Незнакомка в зеркале» (The Stranger in the Mirror), – но старение – это просто публичный плевок».
Женщиной средних лет не рождаются, а становятся, и начинается этот процесс именно с внешности. Сначала шея, потом рот, и далее по одному сюрпризу в течение каждого дня, при этом стареют и те части тела, о которых вы даже не задумывались в этом ключе. Вы можете сказать, что вам все равно, но это будет правдой, только если вы живете в изоляции от человеческого общества. В ином случае вы, как и все женщины, понимаете, что ваш внешний вид влияет на отношения с миром, определяя ваше положение в социальной иерархии и на рынке женственности. От внешности зависит, как мы взаимодействуем с людьми, как ведем себя, когда хотим, чтобы нас заметили, а в дальнейшем и то, как будут восприняты наши слова и действия. Она влияет на наши чувства и убеждения, но не потому, что мы тщеславны и поверхностны, а потому, что от нее зависит, каким по счету блюдом мы будем на патриархальном столе.
Если вы зайдете в любой из магазинов Boots или Superdrug, в глаза вам сразу бросятся сотни лекарств от этой страшной болезни – женского старения. Неважно, работают ли они, сама покупка – уже ритуальный акт подчинения. Неважно, что эта сыворотка не изменит ваше лицо, – если вы ее покупаете, значит, вы этого хотите. Конечно, это шутка, но шутка на грани между «смеемся вместе» и «смеются надо мной». Может, мы никогда и не хотели привлечь внимание мужчин или перестали хотеть со временем, но очень многие из нас продолжают вести себя так, будто все-таки хотят этого. Их демонстрация «тщеславия» – это и одна из форм деградации, и попытка сохранить статус, при этом одно подогревает другое в нескончаемом круговороте стыда.
Что-то должно измениться. Уже более 30 лет назад Наоми Вульф опубликовала «Миф о красоте», и более 200 лет прошло с тех пор, как Мэри Уолстонкрафт в книге «В защиту прав женщин» (A Vindication of the Rights of Woman) разобрала на части эту абсурдную золоченую клетку под названием женственность. Все же отношение к красоте усложнилось не в последнюю очередь из-за нарратива о толерантности к самовыражению: «Ты можешь выбрать любую косметику, ведь теперь нам позволено быть сексуальными!» – а также «никто не осудит женщину, поработавшую над своей внешностью». Конечно, мы стараемся поддерживать стремление женщины выглядеть той, кем она является, но ведь далеко не все считают, что у их истинной сущности тело женщины средних лет. Если самовыражение через внешность – это часть социальной идентичности, каково должно быть женщинам, для которых время, когда внешность отражала их представление о себе, уже прошло? Если самоидентичность подвижна и пластична, то почему некоторые женщины до сих пор выглядят устаревшими, немодными? Разве это их выбор? Разве это и есть они «настоящие»? Как и многие женщины старшего возраста, глядя на себя в отражении, я думаю: «Нет, это не я». Женщина, смотрящая на меня из зеркала, и та, которой я себя представляю, – из разных миров.
Это не значит, что нас всегда судят только по внешности. Даже если кто-то считает, что мы больше, чем наша внешность, изменения в ней все равно влияют на то, как мы видим жизнь. Как можно оставаться прежним человеком, когда отношения с окружающими переменились столь драматичным образом? Только теперь эта приходящая с возрастом перемена сливается с современными представлениями о выборе и идентичности. Женщины средних лет, с которыми я разговаривала, часто вспоминают, как их внешность использовали в качестве аргумента против их точки зрения (похожим образом раньше можно было услышать высказывания вроде «феминистки с волосатыми ногами» и «уродливые суфражистки»). Будто нас состарило не время, а наши взгляды, остающиеся непростительным грехом. Этим мы и отличаемся от следующего поколения, которое собирается оставаться вечно молодыми, морально и эстетически.
Эта глава не про то, как избавиться от семи признаков старения. Она про то, почему отвисшая грудь делает вас злодейкой, а неспособность сохранить достаточно женственный облик мешает другим быть самими собой. Не я придумала эти правила, я только объясняю, как они работают.
Мы что, злодейки?
Стоит заново открыть для себя одну из старых сказок, как понимаешь, что теперь ты на стороне злодеев. Для меня все началось с Белоснежки. Книга 1983 г. Элиссы Меламед «Свет мой зеркальце: ужасы старения» (Mirror, Mirror: The Terror of Not Being Young) начинается с этого ужасающего открытия: «Я всегда была Белоснежкой и вдруг превратилась в злую мачеху! Как это могло произойти?» Сорок лет спустя мне стыдно признаться, что я пришла к осознанию своего возраста точно таким же путем. Как банально! И все же, пока мы боимся злой мачехи, мы обречены повторять ее ошибки.
