Величайшие загадки и тайны магии — страница 5 из 19

Религия состоит из жертв и гаданий.

Цицерон

Под термином «античный мир» подразумеваются страны греческой и римской культуры. Хотя греко–римская цивилизация является древнейшей цивилизацией Европы, развилась она значительно позднее, чем цивилизации Востока. И поэтому в ней как нигде причудливо смешались местные религиозные верования с культами, привнесенными извне.

ОТ ПОКЛОНЕНИЯ ПРИРОДЕ ДО КУЛЬТА ГЕРОЯ

Подобно всем древним народам, греки верили в демонов и подземных духов, поддерживали культ мертвых и представляли себе богов в образе зверей и страшных чудовищ. Первоначально они не имели ни храмов, ни изображений богов и отправляли свои культы в священных рощах и на алтарях под открытом небом. А объектами их почитания были природные стихии, а также деревья и животные.

Так, например, существовал культ деревьев. Древние греки верили, что в священных дубах, кипарисах, ясенях и других деревьях живут нимфы, которые умирают вместе с гибелью дерева. Именно это и породило боязнь рубить такие деревья. Некоторые деревья пользовались особым почитанием: пальма на Делосе, за которую, согласно преданиям, ухватилась Лето при рождении Аполлона и Артемиды; лавровое дерево в Темпейской долине, с которого брались ветви на венки для победителей на пифийских играх; священное дерево на Родосе, которое позднее было связано с именем Елены. Со временем древний культ деревьев перешел к богам: дуб был посвящен Зевсу, масличное дерево — Афине.

Другим распространенным культом было почитание животных. При этом одни животные рассматривались как имеющие пророческое значение, например волки и птицы; другие посвящались богам в качестве символов. Последнее связано с древнейшими тотемическими представлениями, когда какое–либо животное почиталось родовым божеством. Со временем появились новые, антропоморфные боги, но, вытесняя животных богов, они стали помещать их при себе: мыши в храме Аполлона Сминфийского, сова в качестве атрибута Афины. В некоторых случаях божество в большей или меньшей степени сохраняло признаки какого–либо животного. Так, Дионис изображался или в виде быка или с бычьими рогами; Деметра — с лошадиной головой. Нередко боги временно принимали вид животных. Мифы рассказывают, что Зевс приближался к своим возлюбленным то в виде быка, то в виде лебедя; Аполлон в образе дельфина показывал критским морякам дорогу в Дельфы; Дионис превращался в льва, чтобы наказать тирренских тиранов. К рассказам о богах в образе животных присоединяются и рассказы о людях, претерпевших такие же превращения. Пройдут века, и легенды о людях–оборотнях широкой волной растекутся по средневековой Европе, порождая массу суеверий.

Поклонение животным выражалось в том, что они содержались при храмах и им приносились жертвы. Одним из таких священных животных была змея. Известно несколько змеиных культов: саламинская змея при служении Деметре в Элевсине; змея–хранитель в Афинском акрополе, которая ежемесячно получала медовую лепешку; змея, которая содержалась в качестве демона–хранителя Элиды в Олимпии, и другие.

Культ змеи был тесно связан с поклонением подземным силам. Согласно верованиям, это животное, скрывающееся в подземных норах, находится в связи с существами подземного мира. А кормление змей разными кушаниями, в том числе и теми, которые змеи не едят, например мед, было, по сути, кормлением подземных духов.

С поклонением подземным духам, в свою очередь, был связан культ предков. Согласно греческой психологии, жизнь души не прекращалась со смертью тела. Поэтому могилы устраивались наподобие жилища и умершему давались необходимые для жизни орудия и оружие, иногда даже домашние животные и слуги. У Гомера в «Илиаде» описано торжественное погребение Патрокла и Ахиллеса; из описания видно, что во время этого ритуала не пренебрегали кровавыми и даже человеческими жертвоприношениями. Чаще всего на могиле закалывали быка и для питания души умершего лили кровь жертвенного животного в углубления, через которые она должна была проникать в землю. У афинян был праздник, посвященный всем умершим: это день кувшинов во время Анфестерий в феврале; в этот день старались умилостивить души умерших. Древние греки верили, что именно в такие дни умершие покидали свои подземные жилища и бродили по земле; поэтому чтобы защитить себя от их гнева, смазывали варом дверные косяки, жевали листья боярышника, приносили пищу мертвым, прося их милостиво вкусить ее.

Однако, согласно верованиям, жизнь души продолжалась только у того, кто мог быть назван человеком в полном смысле слова, то есть — героем. Так культ мертвых соприкоснулся с формой культа героя, одного из самых распространенных и самых важных культов в Греции.

Само понятие «герой» у греков чрезвычайно многозначно. Героем бывает не только обоготворенный человек: знатное лицо, или отважный воин, или, согласно позднейшему обычаю, всякий покойник. В культе героя продолжают свою жизнь образы древних богов. В свою очередь, такие герои, как Персей, Тесей, Одиссей, Эдип и другие, — это не просто умершие властелины, они превратились в местных богов. На могилах героев–богов, согласно преданиям, происходили чудеса, и нередко могила героя какого–нибудь города становилась для близлежащих земель местопребыванием оракула.

Такое почитание героев было тесно связано с государственным и правовым строем и сохранилось в греческом мире до позднейших времен. Вместе с родственным ему поклонением подземным богам оно послужило основанием для целого ряда жреческих обрядов, носивших магический характер.

ПО СТРАНИЦАМ «ИЛИАДЫ» И «ОДИССЕИ» ГОМЕРА

Пожалуй, наиболее широко и наглядно взгляды греков архаического периода на магию и колдовство представлены в поэмах «Илиада» и «Одиссея».

Авторство поэм приписывают Гомеру. Это— фигура легендарная. Даже в эпоху античности о нем не было точных сведений. То, что рассказывается о его жизни, фантастично: таинственное внебрачное рождение от бога, личное знакомство с мифическими персонажами эпоса, странствие по тем городам, которые считали Гомера своим гражданином… Предание рассказывает о слепоте Гомера, и в античном искусстве он всегда изображался слепым стариком. И хотя все в биографии автора поэм остается спорным, нет сомнения в историческом существовании Гомера. Вероятно, он жил в VIII–VII веках до н. э. Именно к этому времени исследователи относят создание поэм «Илиада» и «Одиссея».

Поэмы носят светский характер. В одной описывается эпизод из Троянской войны, в другой — путешествие Одиссея. В обеих действуют боги и герои, и встречается немало мест, из которых видно, что древние греки верили в возможность волшебства, причем как в искусство прорицания, так и в практическую магию, то есть в магические действия, могущие изменить ход вещей.

Так, боги у Гомера беспрестанно совершают чудеса. Это неудивительно, поскольку способность к колдовству заложена в самой природе богов. Однако и низшие богоподобные существа — полубоги, нимфы — одарены у Гомера большим могуществом. Всем известен рассказ о богине Цирцее, превратившей товарищей Одиссея в свиней. Когда Менелай на Фаросе хочет поймать «морского проницательного старца» Протея (Одиссея, IV, 384), он сталкивается с волшебством:

«…Мы обхватили его; но старик не забыл чародейства; Вдруг он в свирепого с гривой огромного льва обратился; После предстал перед нами драконом, пантерой, вепрем великим, Быстротекучей водою и деревом густовершинным…» (Одиссея, IV, 455—458).

Люди у Гомера не могут творить подобные чудеса. Но «приношением жертвы, обетом смиренным, вин возлиянием и дымом курений» (Илиада, IX, 499—500) они могут заставить богов совершать для них чудеса. Так, когда Одиссей возвращается на родину, Афина придает ему вид нищего для того, чтобы весть о его прибытии не распространялась слишком рано.

Из творчества Гомера известно, что греки верили в силу магических песен и формул и признавали, что произносимое слово само по себе обладает способностью и свойством влиять на естественное течение событий. Поэтому в их магии, как и у других народов, практиковались молитвы и заклинания. Заговоры, например, применялись в медицине наряду с рациональными методами. Когда Одиссей на охоте был ранен вепрем, врачи «Одиссееву рану перевязали заботливо; кровь же, бежавшую сильно, заговорили» (Одиссея, XIX, 456—458).

В арсенале Гомера масса всевозможных магических средств и орудий. Это и неодолимый пояс Афродиты (Илиада, XIV, 223), и жезл Гермеса, «которым у смертных, по воле всесильной, сном смыкает он очи или отверзает у спящих» (Илиада, XXIV, 343—344), и «гореусладный, миротворящий, сердцу забвенье бедствий дающий» напиток Елены (Одиссея, IV, 221—222), и волшебный жезл и напиток Цирцеи (Одиссея, X, 210—250), и песни сирен, которые ловят «подходящих к ним близко людей мореходных. Кто, по незнанию, к тем двум чародейкам приближась, их сладкий голос услышит, тому ни жены, ни детей малолетних в доме своем никогда не утешить желанным возвратом» (Одиссея, XII, 40—44).

Большое внимание уделяет Гомер и жертвоприношениям. Он знает несколько их видов. Обычно перед принятием пищи и после него совершались возлияния. Возлияниями сопровождались также молитва, клятва, заключение договора. При больших жертвоприношениях вначале совершалось омовение водой. Потом закалывались животные, которые сжигались отчасти вместе с фимиамом; и запах их был приятен богам. В жертву чаще всего приносили быков, но иногда также коз, овец и свиней. С жертвоприношением часто связывалось гадание по восхождению пламени и дыма.

Вообще мантика играла у Гомера очень видную роль. Он упоминает оракула в Додоне и пифийского оракула в Дельфах. На страницах его поэм живут и действуют знаменитый прорицатель и родоначальник целого поколения провидцев Меламп; жертвогадатель Лаодей, в обязанности которого входило следить, не произойдет ли во время жертвоприношения каких–либо знамений, гадать по внутренностям жертвенных животных и следить за возлияниями; знаменитые прорицатели Амфиарай и его сын Амфилох; прославленная в веках пророчица Кассандра и многие другие. Некоторые люди получали от богов дар предрекать будущее в виде особой милости, а иногда и в виде наказания. Но и простые смертные, по Гомеру, могли предсказывать будущее, если только умели толковать знамения, посредством которых боги возвещали свою волю.

К числу наиболее распространенных знамений принадлежал полет птиц. О нем упоминается во многих стихах (Одиссея, I, 198, II, 159, Илиада, II, 858, XII, 200—203 и другие), например Одиссей и Диомед, высматривающие во мраке ночи знамение:

…Доброе знаменье храбрым немедля

послала Афина —

Цаплю на правой руке от дороги;

они не видали

Птицы сквозь сумраки ночи, но слышали звонкие крики.

(Илиада, X, 274—276)

Всегда считалось хорошим признаком, если птица летела справа налево, поэтому оба героя были обрадованы знамением и воздали хвалу Афине. Однако во времена Гомера истолкование птичьих знамений не было еще подчинено искусственным правилам и не считалось привилегией особых, сведущих в деле людей: кто понимал знаменательные явления, тот их и толковал; как, например, Елена и Полидам.

Правда, следует отметить, что герои Гомера иногда относились с пренебрежением не только к истолкованиям, но и к самим знамениям. Так, Евримах предостерегает от излишней веры в птичьи предзнаменования:

В нашем же деле вернее тебя

я пророк; мы довольно

Видим летающих на небе в светлых лучах Гелиоса

Птиц, но не все роковые.

(Одиссея, II, 180—183)

А Гектор, чтобы изгладить впечатление от обескураживающего предзнаменования, говорит;

Презираю я птиц и о том не забочусь.

Вправо ли птицы несутся, к востоку Денницы и солнца,

Или налево к мрачному западу мчатся.

Знаменье лучшее всех — за отечество храбро сражаться!

(Илиада, ХП, 238—240,243)

К числу явлений природы, служивших предзнаменованием, относилась и молния, которую Зевс посылал возвещать и дурное, и хорошее:

Словно звезда вредоносная,

то из–за туч появится,

Временем блещет, временем кроется в черные тучи…

(Илиада, XI, 63—64).

Наряду с истолкованием знамений в поэмах отводится место и гаданию по внутренним ощущениям. Таковыми являются предчувствия, точнее, ясновидение у Патрокла, Гектора и других героев при приближении смерти.

Не только наяву, но и во сне приходят знамения и предостережения. Так, Патрокл является Ахиллесу, Афина — Навзикае. Но сны бывают и обманчивые. На это жалуется Пенелопа в знаменитой аллегории двух ворот, из слоновой кости и роговых, из которых появляются сны:

…и не всякий сбывается сон наш.

Создано двое ворот для вступления

снам бестелесным

В мир наш: одни роговые,

другие из кости слоновой;

Сны, приходящие к нам воротами

из кости слоновой,

Лживы, несбыточны, верить никто

из людей им не должен;

Те же, которые в мир роговыми

воротами входят,

Верны; сбываются все приносимые

ими видения.

(Одиссея, XIX, 561—567)

Эта частая несбыточность и обманчивость связана не только с природой снов: сами боги посылают иногда людям обманчивые сновидения, как, например, Зевс Агамемнону. Искусство же различения и истолкования снов, как и знамений, было делом личных способностей и умения, а не кастовой образованности. Более того, способность к мантике считалась особым дарованием, прославившим, например, Калхаса, предсказателя в ахейском войске под Троей.

