мо, потребуется немало лет, чтобы эта ситуация изменилась.
Новая холодная война началась в 2014 г., шла она по нарастающей, и «специальная военная операция» придала новой холодной войне особые качества. Не видно никаких перспектив прекращения этой новой холодной войны. В таких условиях, на мой взгляд, научному сообществу стоит очень серьезно задуматься: как не допустить дальнейшего обострения отношений, которое может обернуться «горячей» войной, а «горячая» война между Россией и США – это ядерная война, и это на самом деле Третья мировая – ограниченной ядерной войны не будет. Задача заключается в том, чтобы стабилизировать политические и экономические отношения и остановить гонку вооружений.
Надо помнить уроки Арбатова и его сподвижников.
Лучший отец и друг
А.Г. Арбатов
Наверное, писать о Георгии Аркадьевиче Арбатове мне труднее всех именно потому, что он мой отец. Вполне понятно, что я не могу быть объективным в своих воспоминаниях и оценках. Естественно, для многих собственный отец – самый лучший. Но, глядя вокруг, я не могу найти примеров таких близких отношений отцов и детей, как у нас. Наши судьбы были неразрывно связаны, можно сказать, это была единая судьба. Мы были не просто ближайшими родственниками, но и верными друзьями, взаимными советчиками по самым деликатным вопросам, а в течение нескольких десятилетий – профессиональными коллегами и политическими соратниками.
Он был невероятно многогранной натурой, и все стороны его жизни и деятельности просто невозможно раскрыть в одной статье. Поэтому о его политической роли и научных достижениях, о его качествах создателя Института, начальника, коллеги и товарища, наверное, лучше скажут другие люди. По той же причине я не вспоминаю в этой статье многих коллег отца по Институту США и Канады, которые сыграли большую роль в его жизни, а некоторые стали и моими друзьями. Я очень благодарен им за память об отце и надеюсь, что они простят меня за это упущение.
Мои воспоминания – это не всеобъемлющая биографическая повесть, а лишь несколько штрихов к портрету очень близкого мне человека, так сказать, с семейного угла зрения.
Нам с отцом очень повезло. Он прожил большую и относительно долгую жизнь (умер на 88-м году), и на протяжении наибольшей ее части (а точнее – 59 лет) мы были вместе, даже находясь на большом расстоянии по служебной надобности. Несомненно, он больше всех повлиял на мой характер, взгляды и ценности, хотя никогда не делал это напрямую. Может быть, он даже и не ставил перед собой такой задачи, а просто жил, работал и строил отношения с другими людьми, организациями и государствами и тем самым ненавязчиво подавал мне пример.
Это, конечно, не значит, что я стал его копией. Мы были очень разными по характеру, привычкам и, разумеется, по жизненному опыту, политической и научной роли в своей стране и за рубежом, иногда расходились во мнениях и нередко спорили.
Наверное, главная нравственная норма, которую он в меня вкладывал с детства, причем не прямо, а косвенно – в ходе разговоров, оценки других людей и событий, – состоит в том, что человек ценится не тем, кто его родители и каков его должностной и имущественный статус, а тем, что он сам непосредственно из себя представляет. Хорошо, когда родители поддерживают, но каждый должен сам доказать свою ценность в профессиональном и человеческом отношениях. Отец, конечно, очень мне помогал, гордился моими успехами и огорчался неудачам, но всегда исходил из того, что я сам должен доказать, чего я стою. Так же нужно относиться к другим: не по социальному происхождению, национальности или месту рождения и жительства, а исключительно по личным достоинствам.
Сколько я его помню, отец всегда был перегружен делами, и я понял, что для того, чтобы чего-то добиться в жизни, нужно очень много работать и лучше всего – последовательно. В этом смысле мне повезло. У меня всю жизнь в основном был один и тот же жанр – научные исследования в сфере международной безопасности, гонки вооружений и их ограничения. Своей теме я посвятил почти полвека: от первых курсовых работ и до избрания академиком Общим собранием Академии наук в 2011 г. по тематике «Международная безопасность и стратегическая стабильность». Когда огласили итоги голосования, моя первая мысль была: «Как жаль, что отец всего год не дожил до этого, вот бы он гордился…» И дома, отмечая это событие, первый тост подняли за него.
Еще своим примером он учил меня выстраивать общественную линию жизни: не «лезть на рожон», но хранить верность своим политическим, профессиональным и нравственным принципам, а в критических ситуациях не «прогибаться», невзирая на риск и ущерб. Он не раз говорил, что репутация – это самое важное в научной и политической биографии, ее приходится строить всю жизнь, но можно потерять за один день.
