Малец испугался. Этот вой выглядел страшнее любого другого из виденных Мальцом. Страшнее тех, что приезжали к Дедке за пособничеством. Малец как-то сразу почуял: этот убивает так же просто, как Малец ест. Только быстрее.
— Ты назвал мне свое имя, — раздельно произнес Дедко, и Малец понял, что ведун ничуть не испуган. Напротив, он в ярости. — Ты назвал его сам, добровольно. Это значит, что ты еще глупее, чем я подумал, когда увидел, как ты ешь собственную смерть.
— Что ты знаешь о смерти, старик? — Нурман захохотал. Ошметки поросенка полетели у него изо рта. — Я сплю с ней в обнимку, — он похлопал по ножнам. — Я…
— … собственную мучительную смерть, — перебил Дедко без угрозы, скорее задумчиво. — Чувствуешь боль в желудке? Пока еще слабую, но уже к вечеру она станет нестерпимой. К этому времени ты уже выблюешь то, что сожрал, но это не поможет.
Нурман глянул на Дедку. Иначе, чем прежде. Остановил взгляд на руке беспалой, потом — на оберегах… Перестал жевать, замер, будто прислушиваясь к чему.
— Болит, — проговорил он почти жалобно.
И, отшвырнув недоеденный кусок, взревел:
— Ты отравил мою пищу!
И заругался по-своему.
— Это была моя еда, — напомнил Дедко. — Тебе не стоило ее трогать. Она всё равно не пошла бы тебе впрок, но ты был настолько глуп, чтобы назвать свое мне свое имя. И теперь всё произойдет быстрее. У тебя, однако, будет целая ночь, чтобы показать своим богам, как ты храбр и терпелив, а заодно выблевать и высрать свои кишки. Ты умрешь утром, и смерть твоя будет подобна смерти от загноившейся раны в животе. Плохая смерть, если ты понимаешь, о чем я.
Глаза нурмана сузились. Рука легла на рукоять меча. Его брат тоже перестал жевать и уставился на Дедку с беспокойством.
— Твоя смерть будет плохой, — по-доброму, даже с сочувствием произнес Дедко. — Но твоя судьба после смерти будет куда хуже.
— А твоя наступит прямо сейчас! — рявкнул нурман, выдергивая меч из нож. Но ударить не успел. Брат вскочил, перехватил его руку и быстро заговорил по-своему.
— Всё так, — снова подал голос Дедко, который, как оказалось, понимал по-нурмански. — Я он и есть. Этот дурень назвал мне свое имя, и теперь он — в моей власти, жив я или мертв. Прав ты и в том, что мертвый я даже неприятнее. Потому что к вашей Хель он точно не попадет. Я уйду к своей богине, и он уйдет со мной. У меня много рабов там, за Кромкой, но такого, как твой брат, еще нет.
Назвавшийся Свеном вырвал из хватки брата руку, прорычал по-своему, замахнулся…
Дедко собрал пальцы в щепоть, ткнул воздух… И нурмана скрутило по-настоящему.
Он побелел, согнулся и принялся блевать себе на колени.
— Что ты хочешь за его жизнь, колдун? — с ненавистью выкрикнул брат Свена.
— За его жизнь — немного, — Дедко ухмыльнулся, в точности как это делает волк, когда готовится вцепиться в горло добыче. — Всего лишь серебряный браслет, что у него на правой руке. И второй браслет, твой — за твою. Ты ведь тоже ел мою пищу, верно? Так что…
— На, забирай! — Нурман сорвал с руки браслет и швырнул на стол. Потом наклонился к скорчившемуся на полу брату, и второй браслет лег рядом с первым.
Дедко сдвинул их Мальцу:
— Прибери.
Свен перестал корчиться и метать блевотину. Но вставать не торопился. Лежал как неживой.
Брат ухватил его за одежку, поднял с легкостью, усадил на лавку.
«Вот же силища!» — восхитился Малец.
Свен Храбрый не возражал. Молчал. Глядел пустым взором.
— Ты же получил плату, колдун! — возмутился его брат.
— За жизнь — да. Но не за душу.
Кулаки нурмана сжались, лицо исказила ярость. Ему очень хотелось убить Дедку. Очень.
— За душу… сколько? — прошипел он сквозь стиснутые зубы.
— А все, что у него при себе есть, — Дедко показал желтые зубы в подобии улыбки.
Нурман заскрипел зубами так, что и в самом дальнем углу харчевни услышали бы. Если б там был кто-то. Малец и не заметил, как она опустела. Никого, кроме них и холопа-разносчика, укрывшегося за печкой.
Малец втянул голову в плечи: таким страшным стало лицо нурмана. Мальцу показалось: сейчас он Дедку и убьет.
Не убил.
Тугой кошель глухо звякнув, лег на стол. Рядом — второй браслет, перстень с печаткой, серебряная гривна с шеи, кинжал с украшенной смарагдом рукоятью, меч в ножнах из черной тисненой кожи с серебряным наконечником.
— Верни ему душу, колдун!
— Верну, — кивнул Дедко, пододвигая к себе всё, кроме меча и кинжала. — Это не нужно. Оружие мне без надобности. Душу я верну, но учти, нурман: теперь между нами связь. Вижу, ты еще брата назад не получил, а уже думаешь, как бы отомстить.
Нурман дернулся… Но ничего не сказал.
— Вижу, хочешь. Не стоит. Душу я отпущу, но веревочка от нее — здесь, — Дедко сжал кулак. — Мне теперь ее забрать легче, чем лягухе комара сметнуть. — Дедко приподнялся, выбросил руку и ткнул Свена в лоб. Звук — будто деревяшкой о деревяшку.