Наконец, греки прибегали еще к одному виду прорицания — некромантии, то есть заклинанию мертвых с целью узнать от них будущее. Это магическое действо, подробно описанное Гомером, совершает Одиссей, по совету Цирцеи проплывший через Океан к входу в Гадес:

Дав Парамеду держать с Еврилохом

зверей, обреченных

В жертву, я меч обнажил медноострый и, им ископавши

Яму глубокую, в локоть один ширины

и длиною,

Три совершил возлияния мертвым, мной призванным вместе:

Первою смесью медвяной, второе

вином благовонным,

Третье водой и, мукою ячменной все

пересыпав…

Сам я барана и овцу над ямой глубокой зарезал;

Черная кровь полилася в нее,

и слетелись толпою

Души умерших, из темныя бездны Эреба поднявшись…

Сам же я меч обнажил изощренный

и с ним перед ямой

Сел, чтоб мешать приближаться

безжизненным теням умерших

К крови, пока мне ответа не даст

вопрошенный Тиресий.

(Одассея, XI, 23—28,35—37,48—50)

Чтобы заставить говорить тени, Одиссей дает им по очереди напиться крови, налитой в яму; кровь, как жизненный сок, на короткое время возвращает жизнь мертвецам. И от одного из них — Тиресия — Одиссей узнает, что ждет его в будущем.

Описанные Гомером магические воззрения греков носили национальный характер. Они сохранялись в таком виде довольно долго, а затем подверглись сильному влиянию со стороны чужеземных культов.

ПИФАГОР И СОЮЗ ПИФАГОРЕЙЦЕВ

Человеком, который изучил восточные учения, перенес их на греческую почву и создал свою школу, стал Пифагор (около 570 — около 500 гг. до н. э.).

Он родился на острове Самос в семье торговца. Легенда гласит: когда Мнесарх, отец Пифагора, был в Дельфах по своим торговым делам, он и его жена Партеннис решили спросить у Дельфийского оракула, будет ли судьба благоприятствовать им во время обратного путешествия. Прорицательница не ответила на их вопрос, но сказала Мнесарху, что его жена носит в себе дитя и что у них родится сын, который превзойдет всех людей в красоте и мудрости и который много потрудится на благо человечества. Мнесарх был так впечатлен пророчеством, что изменил имя своей жены на Пифазис в честь Пифийской жрицы. Когда родилось дитя, оно оказалось, как и говорил оракул, мальчиком. Мнесарх и Пифазис назвали сына Пифагором, потому что верили в то, что предсказано ему оракулом (имя Пифагор значит «убеждающий речью»).

«В детстве Пифагор учился у кифариста, живописца и атлета, а в юности пришел в Милет к Анаксимандру учиться геометрии и астрономии. Ездил он… и в Египет, и к арабам, и к халдеям, и к евреям; там он научился и толкованию снов и первый стал гадать по ладану. В Египте он жил у жрецов, овладел всею их мудростью, выучил египетский язык… и узнал многое о богах. У арабов он жил вместе с царем, а в Вавилоне — с халдеями; здесь побывал он и у Забрата (Зороастр. — И. С.), от которого принял очищение от былой скверны, узнал, от чего должен воздерживаться взыскующий муж, в чем состоят законы природы и каковы начала всего. От этих–то народов и вывез Пифагор в своих странствиях главную свою мудрость» (Порфирий. Жизнь Пифагора, 11—12). Всего Пифагор провел вне дома около тридцати четырех лет.

Вернувшись на Самос, он застал свое отечество под тиранией Поликрата и, рассудив, что философу не пристало жить в таком государстве, отправился в Италию, в город Кротон. Там он основал свою школу и за время тридцатилетнего пребывания в Кротоне стал одним из наиболее влиятельных интеллектуалов Средиземноморья.

Хотя Пифагор многое заимствовал у Востока, а, по сути, перенес на Запад восточный мистицизм, его учение было оригинальным.

Так, Пифагор построил собственную мистическую теорию чисел. Согласно легенде, однажды, проходя мимо кузни, он услышал, как четыре кузнеца стучали по наковальням разного размера, производя разные звуки. Пифагор взвесил наковальни и обнаружил, что их вес находится в пропорции 6:8:9:12. Затем он закрепил концы четырех струн на потолке, а к другим концам подвесил грузы с такой же весовой пропорцией. Пифагор обнаружил, что основные музыкальные гармонические интервалы (т. е. октава, чистая квинта и чистая кварта) возникают, когда длина струн соотносится как 2:1, 3:2 и 4:3. А затем ему в голову пришла поразительная идея о том, что, возможно, вся гармония сотворения вызвана числовыми секретами подобного типа. Сотворение начинается с «божественного, чистого единения», числа 1, затем развивается в «святую четверку», потом первые четыре числа рождают 10, священное число, из которого проистекает все остальное.

Это учение Пифагора похоже на китайское. В Древнем Китае — а во времена своих странствий Пифагор имел возможность познакомиться с китайскими мудрецами — тоже сводили мировой порядок к тем же числам и числовым отношениям, признавали началом всего сущего чет и нечет. В представлении и древних китайцев, и пифагорейцев, нечет — есть начало совершенное, активное, мужское; чет — несовершенное, пассивное, женское.

Особенно сильно восточное влияние проявилось в учении Пифагора о перевоплощении, согласно которому душа бессмертна и может переходить в тела других существ, включая животных. Сам Пифагор помнил о своих перевоплощениях. «О себе он говорил, что живет уже не в первый раз, — сперва, по его словам, он был Евробом, потом Эфалидом, потом Гермотимом, потом Пирром и наконец стал Пифагором. Этим он доказывал, что душа бессмертна и что, приняв очищение, можно помнить и прошлую свою жизнь» (Порфирий. Жизнь Пифагора, 45).

Уже при жизни Пифагора о нем слагались легенды, современники верили в рассказы о его магической силе. Предание гласит, что он приручил медведя, нашептывая ему в ухо, и заставил орла сесть ему на руку. Когда он вместе с учениками наблюдал прибытие корабля в гавань и его друг размышлял вслух о том, какое может быть богатство на корабле, Пифагор правильно предсказал, что там находится покойник. «Рассказывают также и о том, как он безошибочно предсказывал землетрясения, быстро останавливал повальные болезни, отвращал ураганы и градобития, укрощал реки и морские волны, чтобы они открыли легкий переход ему и спутникам» (Порфирий. Жизнь Пифагора, 29).

Кем же был Пифагор: медиумом? экстрасенсом? мистическим философом? шарлатаном?

Среди его современников были и те, кто высмеивал его в эпиграммах. А один хроникер утверждал, что легендарное путешествие Пифагора в подземный мир на самом деле было выдумано: «Пифагор устроил себе жилье под землей, а матери велел записывать на дощечках все, что происходит и когда, а дощечки спускать к нему, пока он не выйдет. Мать так и делала; а Пифагор, выждав время, вышел, иссохший, как скелет, предстал перед народным собранием и заявил, будто вышел из Аида, и при этом прочитал им обо всем, что с ними случилось. Все были потрясены прочитанным, плакали, рыдали, а Пифагора почли богом…» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1995, с. 347—348). Не исключено, что подобные случаи имели место, поскольку были необходимы Пифагору для того, чтобы создать нужную атмосферу для восприятия его идей.

Умер Пифагор в глубокой старости. По одной версии, он погиб в Кротоне, когда его дом подожгли. По другой, он бежал в Метапонт, где умер в возрасте восьмидесяти лет.

После смерти Пифагора его учение не кануло в Лету. Напротив, пифагорейство явилось едва ли не самым долговечным философским направлением из всех когда–либо существовавших в Европе. Уже позже, в первые века нашей эры, учение соединяется со стоицизмом, неоплатонизмом, различными гностическими учениями. Оно породило целый ряд магических и теургических сочинений по астрономии, мантике, алхимии, мистике чисел, оказавших сильное влияние на всю средневековую литературу и науку. В средние века пифагорейство теряется в схоластике, чтобы вновь ожить в эпоху Возрождения. В союзе с самыми разнообразными философскими и религиозными учениями оно на протяжении столетий сохраняло свои оригинальные мистические традиции. И в тесной связи с платонизмом дожило до наших дней.

Примечательно, что пифагорейство вышло за рамки чисто философского учения. Из всех школ оно, несмотря на замкнутость и покров тайны, сумело внушить уважение к себе и стало верованием союза лиц, имевших сильное политическое влияние. Уже само существование такого союза — знаменательное явление, указывающее на силу и жизненность пифагорейства. Ибо ни одно другое философское учение не было в состоянии создать в Греции политический союз, объединенный нравственным идеалом. Подобная задача оказалась не под силу даже самому Платону.

Тайное учение пифагорейцев заключалось преимущественно в их культе и мистериях. Они считали, что теоретическое знание неотъемлемо от практической и теургической мудрости и не должно достигаться отвлеченно, без соответствующей нравственной подготовки. Ритуалы посвящения были длительными и трудными. Философия пифагорейцев была предельно мистической и оказала огромное влияние на историю магии.

ВТОРЖЕНИЕ ВОСТОЧНОЙ МАГИИ

Мощным толчком для развития греческой магии послужили греко–персидские войны. По свидетельству Плиния, маг Остан, придворный предсказатель персидского царя Ксеркса (486—465 гг. до н. э.) и автор обширного сочинения о магии, сопровождая своего повелителя во время его похода в Грецию, занес туда семена своей «науки». Живший несколько позже Платон (428/27—348/47 гг. до н. э.) разоблачал чужеземных магов, доказывая продажность тех, кто за небольшую плату нанимался к каждому, пожелавшему погубить своего врага при помощи чародейства и колдовства. Однако семена, брошенные Останом, попали на благодатную почву и дали ростки, поначалу слабые, но быстро набирающие силу.

Когда же Александр Македонский (356—324 гг. до н. э.) завоевал Персию и Египет, в Грецию хлынули жители покоренных стран. Среди них оказалось немало персидских и египетских прорицателей, которых называли «магами, халдеями и математиками». Да и многие греки, возвращаясь из завоеванных стран, были посвящены в тайные халдейские, египетские и персидские науки. Магия и колдовство получали все более широкое распространение.

Поначалу греки отнесли новых богов к разряду демонов и испытывали перед ними страх. Но постепенно старые олимпийские боги Гомера стали отходить на второй план: очень уж человеческими чертами они обладали. Новых же богов признали и стали оказывать им чисто восточное почитание, выражавшееся, в частности, в призываниях и заклинаниях на персидском, ассирийском и египетском языках, которых греки в большинстве своем не понимали и поэтому исказили, порой превращая их в совершенно бессмысленные формулы. Странствующие же чужеземные кудесники и прорицатели постоянно поддерживали веру в могущество своих богов и демонов. Так восточная магия начала свое триумфальное шествие.

ВЕДОВСТВО У ДРЕВНИХ РИМЛЯН

После смерти Александра Македонского созданная им огромная империя немедленно распалась и в результате длительных войн была поделена между его полководцами. Возник ряд новых государств, в которых происходило скрещивание греческих и восточных элементов культуры. А вскоре вновь образовавшиеся государства стали один за другим попадать под римское владычество. II и I века до н. э. стали периодом интенсивной экспансии Рима на восток, в Грецию и другие страны. В 148 году до н. э. добычей Рима становится Македония, в 133 году до н. э. — Пергам, в 74 году до н. э. — Вифиния, в 64 году до н. э. — Сирия и, наконец, в 30 году до н. э. — Египет.

В завоеванных странах римляне столкнулись с высокоразвитой культурой, которую принялись жадно впитывать. Особенно сильное влияние оказала на Рим Греция. Выработанные там мировоззренческие и идеологические нормы оказались весьма пригодны для римского общества. Поэтому «заимствование» у греков сыграло очень значительную роль в самых различных областях римской культуры, в том числе в религии, философии и ведовстве.

Иногда полагают, что магические приемы были полностью заимствованы римлянами у покоренных народов. На самом деле уже в древнейшие времена римлянам было известно ведовство. Так, подобно другим древним народам, римляне поклонялись некоторым животным, почитали возвышенности и камни, а также водные источники, как имевшие определенное божество — Тибр, Ютурна, Кармента, Камены, так и оставшиеся безымянными.

Огромную роль у древних римлян играл культ рощ и деревьев. По словам Плиния Старшего, у них почитался каменный дуб, более древний, чем Рим, и три такие же дерева были священными в Тибуре. Священной была и смоковница, под которой волчица кормила Ромула и Рема, и еще во времена Тацита (около 55 — около 120 гг. н. э.) признаки ее увядания считались предвестниками угрожавшей Риму опасности: «В том же году у древа богини Румины на форуме, за восемьсот тридцать лет перед тем прикрывавшего своей тенью младенцев Рема и Ромула, стали отмирать ветки и сохнуть ствол, что было. сочтено дурным предзнаменованием, но дерево ожило и пустило молодые побеги» (Тацит. Анналы, XIII, 58). «Счастливыми» считались дубы разных видов, бук, смоковница, олива, грушевое дерево, яблоня, слива и финиковое дерево. Из ветвей изготовлялись и древнейшие изображения богов.

Большое значение придавали римляне обрядам очищения, люстрации, которые производились по самым различным поводам. В праздник Амбарвалий, например, коллегия Арвальских братьев очищала территорию города, обходя ее и довершая жертвоприношения в роще. Считалось, что очищение можно производить огнем, водой и воздухом. Взятое у врага оружие очищалось сожжением в честь бога огня Вулкана. А при святилищах обычно были резервуары воды для очищения приходивших туда.

