— От спасибо, господин, — проскрипел Дедко, падая на скамью и пряча лукавую улыбку.
Наместник прошелся туда-сюда, к узкому окошку, к стене, стойке, в которой оружие покоилось, обратно к столу мимо Мальца. На того пахнуло мужским: железом, кожей, потом конским. И кровью.
— Веселый ты, — сказал наместник. — Люблю. Но за дурня меня не держи.
— И в мыслях не было! — Дедко не очень старательно изобразил испуг.
— И не наглей, — наместник остановился, навис над Дедкой и льнувшим к нему Мальцом. — Человек ты полезный. Но место свое знать должен.
— Ведун, — не поднимая головы буркнул Дедко.
— Что?
— Не человек я, воевода. Ведун.
— Да хоть лешак косматый. Княжью гривну — на стол! Живо!
— Откуда у меня? — Дедко ссутулился, даже голову в плечи втянул. — Не может у меня такого быть.
— Вот и я о том же. Гривну, что ты у Храброго отнял.
— Ах это? — Дедко глянул снизу. Хищно. Недобро. — Так нурман твой сам мне ее отдал. По доброй воле.
От наместника пыхнуло гневом так, что Мальцу захотелось под стол спрятаться. Счас как рубанет сплеча…
Не рубанул.
Метнулся мимо Мальца так быстро, что того ветром обдало, обогнул стол, уселся в высокое кресло, утвердился в нем, глянул сверху:
— Вот и ты верни. По доброй воле.
Мягко так сказал. Вкрадчиво даже. Но Мальца ознобом пробрало.
Нельзя, нельзя бояться, напомнил он себе. Дедко осерчает!
— С чего бы? — не сдавался Дедко. — Было его, теперь мое. Считай по-вашему — с бою взято.
И захихикал.
— Не балуй, ведун, — так же ласково попросил Ругай. — Ты ряд правильно понимаешь. Меч ведь не тронул. Знаешь, что он княжий. Гривна тоже княжья, пусть и дареная. Не серебро простое — знак.
Малец видел, как Дедко и наместник бодаются взглядами. И уже не боялся. Гордился хозяином своим: вот он каков! Даже наместник княжий у него не требует — просит.
Беспалая рука нырнула в суму, стукнула по столу тяжкая гривна.
— Добро, — кивнул Ругай. — Иди теперь. Понадобишься — позову.
— Зови, — уронил Дедко, поднимаясь. — Я приду.
— Силен перунов сын, — проворчал Дедко, когда они покинули воинский двор. — И осерчал сильно. Думал, не отпустит. Обошлось.
— Накажешь его теперь, за гривну-то? — тихонько спросил Малец. Привык, что Дедко никому не спускает.
И схлопотал подзатыльник.
— Дурной ты. Видел, как он гнев обуздал? Молод, а духом мне не уступит. Да и княжий он, не сам по себе. С таким дружить лучше, чем тягаться. Целее, — он помолчал немного и вдруг добавил: — А смерть он плохую примет. Но не скоро. На мой век его жизни хватит.
— А на мой? — пискнул Малец.
И заработал еще один подзатыльник. Несильный.
— До зимы доживи сперва, ледащий!
А в городе Мальцу понравилось. Интересно тут. Так что когда Дедко сказал, что, возможно, они останутся ночевать, Малец обрадовался.
Глава 5
Глава пятая
Этот двор был совсем рядом с подворьем наместника и размерами первому не уступал: шагов сто в поперечнике. Одну половину заняли возы, другую — люди и свиньи. Людей было больше, и шума от них было много. И еще много лошадей. Их поили, чистили, кормили… Еще по двору слонялись куры, то и дело с квохтаньем уворачиваясь от ног и копыт, и лежали две огромные лохматые собаки. Каждая — весом с Мальца, а то и поболе.
Учуяв Дедку, псы тотчас вскочили. Малец испугался и спрятался за ведуна. Знал: не любят псы Дедку. Сразу начинают брехать и яриться.
Эти, однако, не кинулись. Напротив, отбежали подальше, к раскрытым дверям конюшни, и уже там залились истошным лаем.
На лай этот, перекрывший прочий шум, из большого дома выглянул здоровяк с дубинкой, гаркнул на псов и, расталкивая народ, двинулся к ним с Дедкой. Глядел нехорошо и дубинкой по ладони похлопывал.
Дедко, понятно, не испугался. Даже не сказал ничего, только одежку слева приподнял немного, один из ножей своих показав. Тот, что для души.
С виду ведунов ножик не страшный. Чай, не меч, не секира боевая. Но — особенный. Те, кто силу чует, его ой как боятся. И поделом.
Этот, видать, чуял. Или понимал. Сразу попростел лицом, дубинку прибрал и с вежеством Дедке поклонился.
И обратно в дом ушел, слова не сказав.
Внутри было просторно и пахло вкусно: дымом и жаренкой. Люда было немного. Вдесятеро меньше, чем во дворе.
Дедко уселся и ему сразу понесли яства. И медовуху тоже. А Мальцу — воды ягодной. Тоже с мёдом, но не хмельной. Сладенькой.
Малец наелся, напился и уснул прямо на лавке.
… А проснулся от крика.
— Ты, колдун грязный, убирайся прочь!
Двое. Но кричал один. Дородный, с расчесанной на две стороны бородой, в богато вышитой рубахе.
Второй, большой, похожий на воя, только не вой, потому что тоже в рубахе, молча нависал над Дедкой и Мальцом.
А спал Малец, видать, не долго, потому что Дедко еще не докушал.
— Да ну? — Дедко окунул в мед ломтик яблока. — Почему это я грязный? Нынешним утром в речке купался.
