игиозным вопросам, но Георгий Аркадьевич меня сделал сопровождающим, хоть я и атеист в третьем поколении. В результате я приобрел интересный опыт, хотя, конечно, были неожиданные эпизоды. Тогда главным собором РПЦ являлась Елоховская церковь. Как раз дело было на Пасху или незадолго до нее. В общем, Патриарх пригласил Билли Грэма на торжественный обед, куда и я попал в качестве переводчика. Но кроме Билли Грэма там присутствовали еще шесть православных патриархов (константинопольский, антиохийский, греческий, иерусалимский, александрийский, сербский), т.е. был у меня уникальный опыт, когда я ел и пил с семью патриархами Православной церкви, а также с Билли Грэмом. Поскольку был пост, ничего жирного есть нельзя было, поэтому патриарх сам взялся показывать, что черную икру надо намазывать на огурец.
Должен сказать, что в разные периоды по-разному развивались отношения Георгия Аркадьевича и нашего Института с властью.
Хочу напомнить, что влияние Арбатова в значительной степени объяснялось тем, что он немало проработал в аппарате ЦК КПСС, в так называемой группе политических консультантов, он был самым первым руководителем этой группы. Туда входил целый ряд людей, которые отличались критическим отношением к тому догматическому наследию, которое сохранялось в нашей стране в постсталинский период. Особо я бы отметил роль Георгия Аркадьевича в продвижении идей контроля над вооружениями, в результате чего разоруженческий лозунг превратился из лозунга в реальные практические договоренности, которые привели к очень существенному сокращению ядерных сил, по существу – к завершению гонки ядерных вооружений. Но и в сфере обычных вооружений тоже произошли очень серьезные изменения.
Естественно, эта работа наталкивалась на ожесточенное сопротивление со стороны бюрократии, прикрывавшейся марксистско-ленинскими догмами. Его чуть ли ни открыто обвиняли в том, что он является агентом ЦРУ и «Моссада». Но Арбатов великолепно владел политическими приемами, позволявшими ему в условиях командно-административной системы парировать нападки и отстаивать свои позиции. Естественно, успехи Арбатова перемежались с неудачами. Тем не менее он настойчиво стремился проводить свои линию и никогда не разворачивался на 180 градусов, хотя и шел иногда на какие-то компромиссы.
С этой точки зрения, Арбатов был в какой-то мере «шестидесятником», который в 70–80-е гг. смог получить возможность хотя бы частично осуществить свои идеи.
Георгий Аркадьевич никогда не был диссидентом-антикоммунистом. Как мне кажется, он всегда придерживался полученных им в молодости взглядов, оставался человеком советской системы, однако отвергал сталинизм и массовые репрессии. Он жил по правилам, установленным системой, прекрасно знал, за какие рамки нельзя заходить публично. Но внутри этих рамок он выделялся больше, чем кто-либо другой. Он избирался членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР, стал член-корреспондентом, а затем академиком.
Свою роль сыграло и то обстоятельство, что Георгий Аркадьевич целый ряд лет проработал в ЦК КПСС у Ю.В. Андропова и пользовался его доверием и поддержкой. Личные связи с Андроповым и Л.И. Брежневым, несомненно, играли свою роль в карьере Арбатова. Это давало ему возможность хотя бы частично делать в своем Институте то, что в Советском Союзе можно было делать только «на грани фола».
У Арбатова были очень тесные связи с помощниками Генерального секретаря ЦК КПСС – с А.М. Александровым-Агентовым при Л.И. Брежневе и с А.С. Черняевым при М.С. Горбачеве. Брежнев время от времени собирал людей типа Арбатова, Федора Бурлацкого, Александра Бовина (он тоже был членом группы политических консультантов) и слушал. Это качество Брежнева следует отметить, поскольку мало кто знал, что он умеет и слушать, и слышать, и воспринимать, конечно, далеко не все, но какие-то вещи он «проглатывал» и брал потом на вооружение.
Что же касается отношений Л.И. Брежнева с Г.А. Арбатовым, то в директорском кабинете Института до сих пор стоит большой стол из кабинета Брежнева. Когда-то Институт начинался на пустом месте, в необжитом и необорудованном здании, куда явились первые сотрудники, и Брежнев отдал свой старый длинный стол из собственного кабинета Арбатову.
Влияние Института было серьезным, но возникали проблемы. И в первую очередь, когда в 70-е гг. советское руководство истолковало американское поражение во Вьетнаме как окончательную победу мирового революционного процесса, и начались «приключения» в Анголе, Мозамбике, Йемене, и кончилось это дело Афганистаном. Институт и Арбатов, конечно, выступали против авантюристских действий. Когда было принято решение о вводе войск в Афганистан, Арбатов после инфаркта лежал в больнице. Но, даже если бы он не был в больнице, ему вряд ли удалось бы остановить Брежнева.
Георгий Аркадьевич Арбатов договорился с А.А. Громыко о предоставлении нашим молодым сотрудникам двух мест стажеров в Посольстве СССР в Вашингтоне и двух мест в советской миссии при ООН в Нью-Йорке. Я поступил в аспирантуру в 1971 г., а в 1973-м, уже окончив первый год аспирантуры, уехал на год в Нью-Йорк.