Существовал у римлян и культ предков. Известно, что роды и фамилии имели свои святилища, а в домах хранились маски предков, выносившихся во время похорон члена рода. На пирах же восхвалялись великие деяния усопших. К культу предков примыкал культ основателей городов и родоначальников племени, похожий на культ греческих героев и обожествленных царей. Об этом культе свидетельствует, например, Тит Ливий: когда в 343 году до н. э. послы кампанцев пришли просить у римлян помощи против самнитов, они, между прочим, сказали, если римляне им помогут, то «мы будем чтить вас, как чтим основателей города, предков, богов бессмертных» (Тит Ливий, VII, 30, 19). Самым же известным культом такого рода был культ Ромула.

По–видимому, древние римляне прибегали к магическому искусству довольно часто и не всегда с благовидными целями. Так, о преемнике Ромула, Нуме Помпилии, известно, что он занимался теургией, то есть различными действиями, при помощи которых мог даже заставить богов появляться в видимом образе. Его преемник Тулл Гостилий, по преданию, был поражен молнией за то, что во время одного из таких действий обманул богов. Римляне верили также, что при помощи магии можно переманить урожай с чужого поля на свое, и древнейшие римские законы, Законы двенадцати таблиц, датируемые около 450 года до н. э., содержали воспрещение такого рода действия.

Когда же римляне расширили свое господство, они переняли у покоренных народов многие религиозные представления.

ЖРЕЦЫ — ПОСОБНИКИ МАГИИ

В отличие от Запада жрецы на Востоке не были должностными лицами, выбранными из числа граждан. Жрецы Востока — это служители божества, всецело посвятившие себя этому делу. Они составляли обособленную касту, со своими обычаями, законами и иерархией. Посвятивший себя служению богам уже не возвращался в мир. Жрецы жили при храмах, блюли тайны культа богов; согласно верованиям, только они одни могли выполнять все обряды, призывать божество, приносить ему жертвы, умилостивлять его, если оно разгневано. В глазах людей жрецы были посредниками между богами и верующими.

Но жрецы Востока были в то же время и хранителями мудрости. Жрец в большинстве случаев являлся ученым. Он изучал не только вопросы сущности, но и медицину, астрономию, математику, историю. Стремясь постигнуть тайну божества, жрец изучал и тайны природы, и тайну жизни человека, которая всецело зависит от божества. Жрец стремился познать истину, поскольку от этого зависели спасение души и благополучие в жизни.

Однако люди в массе своей требовали от жреца не знаний, а ответа на вопросы: от чего зависит судьба человека? какова будет судьба его и его близких? и, наконец, судьба всего мира? Конечно же, жрецы отвечали на эти вопросы, так как знали, что в противном случае они потеряли бы всякое влияние в народе. Отвечая же, жрецы учили таинственной связи между небом и землей, между богами и людьми, между силами природы и жизнью человека.

Так, вольно или невольно, жрецы становились пособниками магии.

МАГИЯ И МАНТИКА

Постижение воли сверхъестественных существ, а также толкование с помощью сверхъестественных орудий таких явлений в природе и в человеческом обществе, которые не поддавались естественному объяснению, — именно этим занималась у греков мантика, а у римлян — дивинация. В это понятие входила совокупность деяний отдельных лиц и коллегиальных учреждений, направленных на раскрытие таинственного смысла многих явлений в прошлом и настоящем, а также предвидение будущих событий. Как правило, эти деяния воплощались в сложной системе разнообразных технических приемов, в соответствии с которыми существовали разные виды гадания: гадание по предметам, животным, деревьям, небесным светилам, по восторженному состоянию человека и тому подобное. Примечательно, что почти все способы гадания ставились в определенную зависимость от предшествовавших жертвоприношений.

В основе мантики лежала вера в расположение богов к откровению, к сообщению ими людям такого рода сведений, получение которых выходило за рамки естественных способностей человека и с которыми человек считал себя обязанным согласовывать свое поведение в интересах собственного же благополучия. Поэтому у греков и римлян гадание было делом государственным, а его результаты оказывали огромное влияние на ход жизни не только частных лиц, но и государства.

Резкого различия между магией и мантикой не было, да и не могло быть. В сущности, каждый прием гадания содержал в себе магический элемент. Так, например, гадание в целях излечения больного было не чем иным, как соединением в различных соотношениях мантики и магии. Будучи связаны между собой приемами, магия и мантика не могли не соединяться и в лице своих представителей. Так, Меламп — врач души и тела — пользовался волшебством для того, чтобы открыть в области сверхъестественных сил причины болезней и средства исцеления. Кроме того, большинство оракулов находились в тех местах, где пророческое вдохновение неразрывно соединялось с известными материальными условиями, совершенно сходными с магическими орудиями: источники, пещеры, поднимающиеся от земли испарения, священные деревья — словом, все то, чем мог по своему усмотрению пользоваться человек для вызова сверхъестественного откровения.

Разумеется, успехи точных знаний наносили удар по магии и мантике; ведь любое явление считается таинственным до тех пор, пока люди не убедятся в естественности происходящего. Однако благодаря четкой систематизации ведовство держалось у греков и римлян гораздо дольше, чем того допускали успехи научного знания.

Даже успехи естественных наук не могли ограничить область гадательного и магического искусства.

Со временем античное ведовство со всей совокупностью приемов, определенных правил и предписаний, с помощью которых можно было якобы принудительно воздействовать на богов и демонов, стало фундаментом для народных суеверий и, минуя века и страны, распространилось по всему свету и благополучно перекочевало в наши дни.

И все же наука породила скепсис: магия и мантика стали предметом самых серьезных размышлений и исследований античных философов и моралистов. В спор, суть которого выражалась тезисом «верить или не верить», так или иначе оказались вовлечены все великие писатели античности.

Мнения разделились. Некоторые философы допускали возможность с помощью богов предсказывать будущее. Пифагор и его ученики, например, с любовью занимались мантикой. В свою очередь, Эмпедокл (ок. 490 — ок. 430 гг. до н. э.) признавал существование отношений между человеком и божеством, но лишь в качестве привилегий для избранных душ. Анаксимандр (ок. 610—546 гг. до н. э.) и философы ионической школы, напротив, совершенно отрицали мантику, допуская предвидение не иначе как на основании опыта и точных наблюдений. А Еврипид (ок. 480—406 гг. до н. э.) смело утверждал, что «лучший гадатель тот, кто хорошо соображает».

По мнению Аристотеля (384—322 гг. до н. э.), гадание состоит в разумном исследовании, или же оно — чистый обман, а занимающиеся им люди — шарлатаны. При всем том на безусловное отрицание мантики он не отважился. «Нелегко презирать ведовство, — замечает философ, — нелегко и верить в него». Дар предвидения он считал естественной способностью человека, которая может быть развита при определенных условиях.

Почти все философские школы пытались объяснить феномен магии и мантики, найти их место в системе научных знаний. Первую систематическую попытку точно определить роль ведовства в познании мира сделал Платон. Он считал мантику первой низшей формой умственной деятельности, высшим проявлением которой была философия. Академия Карнеада доказывала нецелесообразность веры в мантику, тогда как Ямвлих считал ее надежным руководством в жизни. Последователи Плутарха отстаивали ведовство как дар богов. А Цицерон считал ведовство бичом человеческого разума и пытался освободиться от него с помощью философии.

Споры вокруг магии и мантики возбуждали интерес к предмету. Но, пожалуй, никакая другая философская школа не оказала ведовству столько услуг, как стоическая. По мнению ее представителей, все предметы в природе соединены между собой мировой симпатией. Они говорили: «Если боги существуют и заранее не открывают людям того, что должно случиться, то значит, они не любят людей или сами не знают будущего, или думают, что людям не важно его узнать, или считают такое открытие несогласным со своим достоинством, или же, наконец, они неспособны открыть будущее. А так как ни одного из этих предположений сделать нельзя, то, следовательно, откровение существует».

Как известно, деятельность гадателей, магов и чародеев особенно оживляется в переломные моменты истории. Одним из таких периодов стал I век до н. э., когда в Риме шли гражданские войны. Именно тогда естествоиспытатель, историк и философ Посидоний (ок. 135—51 гг. до н. э.) объединяет стоический пантеизм с представлениями Платона о бессмертии души и вводит в свою систему астрологию и магию. По его мнению, мир пронизан божественным духом, это создает «симпатию» всех вещей, благодаря чему возможны оракулы, гадания, вещие сны и прочие способы ведовства. Вместе с тем божественное начало мира отражено в иерархии божественных существ, в которую входят небесные светила, а также духи (демоны); к духам относится и душа человека, после смерти она возвращается на свою небесную родину. Мировые процессы протекают в строгом соответствии с предопределением, роком, и мудрец свободно подчиняется ему. Взгляды Посидония оказали большое влияние на философскую мысль первых веков нашей эры. Многие тезисы его учения перешли к философу Филону из Александрии (родился около 20 г. до н. э.), а впоследствии стали элементом христианской догматики.

Таким образом, вера в магию и мантику была составной частью религии в античном мире. Ее могущество даже росло по мере того, как политеизм уступал место христианству. Человек все больше верил в волшебство. Если уже прорицатели героической эпохи влияли на решения героев и руководили движением армий, то позже Греция и Рим с гордостью наблюдали, что даже чужеземные цари обращались с драгоценными дарами к их оракулам, прося о покровительстве. И когда политические перевороты и неизбежное действие времени положили конец этому искательству, вера в магию и мантику была не менее прочна и повсеместна, хотя и не проявлялась столь торжественно.

ДЕЛЬФИЙСКИЙ ОРАКУЛ

«С незапамятных времен Дельфы были местом поклонения народов. Их центральное положение в Элладе и защищенная местность способствовали этому. Необычайный вид окружающей природы поражал воображение.

Позади храма находилась пещера с трещиной, откуда вырывались холодные пары, вызывающие — по преданию — вдохновение и экстаз. Плутарх рассказывает, что в очень древние времена один пастух, севший на краю этой трещины, начал предсказывать. Сначала его сочли за сумасшедшего, но когда все его предсказания исполнились, случай этот обратил на себя внимание жрецов, которые и завладели пещерой и посвятили эту местность божеству. Отсюда и учреждение пророчества Пифии, которая садилась на треножник поверх трещины; вырывавшиеся оттуда пары вызывали в ней конвульсии, странные припадки и второе зрение, которым отличаются сомнамбулы…

Эсхил, слова которого имеют значение, так как он был сыном элевзинеского жреца и посвященным, говорит в Эвменидах устами Пифии, что вначале Дельфы были посвящены Земле, затем Фемиде (справедливость), затем Фебе (Луна–Посредница) и, наконец, Аполлону, солнечному Богу.

Но известность Дельф начинается с Аполлона. Юпитер, говорят поэты, желая узнать центр земли, выпустил двух орлов — от востока и от заката, и они встретились в Дельфах», — так писал о Дельфийском оракуле Э. Шюре в книге «Великие посвященные» (Калуга, 1914, с. 224—225).

Храм, основанный, по преданию, Аполлоном, был общегреческой святыней. Первые упоминания о нем относятся к XV веку до н. э., наивысшего расцвета Дельфийский оракул достиг в VI–V веках до н. э. потом его влияние заметно упало, и около 390 года н. э. он был запрещен.

Техника прорицания была детально разработана жрецами. Прежде всего путь к «обретению истины» лежал через очищение. Перед прорицанием пифия обязана была соблюдать трехдневный пост и совершать омовения в протекавшем рядом священном источнике. Затем, проделав необходимые приготовления, она удалялась во внутреннее святилище храма, расположенное у трещины в скале, из которой поднимались газы. Под их влиянием пифия впадала в прострацию и начинала выкрикивать бессвязные слова, записываемые находящимся рядом жрецом, который слагал потом из них письменный ответ в стихах или прозе. Выходившие из трещин газы были опасны не только для рассудка, но и для жизни. До нас дошел зафиксированный жрецами случай, когда пифия, испустив страшный крик, выбежала из храма и упала без чувств. Спустя некоторое время она умерла.

Обычно в святилище находились две пифии. Прорицания давались несколько раз в месяц. Существовала очередь из желающих вопросить оракула, определяемая жребием. Порядок нарушался лишь ради тех, кто имел особые заслуги. Перед началом прорицания совершались жертвоприношения; и если находили признаки того, что они не угодны богу, предсказание откладывалось.

Считалось, что устами пифии вещает сам Аполлон и боговдохновение доступно не каждому, а лишь избранным, наделенным особым даром. Вероятно, в тех случаях, где не было сознательного обмана, в лице пифий или тех семей, где дар прозорливости передавался по наследству, речь идет о женщинах с патологической, истерической организацией, чисто искусственно развиваемой, о женщинах, подверженных гипнотическим и экстатическим состояниям. Их ответы порой были поразительными по своей прозорливости и особенно замечательны в тех случаях, когда вопросы задавались людьми знаменитыми и выдающимися. В этих случаях ответ мог определяться частично мысленным внушением со стороны вопрошавшего, а частично религиозной экзальтацией. Например, таким мог быть ответ дельфийской жрицы вопрошавшему ее ученику Сократа Херефону: она отвечала ему, что Сократ — мудрейший из смертных — ответ, согласный как с личным убеждением Херефона, так и с характером дельфийской идеи, направленной на возвеличивание национальных героев. Таковым же был и целый ряд ответов, поощрявших патриотизм великих людей Греции.