Взгляд нурмана прояснился, упал на оружие на столе, десница тут же сцапала меч, шуйца — кинжал…
Но сделать он ничего не успел.
Брат схватил его, выволок из-за стола и потащил к выходу, выговаривая что-то по-нурмански.
Свен упирался, но как-то вяло. Блевотина с его штанов капала на пол.
Дедко взял с блюда кус поросенка, который не успели сожрать нурманы, с явным удовольствием ободрал и зажевал шкурку.
Малец глядел на него, разинув рот.
Дедко засмеялся и сунул мальцу в рот поросячью ножку:
— Ешь, дурачок, пока время есть.
— А потом — что? — спросил Малец, вынув ножку изо рта.
— А потом за нами дружинные прибегут. От наместника. И этот тебя точно не накормит.
Малец совет принял, замолотил челюстями, мешая поросятину с лепехой и овощами, сдабривая медовухой. Ух, вкусно! А от медовухи еще и весело!
— Ну ты, Дедко, могуч! — пробормотал он восхищенно. — Все тебя боятся!
— А то! — отозвался ведун. — У меня — истинная сила потому что. Башку-то снести всякий может, а вот в душу людскую залезть и все понятия наизнанку вывернуть, это, малой, только мы, ведуны, и можем. Не то чтоб только мы, — уточнил он через некоторое время, проглотив очередной лакомый кусочек. — Ведьмы, волохи, колдуны да колдуньи всякие, нелюдь лесная тоже… Но мы — лучше всех! — И постучал пустым кувшином о стол, приглашая холопа подать еще медовухи.
— Слышь, Дедко, а ты зачем нурманам зброю отдал? — чуть заплетающимся языком спросил Малец. — Она ж немалых денег стоит!
— Да уж подороже того, что в кошеле, — согласился Дедко. — Только нурманы те — не сами по себе. Они — из гриди. Их мечи — они не только ихние. Они еще и княжьи. А на княжье посягать — нельзя.
— Так выходит с князем тебе не потягаться? — с разочарованием проговорил Малец, которому только что казалось, что наставник его сильней всех.
— Потягаться можно бы, да зачем? — Дедко пожал костлявыми плечами. — С князьями тягаться — накладно. С ними лучше дружить.
— Служить? — не расслышал Малец.
— Не, служить нельзя. Служить нам никому нельзя. Госпожа обидится, — он поглядел на Мальца и вдруг отвесил ему подзатыльник. — К тебе не относится. Ты пока что не ведун, а личинка неразумная. Будешь глупить или лениться, я тебя зажарю и съем. Как вот поросенка этого!
— За что? — Слова Дедки, в общем обычные, неожиданно обидели и расстроили Мальца. Да так, что аж слезы потекли. — Я ж тебе, Дедко, как сын теперь!
— Сын, ага! — хохотнул Дедко. — Не сын ты мне, а щен мелкий, бестолковый, да еще и пьяный к тому ж. Дай-ка сюда! — Он отобрал у Мальца кружку с медовухой. — Нам еще к наместнику, а ты… Наблюешь в покоях, я с тебя шкурку живьем спущу и вельвам чухонским продам. На бубны!
— Почему — на бубны? — не понял Малец.
Но ответа не получил. В харчевню забежали сразу четверо воев и — к их столу.
— Колдун!
— Ведун, — поправил Дедко. — Мы не просим, мы ведаем.
— Да нам без разницы, — пробасил старший из воев. — Мы тоже не просим. Ругай тебя видеть хочет.
— Что ж, — Дедко неторопливо поднялся, кинул на стол монетку из кошеля нурманского, кивнул Мальцу: — Наместника княжьего уважить — надо. Верно, малой?
— Ага, — охотно согласился Малец, с удивлением понимая, что встать не может. Зачаровали его, что ли? — Дедко, меня ноги не слушают! — пропищал он жалобно.
— Помоги ему, — приказал ведун одному из воев.
Дружинник глянул на старшего. Тот кивнул. Вой вынул Мальца из-за стола и поставил на ноги, придерживая за шкирку.
И они пошли к наместнику.
— Слыхал о тебе.
Ругай. Наместник княжий. Годков под тридцать. Могуч, бывал, статен.
— А я о тебе нет пока что, — Дедко уселся на скамью, не дожидаясь разрешения.
Княжьи отроки дернулись поднять, однако наместник двинул бровью, и те остались на месте.
Дедко покачал косматой головой:
— А ты в своем хорош, — одобрительно проворчал он. — Месяц как воеводить назначен, а уже всех прибрал.
— Не всех. Тебя вот к вежеству пока не принудил… ведун.
Дедко хмыкнул, и Малец сообразил: хозяин доволен. Рад даже. Хотя чему тут радоваться? Двинет еще разок бровью наместник — и порубят их на кусочки мелкие. И ничего Дедко ему не сделает. Потому что не боится наместник Дедку. Сам храбр иль на Перуна надеется, чьи молоньи у наместника на лапах вытатуированы… Важно ли? Нет страха — нет власти. Понятное дело, можно и храбреца согнуть: выпытать важное, зацепить за больное, да хоть зельем опоить.
Но нынче нет у Дедки тайной силы против этого Ругая. А у Ругая сила есть. Явная. Вон, на поясах у дружинников висит.
Испугался Малец. И с испугу не сразу дошло, как наместник Дедку назвал. Не колдуном, как обычно, а правильно. Неужто разбирается?
— Не думал, что для тебя пустое важно, — проскрипел Дедко. — Но коли важно, то — пусть, — и поднялся со скамьи. Неловко, изображая старческую немощь, которой у него и в помине не было. Поднялся, покряхтывая, и поклонился. Неглубоко.
— Садись уж, — махнул рукой наместник. — Разрешаю.