хотя бы и посредством кошмарных снов.
— Прости меня. — Ивга сидела на краешке постели. — Какой-то бред. Этот парень, Эдгар, он же ровесник Мартина…
Клавдий обнял ее:
— Через три минуты за мной придет машина. Ты точно в порядке?
— В полнейшем. И — ты одевайся тогда, Клав, ты же не в пижаме полетишь в Одницу?
— Могу себе позволить. — Он ухмыльнулся. — Хоть голым. В Однице тепло.
На по-настоящему смешные шутки у них сейчас не хватало чувства юмора. Поэтому они шутили как придется, лишь бы сделать вид, что ничего не случилось. А между тем паника уже плескалась выше ватерлинии, подступала к горлу, Ивга мечтала, чтобы Клавдий поскорее уехал, и с ужасом думала, что будет, когда за ним закроется дверь.
Сердце, оказывается, помещается у человека прямо посередине груди, высоко под горлом. И оно прыгает так, что слышно по всей комнате.
Ивга накинула халат, бесцельно открыла шкаф, вытащила стопку совершенно не нужных сейчас рубашек:
— Если я скажу, чтобы ты был осторожен…
— Пусть все остальные будут осторожны, Ивга. Я страшен в гневе.
Снаружи подъехала машина. Ивга торопливо поцеловала Клавдия в щеку — скорее в ухо, чтобы он не видел ее лица. Но сердце-свидетель, будто камень в катящейся бочке, — сердце в этот момент грозило проломить ребра.
Он небрежно взял ее за запястье — сосчитал пульс. Отстранился, заглянул в лицо. Вытащил телефон:
— Алекс, пока что отбой. Вылет откладывается.
— Клав, со мной все в порядке… — пробормотала Ивга.
— Тихо. — Он протянул ей стакан с водой, но у Ивги дрожали руки, тогда Клавдий придержал стакан и помог ей напиться. — Я тебя в таком состоянии одну не оставлю.
Он уложил ее в постель и сам лег рядом. Обнял. Окутал спокойствием, будто коконом, заключил в броню. Ивга задышала в такт его дыханию. Сердце перестало колотиться и прыгать. Руки наконец-то согрелись, и она уже не цеплялась судорожно за его плечи, а просто обнимала, радуясь, что он рядом.
Медленно, секунда за секундой, Ивга расслаблялась, плывя по течению, ничего не пытаясь контролировать, передав ему себя, полностью доверяя.
А потом она уснула, и на этот раз в ее снах не было кошмаров.
Такси застряло в пробке, теперь Эгле неслась к дальнему выходу, лавируя в толпе, прыгая через чьи-то сумки, в то время как голос в динамиках выговаривал с укоризной:
— Эгле Север, вылетающая рейсом двести пять в Вижну, немедленно подойдите на посадку к выходу семьдесят семь! Посадка закончена!
Она подскочила к стойке, протянула посадочный талон, изобразила виноватую улыбку. У выхода собирались пассажиры на следующий рейс. Работал экран под потолком, транслировал новости:
— …миф о благополучии разбился как стекло: в торговом центре «Одница» во время несения службы погиб инквизитор, на парковке того же комплекса ведьма убила полицейского. Наш корреспондент на месте событий задает вопрос: кто может рассчитывать на защиту, если ни правоохранители, ни профессиональные борцы с ведьмами не в состоянии…
Мелькали кадры: оперативные съемки прошлой ночи, тело под простыней. Сегодняшнее утро: общий план торгового центра, улица, вывеска кафе на первом этаже… В этом самом кафе вчера вечером Эгле сидела с Мартином!
— Девушка, вы хотите улететь или нет?!
Эгле бросилась вперед по гофрированному рукаву. В самолете упала на свое место и, не обращая внимания на запрет, включила ноутбук. Открыла новости…
«Верховный инквизитор Мартин Старж не дает комментариев журналистам».
Эгле прикрыла глаза; значит, убили другого.
У ведьмы было длинное белое лицо, длинные черные волосы, длинный бесцветный рот. Она ненавидела Мартина и мечтала ему отомстить:
— Твоя мать тебя презирает.
Флаг-ведьма, злая, как осиный рой. В колодках, в подземной камере, в окружении дознавательских знаков и вонючих смоляных факелов. Мартин ненавидел это место.
— Вы идентифицированы как Норма Бортнич, зарегистрированная в Вижне, объявленная в розыск два месяца назад…
— Ох, как она тебя презирает. Ведьма, мать инквизитора. Когда ты сдохнешь, у нее гора упадет с плеч. Ты ее горе, ее клеймо…
И еще Мартин ненавидел иметь дело с флаг-ведьмами. Они хлестали откровениями, блевали пророчествами, вперемешку истинными и лживыми, лишь бы поглумиться.
— Кто вас инициировал, когда, где?
— Удавись прямо сегодня. Сделай подарок той ведьме, которая считает сына куском дерьма… Смотри-ка, сердечко запрыгало! — Она расхохоталась. — Не любишь все знать про себя. Ты…
Она замолчала и перевела взгляд на дверь, ее смех оборвался. Железные створки со скрежетом распахнулись — двери положено было скрежетать, по традиции ее не смазывали, но входить в камеру во время допроса персоналу категорически запрещалось; разглядев в свете факелов, кто пришел, Мартин понял, почему замолчала ведьма.
— Да погибнет скверна, — сказал Клавдий Старж.
Капюшон черной хламиды закрывал его лицо. Глаза в прорезях ничего не выражали. Великий Инквизитор был в модусе дознавателя, от него исходила столь мощная волна принуждения, что даже Мартину сделалось не по себе, а ведьма затряслась, и ее улыбка превратилась в гримасу.