Окруженный всеобщим благоговением, Дельфийский оракул был своего рода национальным законодательным органом. Посредством его жрецы утверждали новые культы, давали советы в важнейших случаях государственной и частной жизни.

Со всех концов античного мира в Дельфы стекались желающие получить ответы на жизненно важные вопросы. Сюда вместе с посольством приезжал легендарный царь Рима Тарквиний Гордый. Предсказания, относящиеся к внешней и внутренней политике государства, принесли Дельфийскому храму наибольшую славу и сделали оракул важным инструментом в политической борьбе. Так, Геродот неоднократно упоминал, что пифию запрашивали о войне и мире, государственном устройстве.

Обладая столь важной властью, жрецы Аполлона принимали активное участие в политике. Когда греческие войска вели освободительную войну против персов, в Дельфах господствовали явно проперсидские настроения, что находило соответствующее отражение в советах и предсказаниях. Нередко пифию обвиняли в подкупе. Демосфен, например, подозревал ее в отнюдь не бескорыстном сочувствии македонскому царю Филиппу II. А Цицерон, упоминая об этом эпизоде, добавляет: «Можно считать, что и другие дельфийские оракулы тоже были кое в чем нечестны» (Цицерон. О дивинации, II. LVII, 118).

Весьма примечательно, что изречения пифии сообщались жрецами нередко в темной и довольно общей форме, часто допускавшей возможность противоречивых толкований.

ОРАКУЛ ДОДОНЫ

Помимо Дельфийского известностью пользовалось также Додонское святилище, в котором почитались Зевс и Диона. Оракул Додоны существовал более продолжительное время, чем какой-либо другой, и был древнее Дельфийского. Способы предсказания отличались там большим разнообразием: настоящее и будущее истолковывались по шелесту деревьев, по журчанию источников, по звону медных котлов, по полету голубей и по жребию.

Для гадания использовались деревья из породы дуба или бука. Некоторые из них имели огромные размеры и жили очень долго. Павсаний (конец II в. н. э.) упоминает о четырех наиболее древних деревьях, которые он видел в Греции: об иве на Самосе, дубе в Додоне, оливковом дереве на афинском Акрополе и пальме на Делосе. Дубы и буки были средством гаданий: древние греки часто упоминали о «говорящем дубе», о «прорицателе–буке», о Юпитере, который прорицал с помощью этих деревьев. Как делались прорицания, нигде не объясняется, но, вероятно, гадание производилось по шуму листьев, которые шевелили ветры. Жрецы храма разъясняли просителям смысл шума, который слышали, и не исключено, что в свои разъяснения они вкладывали большую долю фантазии.

Другим способом предсказания будущего было гадание по журчанию источника. Главный источник из таких— источник Додоны, протекал у подножия большого пророческого дуба, возвещая шумом своих вод о грядущих событиях. Старая жрица по имени Пелиада истолковывала просителям этот шум, как ей вздумается. Еще один источник около храма обладал уникальными свойствами. Если к поверхности воды, не касаясь ее, подносили тлеющую паклю, она тотчас же вспыхивала. В то же время вода эта на ощупь казалась холодной и, подобно другим водам, гасила зажженные факелы погружением в нее. Этот источник в своем течении регулировался ходом солнца: он опускался или поднимался на поверхность земли в зависимости от восхода или захода солнца. В полдень он всегда был сух, но постепенно вода в нем прибывала вплоть до полуночи, затем начинала спадать и к полудню совершенно исчезала.

О способе прорицания, при котором пользовались звоном медных котлов, пишет Страбон в «Географии» (Фрагменты к кн. VII, 3): «…в святилище стоял медный сосуд с держащей медный бич человеческой фигурой под ним — посвятительный дар коркирян. Бич этот был тройной в виде цепочки с косточками, свисавшими вниз; косточки эти, колеблемые ветром, все время ударялись о сосуд и производили столь протяжные звуки, что измерявший время от начала звука до его конца мог сосчитать до 400». Звенящие без конца «додонские котлы» вошли у древних греков в поговорку: с ними сравнивали болтунов.

Еще одним популярным способом гадания было бросание жребия. Для этой цели служили листки, на которых были написаны различные фразы, относящиеся к вопросу; из них брали наудачу один. Жребиями могли быть буквы или какие–либо другие знаки, которые бросали в урну. Ребенок вытаскивал оттуда несколько таких знаков, жрица соединяла их и разъясняла полученное, как ей вздумается.

Жребиями могли быть и игральные кости с выгравированными на них определенными фигурами и различные комбинации подобных вещей. Иногда эти знаки бросали на разграфленный стол и делали прогноз по клеточкам, в которых они окажутся. Однажды при таком гадании произошло «чудо», которое весьма напугало спартанцев. Они послали запросить оракул в Додоне, сулит ли им какие–либо выгоды затеваемая ими война. Их посланцы разложили жребии. И вдруг любимая обезьяна царя молоссов прыгнула на стол, разбросала все значки, перемешала в кучу все жребии. Тогда жрица вскричала, что Спарте предстоит думать не о победе, а о собственном спасении.

Авторитет оракула Додоны был очень высок. Не только обитатели Греции, но и чужеземные владыки относились к нему с огромным доверием. Так, например, Крез посылал туда своих послов просить совета, прежде чем начать свой поход против персов. По сообщению Плутарха, спартанцы во время войны против аркадян запрашивали оракул и получили ответ в двух словах: «Война без слез». И действительно, победа, одержанная ими, не стоила им ни одного человека; позже это выражение стало поговоркой. А вот что повествует о прорицании Додонского оракула эпирскому царю Александру римский историк Тит Ливий (VIII. 24):

«Когда тарентинцы призвали Александра в Италию, оракул велел ему избегать Археронтских вод и града Пандосии, ибо там ему суждено найти свой конец. Тем поспешней Александр переправился в Италию, чтоб оказаться как можно дальше от эпирского града Пандосии и Ахеронтова потока, текущего из Молосии в болота преисподней и впадающего затем в Феспронтийский залив. Но, убегая от судьбы, он, как это обычно бывает, мчится ей навстречу… При переходе через реку по незнакомому броду один из воинов, подавленный страхом и измученный, проклиная зловещее название реки, воскликнул: «Недаром зовут тебя Ахеронтом!» Едва достигло это слуха царя, он тотчас вспомнил о предсказании и остановился, не решаясь переходить реку. Тогда Сотим, юноша из царской свиты, спросил, отчего он медлит в такой опасности, и указал при этом на луканцев, искавших его погубить. Оглянувшись, царь заметил их поодаль, гурьбой шедших к нему, и, обнажив меч, пустил коня в самую стремнину, но, когда он уже выбрался на мелкое место, луканский изгнанник издали поразил его дротиком».

Постепенно оракул Додоны начинает терять свой авторитет. Прежде всего это произошло в результате вырубки леса иллирийскими разбойниками, что привело к уничтожению оракула дуба. Позже, во время войны акарнанцев против этолийцев, храм Додоны был разграблен. Затем там похозяйничали македоняне и римляне. С развитием христианства слава Додоны увядает окончательно: на месте языческого храма воздвигается христианская церковь; в летописи вплоть до IX века фигурируют «епископы Додоны». Только к середине XIX века археологи установили расположение совершенно забытой местным населением Додоны в районе нынешнего города Янины.

КЛЕДОНОМАНТИЯ

Так называли греки откровение через случайно услышанное чужое слово. Известный исследователь Буше–Леклерк писал: «Каждое слово, фраза, отдельное восклицание, которое услышит человек, занятый мыслью, чуждой говорящему, становится для слушателя кледономаном, т. е. между этой мыслью и словом, не связанным с нею, обнаруживается непредвиденная связь, случайное созвучие, заключающее в себе предостережение или указание Провидения. Сверхъестественное вмешательство бывает тем очевиднее, чем менее говорящее лицо способно к соображению, и чем более оно чуждо занимающим слушателя мыслям. В силу этого такого рода предсказания особенно правдивыми считались у детей и у сумасшедших.

Кледономантия нашла широкое применение у различных оракулов, особенно в поздний период, когда культ оракула начал увядать. Так, если поначалу предсказания делались в стихотворной форме, то постепенно свелись к прозаическим ответам. И к концу II — началу III веков н. э. о стихотворном ответе уже говорили как о редкости из редкостей. Обыкновенным смертным и в обычных случаях Дельфы, Додона, Трофониева пещера, Эскулап, Серапис и другие оракулы отвечают только прозой. Один из отцов церкви, Блаженный Августин (354—430 гг. н. э.), посмеивался, что даже в ответе на столь важный для язычества вопрос, как бытие Иисуса Христа, Дельфийский оракул не сумел выдержать стихотворного размера. Другие знаменитые оракулы, Аполлон Спондий в Фивах и Веста Фаринейская, вовсе не ответили на этот вопрос, а предлагали принять в качестве пророчества первые слова первого встречного, которого вопрошающий встречал при выходе из храма.

История оракулов полна анекдотов, связанных с кледонизмом.

Так, дельфийская пифия не хотела предсказывать Александру Македонскому, и, когда он насильно потащил ее к жертвеннику, воскликнула: «Ты неотразим!» Этим она произнесла, помимо своей воли, кледоническое предсказание, которым удовлетворился нетерпеливый победитель. «Я только это и хотел узнать!» — воскликнул он и оставил пророчицу в покое.

Геродот (История, I, 53) сообщает о том, как лидийский царь Крез вопросил оракулов, идти ли ему войной на персов. Оракулы ответили: «Если царь пойдет войной на персов, то сокрушит великое царство». Крез обрадовался и пошел войной на персов. В результате его войско было разбито, а сам он попал в плен. Пророчица ведь не уточнила, чье именно великое царство он сокрушит.

Помимо этого существовал и кледонизм без слов, посредством символических действий. Так, когда высланный из Коринфа Алет попросил у пастуха хлеба, а тот протянул ему ком земли, то изгнанник усмотрел в этом предвестие скорого возвращения на родину.

Кледономантическое ведовство было свойственно всем древним народам. В Греции оно находилось под покровительством Гермеса. Знаменитый оракул был в Фарах, в Ахейе. Предложив ему вопрос, вопрошающий удалялся, закрыв уши руками. Покинув площадь, он открывал уши, и первое услышанное на пути слово считалось ответом оракула.

К области кледонизма относится и гадание по священной книге, практикуемое еще и в наши дни, но особенно любимое в первые века христианства — так называемая библиомантия.

Даже шуму в ушах приписывали большое значение. По мнению древних, он доказывал, что испытывающий его является в это время предметом разговора. А про пифагорейцев известно, что они признавали шум в ушах за голоса гениев.

ГАДАНИЕ ПО ЧИХАНЬЮ

К кледономантии тесно примыкало гадание по нечленораздельным звукам, в первую очередь — по чиханию, птармоскопия.

Согласно верованиям, чиханье могло быть добрым и злым. У европейских народов оно исстари чаще всего считалось добрым. Чихнуть на кого–нибудь означало привлечь на это лицо благополучие.

Но чиханье могло иметь и злую силу, о чем свидетельствует обыкновение желать чихнувшему здоровья. В Древней Греции чихнувшего спешили заклясть словами «Спаси Зевс». Этим воззванием стремились немедленно отвратить злую силу как от чихнувшего, так и от того, на кого чихнули. «Нас огорчает, когда кто-нибудь чихает», — говорит один из действующих лиц комедии Менандра (около 342—292 гг. до н. э.).

Как и другие виды предсказаний, гадание по чиханью было «научно» разработано. Астрологи составляли таблицы различных чиханий в зависимости от положения Луны, времени дня и ночи, пола чихнувшего и так далее.

Чиханью придавалось большое значение. Олимпиодор, например, отождествлял чиханье с экстазом и смотрел на него как на священное явление, когда «вон из тела душа просится». Считалось, что можно убить живое существо, то есть вырвать душу из смертной оболочки, если обратиться к нему в момент экстаза или во время чиханья.

Очень широко была распространена вера в то, что с чиханьем уходит злой дух. Это верование существовало у многих народов. Так, у индусов, когда кто–нибудь чихнет, присутствующие говорят: «Живи!», а тот отвечает: «С вами!» У самоанцев при чиханьи говорилось: «Будь жив!»

Многие поверья, связанные с чиханьем, дожили до наших дней.

ОНЕЙРОМАНТИКА, ИЛИ ГАДАНИЕ ПО СНАМ

Ни один народ древности не избежал суеверия, связанного со сном. Гадание по сновидениям оставило свой поэтический след в истории и египтян (сны фараонов Нектаба и Птоломея в египетских папирусах; толкование снов Иосифом в кн. Бытие, XLI), и иудеев (Бытие, XXXI, 24, XL; Второзаконие, XIII, I, 3, Иеремии, XXVII, 9), и вавилонян (Даниил, IV), и лидийцев (Геродот, I, 34). В глазах древних сон был сродни божественной одержимости, он отнимал у души ее самообладание и оставлял ей только пассивные свойства. Считалось, что душа созерцает образы, раскрываемые перед ней высшей силой, причем сама бездеятельность души служит поручительством за верность ее представлений. Отсюда неудивительно, что гадание по снам — онейромантика — стояло во главе античных способов «интуитивного ведовства», исследующего знамения, которые «совершаются в самой душе в то время, как сон размягчает ее и делает покорной действию богов».