У Арбатова имелась также договоренность, что в Посольстве СССР будет постоянный представитель Института, который имел бы дипломатический паспорт и занимал бы должность первого секретаря. Не самая высокая, но и не низкая должность. Я стал первым из молодого поколения институтских сотрудников, кто туда приехал в качестве представителя в 1984 г., в очень напряженный момент в советско-американских отношениях.
В Вашингтоне я работал на Институт, на Арбатова, организовывал его приезды. Моей задачей было поддержание контактов с научно-политическим сообществом США.
Арбатов сумел наладить уникальные связи с ключевыми деятелями этой элиты США. Иногда эти контакты поощрялись американскими властями, но были и случаи недовольства. В начале 80-х гг. администрация Рональда Рейгана отказала Георгию Аркадьевичу в выдаче визы.
Весной 1985 г. американцы наконец-то дали визу Арбатову. Я договорился о встрече Арбатова с Джорджем Бушем-старшим, вице-президентом у Рейгана. Тут произошла забавная история. Нас запускают в кабинет, а на столе у Буша-старшего огромная стопка карикатур на Рейгана из советских газет. Арбатов начал говорить, что Горбачев хочет нормализации советско-американских отношений. А Буш в ответ берет вырезку с карикатурой и начинает ругать карикатуристов. Потом берет следующую карикатуру, потом еще. И так продолжалось минут тридцать; Буш показывает карикатуры и жалуется. Только когда карикатуры кончились, начался серьезный разговор. При этом вице-президент все время доставал из большой плошки мармеладки «джели-бинс», которые были любимым лакомством Рейгана, и кормил ими Арбатова и меня.
Вдруг без стука открывается дверь и входит лохматый молодой человек в дырявых джинсах. «А это мой младший сын-футболист». Так мы познакомились с Джорджем Бушем-младшим, который как раз купил футбольную команду в Техасе. Кто бы мог подумать, что через 15 лет он станет президентом США…
В начале 80-х гг. работала комиссия Улофа Пальме, и в ней очень активную роль играли Арбатов и Мильштейн. Тогда возникли идеи commonsecurity – «общей безопасности», которые разрабатывала комиссия Пальме, они потом сыграли очень важную роль во внешней политике Горбачева и возникновении концепции так называемого «нового мышления».
После того как к власти пришел М.С. Горбачев, активизировались регулярные встречи Пагуошской конференции, Дартмутской конференции, СИСАК и целого ряда других форумов. Я участвовал во всем этом как организатор, ну и потихоньку стал выступать в качестве эксперта, поскольку, общаясь с людьми такого уровня, слушая их, я, так сказать «наматывал на ус» и со временем понял, что «не боги горшки обжигают», и что я могу тоже высказать свое мнение.
С американской стороны в диалоге по «второму треку» участвовали ведущие политические эксперты и ученые: Генри Киссинджер, Брент Скоукрофт, Уильям Перри, Маршалл Шульман, Грэм Эллисон, Роберт Легвольд, Лесли Гелб, Мадлен Олбрайт, Карл Саган, Ричард Гарвин, Фрэнк фон Хиппель. Конгресс был представлен сенаторами: демократами Тедом Кеннеди, Сэмом Нанном, Альбертом Гором, республиканцами Марком Хэтфилдом и Ричардом Лугаром. Участвовал также председатель Комитета по делам вооруженных сил Палаты представителей Лес Эспин. Были и «молодые звезды»: Кондолиза Райс, Эштон Картер, Роза Готемёллер, Сьюзан Эйзенхауэр.
С нашей стороны в этих встречах участвовали Георгий Аркадьевич Арбатов (председатель), Евгений Максимович Примаков, Виталий Владимирович Журкин, Евгений Павлович Велихов, Роальд Зианурович Сагдеев, Андрей Афанасьевич Кокошин, Анатолий Андреевич Громыко, Михаил Абрамович Мильштейн и другие выдающиеся эксперты.
Помимо Академии наук СССР в диалог был вовлечен созданный в 1983 г. Комитет советских ученых в защиту мира, против ядерной угрозы. С американской стороны это были СИСАК, Ассоциация контроля над вооружениями, Институт Брукингса, Фонд Карнеги, Федерация американских ученых, Ассоциация озабоченных ученых, Гарвардский и Колумбийский университеты. Этот опыт было бы полезно учесть теперь, когда режим контроля над вооружениями оказался на грани полного развала.
Надо напомнить, что Советский Союз предпринимал не только военные контрмеры по преодолению ПРО (ассиметричный ответ), но и вел активный научно-политический диалог по «второму треку». Существовало и массовое антиядерное движение в США и Европе, распространился страх по поводу «ядерной зимы»
«Второй трек» позволил провести подготовку возобновления прерванных по вине администрации Рейгана официальных переговоров по контролю над вооружениями. Контакты экспертов позволили достичь договоренности о «трех корзинах» в переговорах – стратегических наступательных вооружениях, ракетах средней дальности и противоракетной обороне.
И при активном участии нашего Института в 1987 г. был заключен Договор по ракетам средней и меньшей дальности, который действовал до 2019 г. Затем были подписаны Договор СНВ-1 (1991), Договор СНВ-2 (1992) и Договор СНВ-3 (2012). Договор по ПРО удалось сохранить до 2002 г., мы выиграли 25 лет.