Сейчас я понимаю, что в тот момент вовсе не была старой. Мне было 37 лет, и как-то раз мы с партнером пошли в кино на «Белоснежку и Охотника» – сказку, адаптированную режиссером Рупертом Сандерсом, с Кристен Стюарт в роли Белоснежки (с мечом и железным характером) и Шарлиз Терон в роли злой королевы Равенны (она была на 14 лет старше Кристен Стюарт). Фильм подавался как феминистическое переосмысление старой истории, предлагающее, как и положено, новый взгляд на традиционные ценности. Ведьмы стали сложными женскими персонажами с глубокими переживаниями (не переставая при этом быть ведьмами). Чем дольше я смотрела фильм (а он довольно длинный), тем больше росло во мне ощущение дискомфорта. Это был феминизм, но это был чуждый мне феминизм.
Шарлиз Терон играет женщину, борющуюся с разрушительной силой времени. Ха! А мы все чем занимаемся? Хотя, конечно, тебе должно быть хуже, если ты – голливудская актриса. Еще хуже, если ты играешь женщину, отчаянно цепляющуюся за молодость и красоту (о которых с детства говорят как о нашей главной силе и защите). Еще хуже, если средства для достижения цели у тебя неизменно злодейские, в том числе насилие по отношению к молодым персонажам, сыгранным молодыми актрисами, – в одной из сцен Равенна буквально высасывает молодость и красоту из модели Лили Коул, которая младше ее на 12 лет. На этом моменте меня посетила мысль, что весь фильм – один сплошной троллинг со стороны руководства студии, прямое одобрение «двойных стандартов старения» и морализм (конечно же, в феминистической обертке), рассказывающий о том, как опасно стареть и сопротивляться старению.
Мы уже привыкли к подобному троллингу. В фильме 1950 г. «Бульвар Сансет» размытие границы между героиней Нормой Десмонд и играющей ее пятидесятилетней актрисой Глорией Свенсон можно объяснить разве что садизмом режиссера. Создайте и увековечьте проблему (в данном случае – комбинацию эйджизма и женоненавистничества), которая лишит женщин возможности выражать свои мысли, а затем найдите женщину, которая будет и испытывать ее на себе, и отыгрывать вам на потеху. Женщины старшего возраста, сопротивляющиеся своей второсортности, достойны жалости, а не демонизации. В некотором смысле традиционные сказки исследуют проблемы более тонко и комплексно, чем их современные версии. В злой ведьме и уродливой мачехе мы видим женщин, отчаянно держащихся за власть. Эта власть в оригинальных историях была вопросом жизни и смерти, выживания и нищеты. Мораль детских сказок заключает в себе двойное предостережение: бойся женщин старшего возраста, но не только потому, что ты – не они, но и потому, что ты станешь такой, как они, и твой дерзкий характер тебя не спасет.
Я пришла к выводу, что во всех новофеминистических прогрессивных разоблачениях ведьм прослеживается общее утверждение: мы вас ненавидим, но не потому, что вы старые (это было бы плохо и не прогрессивно), а потому, что вы не смогли остаться молодыми.
Персонаж Кристен Стюарт – молодая сильная женщина – позволяет студии защититься от обвинений в сексизме. Ее Белоснежка – больше чем просто красивая девушка, потому что она сама сражается за свою жизнь и не выходит замуж за прекрасного принца. Но все же красота и юность неизбежно ассоциируются с отвагой и добродетелью. Просто так получается, что те, кто не верит в привилегии красоты и молодости, сами оказываются молодыми и красивыми.
Убивая отца Белоснежки, Равенна говорит ему: «Мужчины губят женщин. Они берут нас, а потом, наигравшись, выкидывают, словно объедки». Учитывая, что сыгравшая Равенну актриса еще даже не достигла среднего возраста, а ее лицо, измененное компьютерной графикой до состояния «профнепригодности», представляется как ее «истинная натура», я думаю, ее ярость вполне обоснованна. Поглощая попкорн, я думала о том, как некоторые мысли, казавшиеся нам в молодости слишком радикальными, возвращаются к жизни, когда у нас появляется второй подбородок и мы вдруг осознаем, что находимся на грани «ухода с рынка». Я вышла из кинотеатра с чувством сильного беспокойства. Может, я тоже злодейка? Я знала, на какой стороне должна по идее быть, но с удивлением понимала, что еще не готова с этим смириться.
В последовавшее десятилетие эти мысли возвращались ко мне снова и снова. С одной стороны, кажется нелепым презирать Белоснежку только из-за ее возраста. Она же такая дерзкая! С мечом! Наверное, это чувство презрения разделяют все жалкие старые ведьмы. Я вдруг поняла, что мой возраст ограничит меня в праве подвергать сомнению все, что подозрительно напоминает старый добрый сексизм, скрывающийся под тонким налетом феминистического глянца. Вспоминая свою собственную неприязнь к тем, кто пытался отрезвить поверхностных вульгарных феминисток моей юности, я вдруг представила, как молодая версия меня самой называет меня нынешнюю старомодной традиционалисткой, презирающей персонажа Кристен Стюарт за ее нонконформизм. С другой стороны, я была уверена: версия освобождения женщин, предложенная в фильме, нежизнеспособна. Это не столько сказка, отображающая сложные социальные роли, сколько мужская фантазия на тему женщин, разрушающих все старое – плохое, злобное, регрессивное, заслуживающее быть уничтоженным. Именно так в фильме и советует поступить Белоснежке Охотник. Гораздо проще ненавидеть злую королеву, а не попытаться понять, что ею движет.