Этот древний как мир способ гадания был распространен повсеместно. Его популярности в немалой степени способствовало и то, что этот вид гадания подлежал ежедневному контролю и был доступен каждому. Даже бесчисленные ошибки не могли поколебать веру в сверхъестественный характер сновидений, и в качестве оправдания во все времена повторялись следующие слова римского историка Аммиана Марцеллина (около 330—400 гг. н. э.); «Вероятность сновидений была бы полна и несомненна, если бы толкователи их не ошибались в своих заключениях».

В древности вера в пророческое значение сновидений никогда не подвергалась серьезным нападкам. Напротив, самые выдающиеся умы Греции принимали веру в сновидения. Сократ (469— 399 гг. до н. э.), например, очень часто руководствовался в своих поступках импульсом от посетивших его сновидений. А его ученик Ксенофонт был еще более суеверен. Вслед за большинством философов своего времени он полагал, что душа во время сна свободна от тела и, следовательно, находится в более непосредственной близости к божеству (Киропедия, VIII, 7, 21). Многие философы допускали, что сны оживляли надежды людей и возбуждали их к деятельности.

Как и язычники, христиане верили в сновидения и не нападали на мнение, основанное на Священном Писании. И онейромантика процветала в христианстве до Средних веков. А один из отцов церкви, Блаженный Августин (354—430), перенес на христианскую почву не только вещее сновидение, но и сновидение «медицинское». Он рассказывал, что женщина по имени Иннокентия, страдавшая от рака груди, была извещена во время сна о способе его излечения.

Гомер излагает свою теорию сновидений в поэмах (Одиссея, XIX; Илиада, II). Боги являются героям во сне: Афина — Навзикае и Телемаку, а Патрокл просит Ахилла ускорить его похороны. Явление богов во сне считалось в античном мире несомненным.

Существовала целая наука о сновидениях и способах их истолкования. Так, послеобеденные сны считались ненадежными, особенно если обед был обильным. По мнению Апулея, последствием обильной еды бывают мрачные и гибельные сновидения; винные пары даже утром мешают видеть во сне истину; бобы также производят неверные сны и извращают правдивые.

Небезразлично было и положение тела во время сна. Запрещалось ложиться на спину или на правый бок, потому что в этом положении придавлены внутренние органы, в особенности печень, зеркало внешних образов.

Большое значение приписывалось времени сновидений. Уже для Гомера важное значение имели утренние сны, потому что отдохнувшая душа спокойно все воспринимает. В идиллии Феокрита Афродита насылает Европе сон в конце ночи, «когда рой правдивых сновидений блуждает вокруг дома». Отсюда суеверие распространило аналогию и на времена года: весна — утро года, поэтому весенние сны самые правдивые, тогда как осень неблагоприятна для сновидцев. Это суеверие поддерживалось и тем важным убеждением, что возрождение земли весною освобождает спящих в ней мертвецов, и — поскольку ночные видения зависят от умерших — поэтому они весною часты, ярки и правдивы. В свою очередь Демокрит (около 460 — около 370 гг. до н. э.), объясняя природу сновидений, считал, что сны — это неосязаемые отпечатки предметов, во всех отношениях схожие с теми, которые поражают нас во время бодрствования. Если эти образы не искажены, то они добавляют мозгу точные впечатления предметов; если же изменены под влиянием атмосферных явлений, что особенно часто бывает осенью, то доставляемые ими понятия ложны. Аристотель же (384—322 гг. до н. э.), признавая влияние времени года на сновидения, объяснил это просто изменением образа жизни в соответствии с каждым новым сезоном.

Переходными от физических средств воздействия на сновидения к мистическим являлись те внешние средства, которые относились уже к области магии, а точнее — симпатической магии. Так, например, верили, что лавровая ветка на голове помогала видеть благоприятные сны. Это средство настойчиво рекомендовалось наиболее «сведущими» специалистами. Были в ходу и амулеты с магическими формулами, которые обладали силой вызывать правдивые сны и вспоминать их в момент пробуждения. На одном из таких амулетов начертано заклинание на греческом языке: «Владыке мнения и оракулов, чтобы получить от него правдивые ночные сны и запомнить их».

Некоторым молитвам также приписывали силу вызывать сны. Греко–египетское средство вызывания сновидении состояло в том, что на стене изображали перепелиной кровью бога с головой ибиса и призывали его во имя Исиды и Осириса. Однако маги не останавливались на этом простом средстве. Они находили способ ниспослать сны тому лицу, которое в этом заинтересовано. В грекоегипетских папирусах описано средство некоего Агафокла; оно заключалось в том, что магические фразы, начертанные на дощечке, клали в пасть черной кошке.

Даже великий врач древности Гален (129—201) верил в вещие сны и оставил потомкам трактат о диагностике болезней посредством снов.

При этом он делил сновидения на: 1) происходящие от наших занятий и обыкновенных мыслей, 2) зависящие от состояния тела и 3) имеющие предсказательную силу.

Толкование снов так живо интересовало общество, что в связи с этим стали появляться книги и трактаты. Среди составителей — ученый Филорох и философы Хрисипп и Антипатр, гадатель Антифонт, современник Сократа, и врач Герофил, живший при Птолемее Сотере. Но самая знаменитая работа — пять книг Артемидора Далдийского, написанные в эпоху Антонинов (II в. н. э.). По сути, это была оригинальная попытка поставить изучение сновидений при помощи эмпирического исследования на почву фактических доказательств.

О размере античной потребности в толковании снов можно судить уже по тому факту, что были местности, где все население жило этим ремеслом. Таковыми были, например, города Телмес в Карии (Малая Азия) и Гиала в Сирии, эти же города были и родиной профессиональных знахарей. Основание оракулов этих городов греки приписывали сыновьям Аполлона Дельфийского и приводили эту генеалогию даже в связи с Додонским оракулом.

Несмотря на то, что свою онейромантику греки заимствовали из Египта, последнее забылось, а национальная гордость приписывала изобретение толкования снов грекам же, а именно Амфиараю и даже Прометею.

В свою очередь, троянские герои считали в своих рядах толкователями снов Эсака и Ойнона. Онейромантических оракулов, заимствованных греками у египтян, связывали с именам Диониса, Плутона, Асклепия, Сераписа, Пана, Геракла, а также некоторых умерших героев и знахарей. Последнее послужило связью между гадателями по общению с усопшими.

НЕКРОМАНТИЯ

Античное искусство изображало сон и смерть родными братьями. И неудивительно. Именно сновидения, яркие, словно живые образы давно ушедших людей, помогли не только упрочить, но и развить культ усопших. Могилы великих античных прорицателей — Амфиария, Амфилоха, Калхаса, Мопса — в глазах верующих считались вещими. А обычай спать на могиле мудреца, чтобы получить от него пророческое сновидение, получило широкое распространение во всем древнем мире. Так был сделан первый шаг к некромантии — гаданию путем вызывания душ умерших.

Гомер еще не допускал возможности вызывания усопших на поверхность земли. Для встречи с ними его героям надо было спускаться в Аид. Это делало некромантию невозможной, во всяком случае, трудно осуществляемой.

Гадание с помощью вызывания покойников появилось несколько позже, при этом, согласно верованиям, вызывание могло происходить лишь в местах заброшенных и мрачных, то есть в предполагаемых отверстиях ада. Такими местами были упоминаемые Диодором Сицилийским оракул мертвых в Кумах доисторического происхождения, «некромантейон» в Феспротии на берегах Ахеронта, где, согласно Геродоту (V, 92), тиран и мудрец Периандр вызывал тень своей супруги Мелиссы, а также оракул на Авернском озере, где гадал о своей судьбе Ганнибал.

Дальнейшее развитие некромантии заключалось в том, чтобы сделать вызывание теней возможным и в других местах. Для этого душам стали приписывать большую независимость от их подземных жилищ, а покойников начали приглашать для беседы в места, которые гадатель определял сам. Делалось это так: брали черного барана и заставляли его ходить на задних ногах, считалось, что баран ложится именно на то место, где должна совершаться магическая церемония вызывания души умершего.

Поначалу мертвых вызывали заклинаниями и мольбою, стараясь при этом их не рассердить, что, по мнению древних, было крайне опасно (Гомер. Одиссея, XI, 630—635). Со временем ритуалы усложнялись. Чтобы вызвать, например, Орфея, Кикропса или Фаронея, необходимо было принести им в жертву петуха. Считалось, что легче всего вызвать душу в том случае, если в руках мага имелось и тело. Труднее же всего добиться явления тени тогда, когда тело обезображено: согласно верованиям, стыд своего уродства удерживает тени в преисподней. Это верование древних греков перекликается с ассирийским, согласно которому демон страшится своего уродства и поэтому лучшее средство прогнать его — это нарисовать на стене его портрет. В соответствии с этими воззрениями, греки, а вслед за ними и многие другие народы, старались обезобразить тела своих врагов.

Информация, полученная методом некромантии, считалась достоверной. Это убеждение основывалось на вере, будто покойники приобретают в загробном мире знания, в которых отказано людям при жизни, и главным образом пророческий дар. Эпоха Гомера еще не знает этих верований. Его Терезий только сохранил дар прорицания, полученный им некогда от Зевса, или, вернее, он получил его вновь, напившись крови жертвенных животных. Все же прочие тени ничего не знают о происходящем на земле, тем более о будущем. Но уже столетием позже пророческий дар стали приписывать всем умершим. Пройдут века, и эта вера-убеждение ляжет в основу спиритизма.

Особая роль в некромантии отводилась крови. В ней видели напиток, необходимый для того, чтобы мертвец стал чувствовать, осознавать и заговорил. Так, в Аргосе, как пишет Павсаний, жрица Аполлона, чтобы получить вдохновение к пророчеству, пила кровь принесенного в жертву ягненка.

Та роль, которая отводилась в некромантии крови, указывает на восточное происхождение этой практики. Так, известно, что по аккадско–халдейскому мифу, дух каждого мертвеца есть демон, и если он находится вне ада, то он — вампир. Это восточное учение, смешавшись на эллинской почве с теорией гениев, а в Риме с культом манов, наградило мертвецов демоническими свойствами и в том числе глубокими познаниями в тайнах мироздания и будущего. Стали думать, что им ведомы определения судьбы и что мертвые могут сообщать их живущим, но только в том случае, если, выйдя из ада, подобно вампирам напьются крови.

Расцвет некромантии падает на самое просвещенное и скептическое время Республики— век Цицерона (106—43 гг. до н. э.). К этому времени техника некромантии была усовершенствована. Любопытно, что для предсказания не всегда требовалось появление тени, часто довольствовались просто голосом чревовещателя.

Из всех видов гадания некромантия была одной из самых дорогих и не вошла в широкий обиход.

СИВИЛЛИНЫ КНИГИ

Предание приписывает первое посольство к Дельфийскому оракулу римскому правителю Тарквинию Гордому (534/533— 510/509 гг. до н. э.) и ему же особенно важное для дальнейшей истории Рима приобретение из Кум — знаменитые пророческие книги Сивиллы. Эти книги, согласно преданию, представляли собой собрание стихотворений оракулов. Они были написаны на пальмовых листьях акростихами на греческом языке и хранились в храме Юпитера на Капитолии.

Принятие Сивиллиных книг сопровождалось учреждением новой жреческой коллегии хранителей и истолкователей, состоявшей сперва из двух (дуумвиры по священным делам), с 367 года до н. э. — из 10 (децемвиры) и в 82—81 годах до н. э. — из 15 (квиндецемвиры) членов, в обязанности которых входило исполнять ритуал, предписываемый этими книгами.

Предсказания Сивиллиных книг играли важную роль в политической и культурной жизни. По решению сената к ним обращались во всех важных для государства случаях. Именно по указанию Сивиллиных книг после галльского нашествия были учреждены Капитолийское игры в честь сохранившего свой народ Юпитера Капитолийского. Именно по их предписанию в Рим был перенесен культ Венеры, почитавшейся в Сицилии на горе Эриксе, и учрежден культ Великой Матери богов Кибелы.

Вопреки широко распространенному ложному представлению, Сивиллины книги отнюдь не были сборниками предсказаний, раскрывающих тайны будущего. В них лишь искали совета и помощи в крайне бедственных положениях. Вероятно, это был просто–напросто политический кодекс, род государственного домостроя, составленный при каком–либо оракуле Греции. Такие кодексы составлялись и при других оракулах и продавались правителям в качестве политических справочников или руководств. Не исключено, что не только Рим, но и другие города имели подобные пророческие кодексы.

Откуда появились Сивиллины книги, неизвестно. Легенда приписывает им троянское происхождение. Время написания их тоже точно не установлено. Дошедшие до нас оракулы относятся ко II веку до н. э. — II веку н. э. Часть их имеет греко–языческое происхождение, часть — иудейское и христианское. Иудейские разделы Сивиллиных книг вдруг появились в Александрии около 140 года до н. э. и представляли собой сочетание греческих и иудейских мотивов.

Со временем предсказания с помощью Сивиллиных книг изжили себя. В 12 году н. э. по приказу императора Августа они были подвергнуты тщательной критике, а значительное число подложных оракулов (около 2000) сожжено. Во времена Империи к ним практически не обращались. Даже когда из берегов вышел Тибр и Азиний Галл предложил обратиться к Сивиллиным книгам, Тиберий (14—37 гг. н. э.) запретил это. Вероятно, запрет был обусловлен политическими причинами. Только в эпоху правления Нерона (54— 68 гг. н. э.) после пожара Рима Сивиллины книги открыли и по их совету обратились с молитвой к Церере и Прозерпине. Матроны же обратились с молитвой к Юноне вначале на Капитолии, а затем у моря, откуда брали воду, чтобы поливать храм и статую богини.