Если говорить о политических воззрениях, то в советские времена Георгий Аркадьевич не был диссидентом, хотя с уважением относился к мужеству тех, кто открыто бросал вызов системе. Но сам он был «человеком системы», и именно так называлась одна из самых известных его книг. Он стремился использовать сложившиеся правила игры, чтобы изнутри сделать эту систему лучше, чтобы реально, а не на словах повернуть ее к нуждам людей и цивилизованным нравственным и политическим нормам.
При этом с ходом времени взгляды отца претерпевали постепенную и болезненную трансформацию. Он начинал свою взрослую жизнь как искренне верящий коммунист (в партию вступил на фронте). Однако то, чему он еще раньше стал свидетелем как школьник в 1937-м и в другие страшные годы, арест и тюремное заключение его отца, увиденное им на войне, подлые и жестокие массовые репрессии после Победы – все это посеяло в его душе первые глубокие сомнения в совместимости коммунистической идеологии и практики с человеческой моралью.
Первое разрешение этих противоречий дал XX съезд КПСС, состоявшийся в 1956 г. Идея состояла в том, что Ленин начал все правильно, но Сталин отошел от верного курса и извратил теорию и практику истинного марксизма. Георгий Аркадьевич со всей душой в своей профессиональной деятельности влился в ряды «шестидесятников», т.е. коммунистов-идеалистов, отстаивавших то, что потом Михаил Горбачев назовет «социализмом с человеческим лицом».
Поднимаясь все выше по научной и политической лестнице, он искренне верил, что коммунизм в своем практическом воплощении не должен преступать общечеловеческие нравственные нормы и что такое разграничение можно претворить в жизнь. (Недаром Юрий Андропов, к которому он долго был очень близок, как-то сказал: «Юра Арбатов, конечно, коммунист, но все-таки не большевик».)
Тяжелый удар по философии Арбатова нанесло подавление «Пражской весны» 1968 г., а окончательно ее добило вторжение СССР в Афганистан десятилетие спустя. Коммунистические идеалы оказались фиговым листком для прикрытия подавления свободы в своей стране и империалистического управления подчиненными государствами, осуществления геополитической военной экспансии вовне. В конечном итоге этот курс подорвал силы советской империи и привел ее к развалу, как до нее – царскую Россию и десятки других империй на протяжении известных нам тысяч лет. Скорее всего, эта парадигма сохранится и в будущем.
Под воздействием своего политического опыта и широких контактов, знаний об окружающем мире Георгий Аркадьевич сначала проникся идеологией еврокоммунизма, а потом стал стопроцентным социал-демократом. После провала путча в 1991 г. он как убежденный социал-демократ перешел в жесткую оппозицию разрушительным реформам Бориса Ельцина. По поводу их огромных экономических и политических издержек он с сарказмом говорил: «До чего дожили – коммунисты говорят правду!»
Так же тяжело отец переживал распад СССР, хотя не думал, что это была самая большая трагедия XX в., по сравнению с двумя мировыми войнами, революцией и Гражданской войной в России, массовыми жертвами сталинизма и фашизма. К тому же Георгию Аркадьевичу было очевидно, что советская оторванная от реальности идеология и основанные на ней экономика, политический строй, имперская система себя изжили и были исторически обречены. Но он считал, что если бы не путч 1991 г. и если бы вокруг Ельцина были другие люди, то децентрализацию унитарного государства и экономические реформы можно было бы провести гораздо более продуманно, поэтапно и с меньшими потерями для народа. Их последствия в виде лавины идейно-политического отката мы видим в настоящее время.
Отношения Георгия Аркадьевича с начальством, когда он в 1960-е гг. поднялся близко к уровню государственных руководителей, складывались негладко. С каждым из них эти отношения прошли один и тот же цикл. Начиная с Леонида Брежнева и заканчивая Борисом Ельциным, поначалу лидеры активно привлекали отца в качестве советника, а подчас и посланника по особым поручениям, когда этого требовала международная обстановка. Приходя к власти, каждый лидер был заинтересован в более или менее трезвой оценке внутренней и внешней обстановки и нетривиальных предложениях по расчистке завалов, доставшихся ему от предшественника. На этот счет у отца всегда имелись продуманные идеи, выношенные им самим и вместе с соратниками.
Но спустя несколько лет, по мере накопления ошибок и издержек политики очередного лидера, тому становилось неприятно получать критические оценки теперь уже своих собственных решений. К тому же в условиях авторитарной системы власти руководитель неизбежно обрастал угодливыми царедворцами, которые делали свою карьеру на подхалимаже и тем самым внушали начальнику представление о его выдающихся способностях и достижениях, постепенно изолируя его от несогласных, объявляя последних врагами и погружая начальство в виртуальный мир, альтернативный реальности. Тогда Арбатов становился не ко двору, и его отстраняли – когда «тихой сапой» (при Брежневе, Горбачеве, Ельцине), а иногда и с резкой отповедью (при Андропове).