Малец сел. Дедко этих двоих не боялся, и он не будет. Есть не хотелось совсем. Вот меду разве что…
— Пошел прочь, говорю! Тут тебе не леший правит, а княжий наместник! А я его человек!
— Ругаю, значит, служишь… — Дедко закинул ломтик в рот, огляделся… И вытер руку о рубаху второго, здорового.
Тот так удивился, аж глаза выпучились.
— Ругай — муж правильный, — как ни в чем не бывало продолжал Дедко. — Что до тебя, так тебя я не знаю… — И совсем другим, угрожающим голосом, здоровому: — Ты ударь меня, ударь. Враз рука отсохнет. — И снова прежним, ласковым: — Караван твой мне не мешает, да и люди твои. Я ж наверху спать буду.
— Я наверху спать буду! — завопил дородный. — А ты — в навозе за воротами. Пшел прочь! Эй ты! Выкини его отсель.
Это он — хозяину здешнему, который самолично им яства подносил, когда Дедко ему горсть серебра отсыпал.
— Уважь просьбу, колдун, — тон у хозяина просящий, но твердый. — Он — княжий человек и товары у него — княжьи. Всегда тут останавливается. А ты… — решившись: — Тебе я деньги твои верну, за то, что съел, возьму только.
— Вот же пиавки, — обращаясь исключительно к Мальцу, сообщил Дедко. — И поесть не дают, и денег требуют.
— Да ты уж сожрал… — начал хозяин двора.
И осекся.
И попятился от Дедкиного взгляда:
— Ты не понял меня, человек, — с угрозой протянул Дедко. — Мне тут хорошо сидеть. И спать мне у тебя хорошо будет. А по-другому — не будет. Потому что когда мне хорошо, тогда всё ладно, а когда мне плохо… — Дедко поднял палец с кривым сплющенным ногтем и нацелил на дородного: — Это значит, всем плохо. Всем. Ты меня понял, княжий холоп?
— Ну всё теперь! — выкрикнул дородный. — Не хотел по-хорошему, будет по-плохому.
И кинулся наружу. Большой — за ним.
— Зря ты с ним так, — злобно пробормотал хозяин двора. — Сейчас с гридью вернется и в поруб тебя! А мне от наместника — укор!
Дедко усмехнулся:
— Дерзишь. И за то будешь наказан, — сказал он. — Не твоя ль там женка? — Палец указал на молодку, прибиравшую со столов.
— Моя, а тебе…
— Со мной ночью будет, — перебил Дедко. — Соскучился я по бабьему мясцу!
И потянулся с хрустом.
— Да ты…
Вернулся давешний крикун. С ним — пара воев. Обоих Малец сегодня видел. Из тех, что отвели их с Дедкой к наместнику.
— Вот этот! — закричал дородный, указывая на Дедку. — Всыпьте ему да в поруб!
Вои глянули на Дедку… И остановились.
— Этого не будем, — пробасил тот, что постарше. — Батько велел этого не замать.
— Да как же… Княжье добро…
— Добро — твоя служба, — строго произнес старший. — Не наша.
Кивнул Дедке. Уважительно. И Дедко ему — так же. Но сидя.
И оба воя ушли.
— Ах ты ж… Да я… — Дородный поискал, на кого выплеснуть гнев и нашел: — Чтоб я к тебе еще раз! — заорал он на хозяина двора. — Ты… Больше ни грошика, ни резана!
— А я что? — возмутился хозяин. — Я ж…
— Надоели! — по-особому, по-медвежьи зло рявкнул Дедко.
Крикуны осеклись.
— Не будет у тебя еще раза, — колдовской ножик оказался в руке Дедки. — Мары придут за тобой. Я сказал. А ты… — поворот к хозяину двора: — Тебе урок назван. Будет исполнен — прощу.
И пошел наверх, в комнатку, за которую заплатил. Спать.
Малец хотел за ним, но Дедко за рогожу не пустил. Бросил на земляной пол тюфячок, набитый соломой, мол, здесь будешь спать, снаружи.
Малец, понятно, не спорил. Устроился и заснул сразу. Устал.
Проснулся от крика. Баба кричала. Надрывно так, будто рожала. Там, за рогожей, где Дедко ночевал.
Малец вскочил, хотел сунуться, глянуть, чего там?
Но его крепко ухватили за рубаху и обратно, на тюфячок.
Хозяин двора.
Баба вновь заверещала, а у хозяина морда скривилась, будто больным зубом твердое прикусил.
Малец вспомнил, какую плату потребовал с него Дедко — и пожалел мужа. А тот, словно угадав жалость, обнял Мальца, прижал, по голове погладил.
Мальцу такое непривычно было. Его кроме мамки никто не одарял лаской. Да и мамка — редко и давно.
Баба перестала орать… И вдруг замычала по-коровьи, густым басом. Раз, другой, третий…
— Дядька, больно! — вскрикнул Малец.
Хозяин двора тут же ослабил хватку.
— Бедняк ты бедняк, — жалостно пробормотал он и снова погладил по голове.
Малец не понял, почему он — бедняк. Но спорить не стал. Видел в темноте, какое у мужа лицо.
За рогожей стихло. А потом Дедкин голос четко так произнес:
— Вишь какая у меня коряга бравая!
Внутри захлюпало. Будто кто белье мокрое о доску отбивал, и баба заухала сначала, а потом опять заревела.
И так до самого рассвета.
— Бабы они как: видят, чего им желается. Хошь князем стань, хошь первым волохом, — сказал Дедко Малому за завтраком.
Подумал немного и добавил:
— Да и мужи не лучше.
А еще попозже:
— Все такие: людь, чудь, кривь, все. Кроме нас. Однако ж ни мы без них, ни они без нас — никак.