Это было одним из последних обращений к Сивиллиным книгам, после чего они были забыты. А в 405 году н. э. по приказу правителя Западной Римской империи Стилихона их сожгли.

АВГУРЫ

Так назывались у римлян члены греческой коллегии, в обязанности которых входило с помощью ауспиций отгадывать волю богов. Слово «авгур» обычно производят от латинского «avis», что значит «птица», хотя авгур толковал не только птичьи, но и другие знамения. Слово «ауспиции» (от латинского «spicio» — «наблюдать») означало «наблюдение за птицами» или «птичьи знамения», хотя понятие «ауспиции» в более широком смысле могло включать в себя и любые другие знамения.

Авгуры извлекали свои предзнаменования из пяти главных источников, в соответствии с которыми ауспиции делились на 5 классов.

1. Определение воли богов по таким небесным явлениям, как гром и молния. В этом случае обращали внимание на место возникновения молнии: если молния появилась слева от наблюдателя, обращенного лицом к югу, то есть на востоке, предзнаменование считалось благоприятным, если справа, то есть на западе, — неблагоприятным.

2. Толкование по крику и полету птиц. При этом одни птицы (ворон, ворона, сова, петух) предсказывали будущее своим криком, другие (орел, коршун) — полетом и движением крыльев. Кроме того, птицы разделялись на замеченные с левой стороны и на замеченные с правой стороны. Была разработана целая система опознавательных знаков. Так, ворона, каркающая с левой стороны, возвещала удачу, то же возвещал и ворон, но каркающий справа.

3. Толкование по клеву священных кур. В этом случае курам предлагался корм, обычно каша из пшеничных зерен. Если куры клевали жадно, это считалось благоприятным знаком; если отказывались есть — неблагоприятным. Такой способ гадания чаще всего использовали в военное время; полководцы брали с собой в поход клетку с курами и особого служителя «пуллярия» (цыплятника). Полководцы не начинали сражений, не узнав предварительно от «пуллярия», можно ли рассчитывать на успех и есть ли неблагоприятные предзнаменования.

4. Предсказания по поведению священных четвероногих животных.

5. Предсказания по каким–либо необыкновенным происшествиям или несчастным случаям. Например, народное собрание — комиций — должно было немедленно расходиться, если у кого-нибудь из присутствующих начинался припадок падучей.

Учреждение ауспиций было заимствовано у этрусков. Тит Ливий приписывает учреждение этой должности римскому царю Пуме Помпилию. Однако он же рассказывает об авгурских наблюдениях, сделанных еще раньше, при Ромуле и Реме, когда перед построением Рима братья согласились посредством гаданий решить, кто из них должен дать свое имя новому городу и управлять им: «Братья были близнецы, различие в летах не могло дать преимущества ни одному из них, и вот, чтобы боги, под чьим покровительством находились те места, птичьим знамением указали, кому наречь своим именем город, кому править новым государством Ромул местом наблюдения за птицами выбрал Палатин, а Рем — Авентин. Рему, как передают, первому явилось знамение — шесть коршунов, и о знамении уже возвестили, когда Ромулу предстало двойное против этого число птиц. Каждого из братьев толпа приверженцев провозгласила царем; одни придавали больше значения первенству, другие — числу птиц» (Тит Ливий, I, 6, 4).

Полагают, что авгуры первоначально были учреждены Ромулом и что их было трое, по одному для каждой трибы, на которые делился город. Позже к ним был прибавлен четвертый, вероятно Сервием Туллием, когда город был поделен на 4 трибы. Сначала правом птицегадания обладали только патриции. Но в 454 году от основания Рима (300 г. до н. э.) к ним присоединили еще 5 человек от плебеев. АСулла (138—78 гг. до н. э.) увеличил их число до 15.

Должность авгура была почетной, а сами авгуры пользовались большими правами и привилегиями. Если в период Республики они не имели официального статуса, хотя к ним часто обращались за советом сенат, курии и консулы, то при императорах они образовали особую корпорацию, состоявшую из 60 человек. Даже Цицерон в 53 г. до н. э. был избран пожизненным членом коллегии авгуров. Это свидетельствует, в частности, о том, что звание авгура было одним из важнейших в государстве. Коллегия авгуров имела свои знаки отличия, члены ее носили епанчу с пурпурной каймой, шляпу конической формы и искривленный жезл, который держали в правой руке. Авгурам доверяли государственные тайны. Ни за какое преступление они не могли быть лишены сана.

Сами ауспиции пользовались большим влиянием. Ничто не предпринималось без предварительного испрашивания мнения богов. Даже во времена Цицерона, когда вера в старых богов пошатнулась, ауспиции все еще служили важным средством для достижения политических целей.

Официально право совершать ауспиции с участием авгуров имели только высшие должностные лица (диктатор, цензор, консул, претор). Авгуры служили при этом посредниками–специалистами.

В Риме для ауспиций имелись постоянные места — на Капитолии, Форуме, Марсовом поле.

Авгуры следовали строгому уставу и черпали правила своего искусства из книг, считавшихся священными. Они не предсказывали будущее, обязанность их состояла в исследовании и истолковании различных явлений, которые считались проявлением небесной воли или предостережением, посылаемым богами (это и называлось наблюдением предзнаменований), как правило, они должны были определять, благоприятствуют или не благоприятствуют боги задуманным действиям. Они могли отложить принятое решение, объявив, что ауспиция неблагоприятна.

Вместе с тем уже в I веке среди римлян было немало людей, скептически относившихся к ауспициям. Многие считали авгуров обманщиками. Еще писатель Марк Порций Катон (234— 149 гг. до н. э.) удивлялся, как удается одному авгуру удерживаться от смеха, когда он встречает другого. Отсюда пошло выражение «Авгуры смеются».

АСТРОЛОГИЯ

«…Древние весьма часто прибегали к прорицаниям и считали гадание немаловажным делом: они и городов не заселяли, и стенами их не обносили, и убийств не совершали, и жен не брали прежде, чем не услышат обо всем от прорицателей; прорицания же им доставляла не иначе как астрология», — писал Лукиан в трактате «Об астрологии» (Собр. соч., М. —Л., 1936. Т. 2, с. 291).

Как и большинство цивилизованных народов, греки и римляне придавали большое значение астрологии. «Наука звезд» пришла к ним с Востока. В ее вавилонской интерпретации она была известна в античном мире с первой половины II века до н. э., когда в Рим приехал астролог Антиох. Но интерес к ней стал проявляться с I века до н. э. и постепенно возрастал.

«Наука звезд» была в большом почете. Так, Плиний Старший писал, что по народному суеверию каждый человек имеет свою звезду; она загорается при его рождении и гаснет с его смертью. У богатых и знатных звезды ярче, чем у простых людей. Особенно яркие заезды загорались, когда рождался великий человек — Александр Македонский, Митридат, Цезарь. Отсюда выражение; «Так хотела моя звезда». Вместе с тем верили, что в звездах пребывают души умерших.

К одному и тому же небесному явлению отношение было разное. Так, кометам, с одной стороны, придавалось особое значение как вестникам всяких бедствий, например заговора Катилины, войны Цезаря с Помпеем, жестокостей Нерона, голода, эпидемий. С другой — они же предвещали славу великих людей. Как пишет Юстиан, в год рождения или воцарения Митридата в течение 70 дней комета, занимавшая четверть неба, так сверкала, что казалось, будто небо пылает, и блеск ее затмевал блеск солнца. Комета появилась и когда власть перешла к Августу.

Особенно популярной астрология сделалась во времена Империи, и трудно было найти императора, который относился бы к ней нейтрально: составителям гороскопов оказывалось либо особое покровительство, либо, напротив, их деятельность запрещалась, а сами они высылались из Рима. Почти все античные авторы так или иначе упоминают астрологию. Овидий в начале «Фаст» выражает желание писать о звездах, ибо счастлив дух тех, для которых познание звезд — первая забота. В «Метаморфозах» он говорит о том, что душа Цезаря вознеслась к звездам, а его наследники, отомстив за отца, дав земле мир и справедливейшие законы, исправив нравы, приобщаются к эфирным обителям и родным ему звездам. В свою очередь Манилий пишет астрологическую поэму «Астрономика» и посвящает ее императору Августу. По Манилию, звезды определяют не только все детали судьбы государств, народов и отдельных людей, но и добродетели и пороки каждого человека, хотя он и оговаривает, что это дает право оправдывать пороки и злодеяния. Природа распределила созвездия между разными богами, но никакими мольбами и обетами нельзя предотвратить назначенное в соответствии с расположением звезд, то есть судьбой. Такая концепция, с одной стороны, подрывала традиционную религию, что и вызывало периодические репрессии против астрологов, а с другой стороны, была удобным оправданием всего существующего и собственной пассивности.

Для теоретического обоснования астрологических выкладок большую роль сыграла деятельность знаменитого географа и астронома Клавдия Птолемея. Он считал, что во Вселенной все связано единой цепью взаимозависимостей, астрономические явления и судьбы людей находятся в жесткой взаимосвязи, поддающейся математическому расчету. Примечательно, что, хотя античные авторы отлично знали естественные причины многих природных явлений, таких как солнечные затмения, появление комет, а многие ученые считали, что звезды — это просто огненные шары, они тем не менее смотрели на эти явления как на знаки знаменательных событий. Это была попытка примирить естественнонаучные объяснения природных явлений с толкованием их как знамений; при этом авторы доказывали, что боги используют явления, совершающиеся согласно законам природы, чтобы предуведомить людей о важных событиях. Такая концепция лишний раз говорит об отсутствии в те времена противоречий между наукой и магией.

Астрология оказалась на редкость живучей, о чем свидетельствует интерес к ней и в наши дни. В практическом же отношении из всего античного наследия для позднейшей средневековой астрологии наиболее значительным оказался труд Фирмика Матерна «Восемь книг астрономии». В нем, в частности, в доказательство истинности астрологии был приведен ряд гороскопов исторических и мифических лиц, от Эдипа до Архимеда, составленных ретроспективно и потому идеально правильных. Примечательно, что из всех античных мантических «наук» лишь астрология, несмотря на недовольство некоторых отцов церкви, почти беспрепятственно вошла в христианское средневековье.

АЛЕКТРИОМАНТИЯ

Это гадание с петухом. Гадатель очерчивал круг на земле, делил его на 24 части и в каждой рисовал букву. Затем он раскладывал ячменные зерна и ставил петуха. Петух клевал, а наблюдатели смотрели, с каких букв он склевывал, и составляли слова.

Писатель Аммиан Марцеллин упоминает о четырех гадателях, которые желали узнать имя наследника императора Валента. Они предрекли, что им будет Феодор. Император велел казнить гадателей и всех, чьи имена начинались с четырех первых букв имени Феодор. Но Феодосий уцелел и стал императором.

МИОМАНТИЯ

Это предсказание посредством мышей и крыс, которое делалось, в зависимости от крика или прожорства этих животных. Элиан повествует, что пронзительного крика одной мыши было достаточно Фабию Максиму, чтобы сложить с себя диктаторские полномочия. В свою очередь, Варрон рассказывает, что Кассий Фламиний по подобному предзнаменованию сложил с себя звание начальника римской конницы.

ЦИЦЕРОН «О ДИВИНАЦИИ»

Различные виды гаданий играли огромную роль в жизни античного общества. При этом если в Греции мантика носила в основном бытовой характер, то в Риме многие гадания были включены в систему государственного культа и перешли в область официальной идеологии. И вместе с тем уже в I веке до н. э. среди римлян было немало людей, скептически относившихся к ауспициям и другим видам гаданий. Лучшее свидетельство тому — трактат Цицерона «О дивинации», где высмеивается искусство авгуров и других прорицателей.

Трактат «О дивинации» был написан Цицероном в 44 году до н. э. в двух книгах. Причем первая книга была написана до убийства Цезаря, а вторая — после. В первой книге Цицерон рассказывает в основном о разных видах гадания и приводит многочисленные примеры пророчеств.

Во второй — высказывает свое критическое отношение к ним.

Приведем несколько любопытных выдержек из трактата, которые показывают, по каким знамениям в ту эпоху предсказывали будущее:

«Должен ли я также напомнить известную из книг Диона Персидского историю о том, как маги истолковали то, что приснилось знаменитому царю Киру? Кир, пишет этот историк, во сне увидел солнце у своих ног. Три раза он протягивал руки, напрасно пытаясь схватить солнце, но оно каждый раз, откатившись от него, ускользало и уходило. Маги (у персов это был круг ученых и мудрых людей) объяснили царю, что три его попытки схватить солнце знаменуют, что он будет царствовать тридцать лет. Что и осуществилось, ибо он умер 70 лет от роду, а царствовать начал в 40 лет» (О дивинации, I, 46).

«Это случилось неподалеку от Нолы. Сулла в лагере перед своей преторской палаткой совершал жертвоприношение. И внезапно из–под жертвенника выползла змея. Гаруспик Г. Постумий тут же стал заклинать Суллу, чтобы тот вывел войска из лагеря и дал сражение. Сулла так и сделал и захватил в тот раз под Нолой богатейший лагерь самнитов. Подобного же вида толкование было дано и Дионисию незадолго до того, как он стал царем. Проезжая по Леонтинской территории, он направил своего коня в реку, и тот, попав в водоворот, не смог выбраться из воды. Дионисий, несмотря на все старания, так и не смог его вытащить и, как пишет Филист, пустился дальше в путь крайне удрученный. Но, проехав немного, он вдруг услышал ржание, посмотрел назад и с радостью увидел своего коня, живого и невредимого, а на гриве коня сидел целый рой пчел. А следствием этого чуда было то, что Дионисий через несколько дней стал царем» (О дивинации,I, 72, 73).

«Когда знаменитый Мидас, будущий царь Фригии, был еще ребенком, однажды ему спящему муравьи натаскали в (раскрытый) рот зерна пшеницы. Было предсказало, что он будет безмерно богат, что и произошло. А Платону младшему во время сна на губки сели пчелы. Это предвещало, как указали толкователи, что его речь будет доставлять необычайное наслаждение. Так оказалось возможным предвидеть будущее красноречие у младенца» (О дивинации, I, 78).

Цицерон, человек умный и образованный, конечно же, не мог серьезно относиться к подобного рода предсказаниям. Но прежде чем высмеивать всю нелепость пророчеств, он попытался подобрать для некоторых видов гадания естественно–научное объяснение. Так например:

«…Гераклид Понтийский пишет, что жители острова Кеос каждый внимательно следят за восходом Сириуса и, основываясь на своих наблюдениях, предсказывают, какой будет год: здоровый или вредный для здоровья. Если эта звезда восходит темная и как бы затуманенная, то воздух в том году будет густой и плотный, дышать им будет трудно и вредно для здоровья. Если же звезда будет выглядеть светлой и яркой, то это значит, что воздух будет легкий и чистый и поэтому — здоровый.

А Демокрит полагал, что древние мудро установили, чтобы велись наблюдения над внутренностями жертвенных животных, потому что по их состоянию и цвету можно по определенным признакам узнать и о состоянии воздуха — здоровый он или не здоровый, а иногда даже сделать выводы о будущем бесплодии или плодородии полей» (О дивинации, I, 130, 131).

Объяснения весьма зыбкие, но не лишенные здравого смысла. Зато во второй книге тон Цицерона полностью меняется, и он дает волю своему неверию и ироничности:

«Похоже на то, что вообще никакой дивинации нет. На этот счет есть такой общеизвестный греческий стих:

Кто хорошо сообразит, того сочту пророком наилучшим я. Ибо разве прорицатель предугадает приближение бури лучше, чем корабельный кормчий? Догадается о природе болезни проницательнее, чем врач? Или в руководстве военными действиями сможет проявить больше благоразумия и предусмотрительности, чем полководец?» (О дивинации, И, 12).

«Какая же помощь от дивинации? Какой толк от вытягивания жребия, от гадания по внутренностям животных или другого прорицания? Если такова была судьба, чтобы два римских флота в Первой Пунической войне погибли, один от бури, другой — разбитый карфагенянами, то даже если бы консулы Л. Юний и П. Клавдий получили от священных кур самые благоприятные предзнаменования, флоты все равно должны были погибнуть А если, подчинившись ауспициям, можно было избежать гибели флотов, тогда, значит, судьба к их гибели не имеет никакого отношения. По–вашему все зависит от судьбы. Тогда нет никакой дивинации» (О дивинации, II, 20).

«Неужели не ясно, что догадки самих истолкователей более обнаруживают остроту их ума, чем силу и согласие природы? Бегун, задумавший выступить на Олимпийских состязаниях, увидел себя во сне едущим на колеснице, запряженной четырьмя лошадьми. Утром он — сразу к толкователю. Тот: «Победишь, — говорит, — именно это означает скорость и сила лошадей». После этого он — к Антифонту. А тот: «Быть тебе побежденным! Разве непонятно, что четверо прибежали раньше тебя?» (О дивинации, II, 144).

Цицерон доходит даже до того, что ставит под сомнение обряды римской государственной религии:

«И в Сивиллиных книгах все изречения сочинены таким образом, что акростих воспроизводит первый стих каждого изречения. Это мог сделать писатель, а не исступленный; человек старательный, а не бездумный» (О дивинации, II, 111).

Но если, несмотря на всю нелепость, институт гадателей продолжал существовать, значит, это было нужно. Кому и зачем? И тут дотошный мыслитель докопался до истины:

«При всем том, учитывая воззрения простого народа, и в коренных интересах государства необходимо поддерживать и нравы, и религию, и учения, и права авгуров, и авторитет их коллегии» (О дивинации, II, 70).

И далее:

«Мы ведь считаем, что молния слева — это наилучшее предзнаменование для всех дел, кроме созыва комиций, а это исключение было сделано в интересах государства, чтобы руководители государства могли, толкуя ауспиции по своим соображениям, проводить или не проводить комиции, будь то для решения судебных дел или для учреждения законов, или для выбора магистратов» (О дивинации, II, 74).

Поразительное признание! Выходит, гадание и связанные с ними обычаи и обряды нужны были для политического манипулирования!

ГАДАНИЕ И ПОЛИТИКА

Итак, установление культа оракула, ауспиции, гадание с помощью жребия и священных птиц, предсказания по молниям и небесным светилам, толкование снов и прочее — все это было чудесно и таинственно для простого народа, но отнюдь не для жрецов и правителей. А сами гадания и прорицания были не чем иным, как сущей ложью под покровом истины. Но, как говорил знаменитый сатирик Лукиан, чернь требует чувственных изображений. И что было бы с обществом, если бы глупой и необузданной черни представляли вещи в настоящем их виде и значении? Вера в любом ее проявлении всегда была могучим орудием власти. В самом деле, уничтожив оракулы и отменив гадания, какими другими средствами правители и жрецы могли бы утверждать свое влияние над умами подвластных им народов? Впрочем, не следует забывать, что и сами властители были питомцами тех же ложных представлений, которые признавал народ. Известны случаи, когда побуждаемые положительным ответом оракула правители совершали действия, которые совсем не входили в их планы.

И все же зыбкость толкований нередко использовалась в политические целях, и ответы прорицателей регулировались важностью политического момента.

Известно, например, что Александр Македонский держал при себе остроумного толкователя по имени Аристандр, который умел в случае надобности каждое значение обратить в благоприятное, смотря по тому, чего требовали интересы завоевателя. Так, перед азиатским походом Александра совершилось чудо: в одном городе статуя Орфея покрылась потом. Знамение было по существу зловещим. Но Аристандр истолковал его: «Напротив. Вы забываете, что Орфей был поэт и музыкант. Знамение указывает только, что поэтам и музыкантам придется изрядно попотеть от трудов, воспевая подвиги нашего героя».

Бесцеремонность политических подтасовок иной раз была поразительно откровенна. Так, перед решительным штурмом города Тира Александр приказал своему Аристандру подбодрить армию обычным гаданием по внутренностям жертвенного животного. Аристандр торжественно возвестил от имени богов, что Тир падет до конца текущего месяца. Но войско смутилось: боги сказали бессмыслицу — Аристандр не спохватился, что жертвоприношение совершали уже 30–го числа. Тогда Александр Македонский весьма спокойно распорядился, чтобы число считалось не 30–м, а 29–м, и на следующий день взял город приступом.

Пройдут века, и заложенный в древности альянс между политикой и магией, основанный на властолюбии, своекорыстии правителей и невежестве масс, будет крепнуть и, благополучно минуя все препоны, явится в наши дни.

ПРОФЕССИЯ — ПРОРИЦАТЕЛЬ

Хотя многие виды гадания были заимствованы с Востока, греки, а, как мы уже говорили, вслед за ними и римляне, считали их своими. При этом каждый оракул приписывал свое учреждение какому-нибудь прославленному древнему пророку. Оракул Аполлония Кларийского, например, приписывали Манте, дочери прорицателя Терезия; оракул в Малле (Киликия) — Амфилоху и Мопсу. Иногда таких предков придумывали, сочиняя их из эпитетов тех богов, под покровительством которых стоял тот или иной оракул. Так, из эпитетов Аполлона — Кларийский и Карнейский — возникли фантастические древние пророки Кларос и Карнос.

Промысел гадателей передавался по наследству. Намиды в Элиде, например, претендовали на происхождение от Нама, изобретателя гаруспиций, а Клитиады — от Алкмеона. Очень часто эти династии действительно уходили в глубокую древность и получали общественное и государственное признание, которое в течение веков распространялось с семьи на род, с рода на племя, город, страну, народ.

Плиний рассказывает такую историю. Недалеко от Рима в области Филисков жило несколько семей Гирпиев (Волков — очевидно, тотемическое название). Им наследственно принадлежало право возносить ежегодно жертву Аполлону на горе Сократе, а также заниматься магией и гаданием, поскольку это допускается культом Аполлона. Род их почитался греческим и потому был избавлен сенатом от воинской повинности и общественных повинностей и должностей. Помимо гадания эти люди занимались еще и просто колдовством и фокусами. Гирпии хвастались, что они не горят в огне, и смело проходили через пылающий костер.

Как известно, самая зловещая репутация у колдунов Африки. Так было и в греко–римском мире. Плиний, Изигон, Нимфодор и другие авторы повествуют об африканских чародеях, напускающих порчу на стада, плодовые деревья, детей. По рассказам античных авторов известно, что они жили целыми общинами и наводили страх на соседние племена. Нечто подобное наблюдается и сейчас среди племен Африки и Малайзии.

СИМОН ВОЛХВ, ОН ЖЕ — СИМОН МАГНУС

Он жил в I веке н. э. в Самарии и слыл одним из самых опасных врагов христианства: именно его считают родоначальником всех церковных ересей.

Впервые он упоминается в книге Деяний Апостолов (III, 9, 10): «Находился же в городе некоторый муж, именем Симон, который перед тем волховал и изумлял народ Самарийский, выдавая себя за кого–то великого. Ему внимали все, от малого до большого, говоря: сей есть великая сила Божия». Далее в Новом Завете рассказывается, что архидиакон Филипп, успешно проповедуя Евангелие в Самарии, крестил там и Симона Волхва. Когда же из Иерусалима прибыли апостолы Петр и Иоанн, чтобы посредством возложения рук низвести дары Святого Духа на крещеных, Симон Волхв предложил им денег за сообщение ему их «секрета» и был строго обличен и отвергнут апостолом Петром: «Симон же, увидев, что чрез возложение рук Апостольских подается Дух Святый, принес им деньги, говоря: дайте и мне власть сию, чтобы тот, на кого я возложу руки, получил Духа Святого. Но Петр сказал ему: серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги» (Деяния Апостолов, VIII, 18—20). От имени Симона Волхва и пошел грех симония — продажа и купля церковных должностей.

Из Самарии Симон Волхв прибыл в Тир, где на деньги, отвергнутые апостолами, выкупил из блудилища пребывавшую там Шлет женщину Елену и объявил ее творческой мыслью верховного Божества, родившего через нее ангелов и архангелов, сотворивших наш мир. Он заявил, что эта женщина явилась как гомеровская Елена виновницей Троянской войны, а через 1000 лет очутилась проституткой в Тире, где он, Симон Волхв, следивший за всеми ее превращениями, подобрал ее. Находясь в Риме, Симон Волхв восхитил всех своим магическим искусством. Дошли сведения, что он изучал магию в Египте, мог сделаться невидимым и летать по воздуху, лечил болезни, оживлял статуи и заставлял их смеяться и танцевать, воскрешал умерших и вызывал духов. Он мог сделать человека из воздуха, что, по его словам, было сложнее, чем сделать человека из земли, как Бог Адама, он мог превратиться в зверя, не был восприимчив к огню и ранам, превращал камни в хлеб, заставлял деревья зеленеть и цвести.

Христиане считали, что его чудеса — это представления, которые устраивает дьявол. Он стал жертвой собственных магических опытов, погибнув в результате неудачной попытки воскреснуть из гроба, куда, по его требованию, ученики положили его живым, а через три дня нашли мертвым. Согласно другой легенде, его поборол апостол Петр: в одном из полетов демоны, поддерживающие своего повелителя в воздухе, испугавшись молитвы Петра Господу, рассеялись, и Симон Волхв, упав со страшной высоты, разбился вдребезги.

АПОЛЛОНИЙ ТИАНСКИЙ

«Маги, — писал Флавий Филострат Старший, — на мой взгляд, самые жалкие люди; хвастают они, что угадывают судьбы человеческие, одни тревожа духов, другие посредством варварских жертвоприношений, третьи чарами и волшебным рецептом. Многие из них, будучи притянуты к суду, показали, что только в том и состоит их знание. Наоборот, Аполлоний всегда согласовывался с приговорами судьбы. Он возвещал, что тому–то и тому–то настало время совершиться, и, если это открывалось ему заранее, то не вследствие волхования, а по знакам, в которых он умел читать волю богов. Мало того, Аполлоний скептически относился к спиритизму и пренебрегал медиумическими опытами. Увидав у индийцев треножники, медные кувшины и другие предметы, которые, по словам индийцев, имели способность двигаться сами по себе, он не пожелал научиться этому фокусу; он похвалил их мастерство, но не захотел ему подражать».

Удивительная фигура этого чудодея, современника Иисуса Христа, до сих пор остается спорной в литературе. Скорее всего она возникла не из–под пера романиста, а стала результатом коллективного народного творчества. Биография же Аполлония Тианского была написана Флавием Филостратом Старшим около 220 года н. э., то есть спустя два века после смерти великого мудреца, и была основана на дневниках некоего Дамиса. Дневники эти бесследно исчезли.

В биографии Аполлония Тианского много и достоверного и придуманного. По сообщению Филострата, в момент его рождения на небе появился неподвижный огненный шар (не исключено, что шаровая молния) и мгновенно исчез. Известно, что Аполлоний был вегетерианцем, носил грубую одежду, принял обет молчания на 5 лет и полностью отказался от плотских утех. Он увлекался философией Пифагора, много путешествовал и посещал храмы; в Индии он учился у браминов, в Египте постигал мудрость жрецов, в Греции спускался в подземный мир через Трофониеву пещеру. Он верил в реинкарнацию и помнил свою жизнь до рождения.

Аполлоний умел лечить. В Риме он воскресил умершую девушку аристократического происхождения (вероятно, та была в состоянии летаргического сна).

Известно, что он мог заглядывать в будущее, был провидцем и телепатом. Когда Менип из Коринфа познакомил его со своей невестой, прекрасной чужеземкой, Аполлоний распознал в ней вампира. Придя на свадьбу, он несколькими магическими движениями заставил гостей с пира исчезнуть, а невесту вынудил признаться, что она хотела выпить кровь Менипа.

Утверждают, что Аполлоний обладал даром переноситься с места на место. Недоброжелатель по имени Ефрат обвинил его в кознях против императора Домициана и в убийстве пастушка с целью определения по его внутренностям даты падения императора. Представ перед судом, крепко связанный по рукам и ногам, Аполлоний в присутствии императора и его свиты не только мгновенно освободился от пут, но и растворился в воздухе. Позже Аполлоний, благодаря ясновидению, наблюдал убийство Домициана в Риме, тогда как сам находился за сотни километров в Эфесе. Считалось, что он умел превращаться в животных и деревья, хотя сам Аполлоний отрицал это.

По разным легендам, он не умер, а мистически исчез: его тело вознеслось на небо, но после смерти его снова видели на земле.

Филострат пытался защитить своего героя от обвинения в колдовстве, доказывая, что Аполлоний не маг, но мудрец. «Что есть высшая мудрость?» — вопрошает пророка консул Телезин и получает ответ: «Это вдохновение свыше, наука о молитве и жертвоприношениях».

О том, кем был Аполлоний Тианский, святым или магом, шли яростные споры. Его слава мага была так велика, что он почитался божеством и в его честь сооружались храмы. Тем не менее его не допускали к участию в официальных религиозных церемониях — Элевсинских мистериях. Рассказывают, что великий жрец Элевсинских таинств не пожелал принять его в сообщество мистерий, потому что считал его волшебником. На что Аполлоний ответил: не зови колдуном всякого, кто знает больше тебя. Жрец сконфузился и начал приглашать Аполлония к таинствам. Пророк презрительно отказался.

Аполлоний дважды был под судом по обвинении в занятиях магией, э^НШако, не помешало императорской фамилии Северов обожествить его. Любопытно, что Александр Север держал у себя 4 статуи: Орфея, Авраама, Иисуса Христа и Аполлония Тианского.

Будучи язычником, он стал главным и серьезным соперником Иисуса Христа. Если верить Филострату, за свою жизнь Аполлоний совершил чудес гораздо больше, чем основатель новой религии. Но так уж получилось, что в глазах верующих его имя стало ассоциироваться с антихристом. И когда в 1680 году первая часть труда Филострата была переведена с латыни, в ней усмотрели угрозу христианской религии и публикация была прекращена.

Так или иначе, но этот человек оказал большое влияние на западных магов.

МАГИЯ ПЕРЕД ЛИЦОМ ЗАКОНА

Самое древнее светское законодательство Рима — так называемые Законы двенадцати таблиц (449 г. до н. э.) — очень строго относится к колдовству. Однако при этом имелась в виду магия, вредящая ближнему. Черная магия преследовалась во все времена, но никогда не переставала применяться. Правда, государство прибегало к ней только в тех случаях, когда формула проклятия произносилась против гражданина–язычника или против неприятеля. Симпатическая же магия являлась самой основой культа. Для того чтобы вызвать дождь или повысить урожай, производили соответствующие магические действия. Писатель Катон (234—249 гг. до н. э.), весьма враждебно относящийся к новшествам, оставил в сочинениях целый ряд магических формул, которыми пользовались земледельцы и врачи, уверенные в их полезности.

Тот факт, что магия, хотя и гонимая законом, никогда не вытеснялась из государства, объясняется, в частности, зыбкостью границы между магией и религией. Если в Рим приходил человек во всеоружии тайных знаний, недоступных римской религии, то его не считали опасным; наоборот, ему воздвигали храмы и статуи, чтя в нем «великую силу Божию». Именно поэтому, хотя магическая практика и преследовалась, маги находили в Риме патронов для своей защиты. Именно поэтому такие знаменитые волхвы, как Симон Гиттонский при Нероне (34—68 гг. н. э.) и Александр Абонотейхот во II веке, пользовались покровительством государства. Обвинение в магических действиях было опасно лишь постольку, поскольку опыты магии угрожали политическому строю или нарушали уголовный закон государства. В этом случае Рим расправлялся с преступным культом и его участниками быстро и жестоко, не страшась их угроз о возмездии.

Так, возможность политических заговоров и неистовства в мистериях привели в 186 году до н. э. к репрессиям, унесшим 7000 человеческих жизней.

Два года спустя, в 184 году до н. э., претор Л. Невий вынужден был отложить на четыре месяца отъезд в свою провинцию Сардинию, пока не довел до конца возложенного на него дела о чародеях. В различных местностях, соседних с Римом, возникла масса подобных дел. Виновных судили быстро. За сравнительно короткий срок Невий осудил не менее 2000 колдунов.

А за 58 лет до Рождества Христова преступления египетских жрецов заставили римский сенат вотировать разрушение храмов Исиды и Сераписа. Любопытно, что эти восточные боги оказались настолько чтимыми в Риме, что не нашлось человека, рискнувшего поднять руку на их святилище. Но гордый римский закон не уступил чарам чужеземного суеверия: сам консул взял топор и вырубил храмовые двери.

В эпоху Помпея (I в. до н. э.) в Рим прибыл из Нессинунта верховный жрец Великой Матери, наиболее чтимого в Риме божества иноземного происхождения. Он появился в богато расшитой мантии и под предлогом, будто статуя его богини осквернена, хотел отслужить публичный молебен с очистительными обрядами. Великая Мать была не только полюбившимся народу божеством. за нею числилась недавняя заслуга военно–политического характера: благодаря ее могущественному влиянию был сломлен Ганнибал и уничтожена грозная соперница Рима — Пуническая республика. И тем не менее один из народных трибунов, увидев жреца в нетерпимом Римской Республикой царском одеянии, приказал азиатскому фанатику немедленно переодеться и, когда тот воспротивился, прогнал его с площади.

Особенно часто декреты против чародеев, астрологов, гадателей издавались во времена Империи: веротерпимость Рима четко регулировалась законом.

В сущности, абсолютного атеизма древность не знала. Враги определенных богов, в свою очередь, тоже поклонялись богам, только другим. А сами обряды считались символом государственной власти и уклонение от них вменялось в политическое преступление. Теории государственной борьбы с чуждыми верованиями стали появляться лишь в конце II — начале III века н. э. и получили полный расцвет уже в христианской государственности IV–V веков и в Византии. Одним из первых опытов такой теории — «молись по–моему, а не по–своему» — стала глава XLIX книги римского историка Диона Кассия с программой религиозной нетерпимости, вложенной им задним числом в уста знаменитому Меценату, который будто бы внушает великому своему другу Августу (23 г. до н. э. — 14 г. н. э.) следующее:

«Почитай всюду и всегда богов согласно общепринятому культу Империи и принуждай других почитать их точно так же. Казни смертью вводителей иноземных религий не только из уважения к богам, но и потому, что те, кто вводит новые божества, соблазняют общество следовать иноземным законам, а отсюда родятся заговоры, тайные общества, что очень невыгодно для самодержавного монарха. Итак, не щади никого, кто презирает богов, а также никого, кто занимается магией».

Страх перед заговором и потерей власти побуждал императоров неукоснительно соблюдать законы и безжалостно расправляться с каждым, кто попытается нарушить его. Так, например, иудеи пользовались благосклонностью Юлия Цезаря, Августа и Тиберия, но лишь только обращенная в иудаизм римская гражданка Фульвия попала в руки четырех иудейских авантюристов и они стали ее обирать, немедленно все иудеи были изгнаны из Рима, а 4000 из них отданы в войско и отправлены в опасную экспедицию против сардинских разбойников. Закон был превыше всего, его чтили больше, чем богов. Ни одна философская секта не была гонима, но разгонялась, лишь только вмешивалась в политический заговор. Даже чтобы добиться смертной казни Иисуса Христа, ему инкриминировали политическое преступление: притязание на царство.

Граница магии определялась легальностью чудес. Творящий чудо был святым, если творил во благо, и был магом, если творил во зло. А так как граница добра и зла условна, то многое зависело от симпатий судей. И неудивительно, что на почве ведовства возникали и развивались сотни политических доносов, в которых маги и гадатели нередко выступали как свидетели обвинения в процессах, возбуждавшихся против неугодных императору лиц.

Заниматься магией было опасно. Гадать или заставить другого гадать ночью с целью околдовать кого–нибудь считалось преступлением, за которое налагались самые жестокие наказания, известные римскому закону — распятие или растерзание дикими зверями. Так, 19–летнюю знатную римлянку Сервилию казнили только за то, что она осмелилась гадать об особе государя. Даже изучение науки колдовства было запрещено так же строго, как и само колдовство, все книги, трактующие о колдовстве, подлежали сожжению, а читающие их подвергались изгнанию или смерти в зависимости от своего общественного положения.

И тем не менее магия процветала.

При Тиберии (14—37 гг. н. э.) гадатели стекаются в Рим со всех стран. Их преследуют, сажают в тюрьмы, изгоняют, секут розгами за городской стеной, но никак не могут уничтожить. «Люди этой породы, — пишет римский историк Тацит (История, I, 22), — обманывают государей и лгут честолюбцам, их вечно изгоняют и вечно удерживают в нашем государстве». И в самом деле, императоры часто обращались к услугам гадателей, однако, опасаясь, что они могут быть использованы противниками, и учитывая, что восточные суеверия с точки зрения официальной идеологии осуждались, они же и неднократно изгоняли гадателей. Преследование же было гадателям на руку, оно увеличивало их значимость: лица, побывавшие в тюрьме, пользовались большим уважением среди собратьев. Как писал римский сатирик Ювенал, «если какой–нибудь из них едва не погиб, если он носил тяжелые цепи, если он возвращался полумертвый с Серифской горы, он мог рассчитывать, что больше всех обманет народу, и никто не сомневался более в его оракульских способностях».

Хотя прибегать к гаданию считалось уголовным преступлением, тем не менее люди с жадным любопытством стремились узнать, что ждет их в будущем. Гадатели становились до такой степени необходимы всем, что сам император, ненавидящий и изгоняющий их, имел своего собственного предсказателя, с которым никогда не расставался, которого заставлял трепетать перед собой и перед которым трепетал сам. Тацит повествует:

«Всякий раз, когда Тиберий, стремясь узнать свое будущее, встречался ради этого с прорицателями, он пользовался верхними покоями дома и услугами единственного посвященного в эти дела вольноотпущенника. Невежественный и наделенный огромной телесной силой, тот окольными и крутыми тропами (ибо дом стоял на скалистом обрыве) приводил прорицателя, искусство которого хотел испытать Тиберий, и на обратном пути, если его познания были сочтены Тиберием вздорными, а сам он обманщиком, сбрасывал его в море, чтобы не оставалось свидетеля тайных занятий его господина. Итак, тем же путем по скалам был приведен и Трасилл; после того как Тиберий задал ему те же вопросы и ответы Трасилла его взволновали, ибо тот искусно открыл ему, что он завладеет властью, а также все его будущее, Тиберий спросил его, может ли он прозреть свою собственную судьбу, что ему принесет данный год, данный день. Взглянув на расположение звезд и измерив расстояния между ними, тот сначала колеблется, потом пугается и чем больше всматривается в небо, тем сильнее и сильнее дрожит от растерянности и страха и наконец восклицает, что ему угрожает почти неотвратимая гибель. Тогда Тиберий, обняв его, поздравляет с тем, что он увидел надвигавшуюся на него опасность и все же останется невредимым, и, сочтя все сказанное им за оракул, удерживает его при себе как одного из своих ближайших друзей» (Тацит. Анналы, VI, 21).

Но что вошло в употребление еще больше, чем гадания, так это магия. Искусство гадания ограничивается тем, чтобы по некоторым знакам узнавать божественную волю и приговоры судьбы; гадатель предвидит будущее и возвещает его, но он не изменяет того, что должно быть. Маг же обладает такими секретами, которые принуждают повиноваться ему и природу, и богов. Он останавливает течение рек, заставляет луну покрываться облаками, а солнце — ускорять или замедлять свой ход. И что важнее всего, он воскрешает мертвых и советуется с ними.

Порча, заговоренное питье, насылание бессилия, разного рода чары — все это занимало видное место в верованиях Рима. И когда Калигулой (37—41) овладело нечто вроде помешательства, то это объяснили тем, что известная Цезония, на которой он женился после смерти своей сестры и любовницы Друзиллы, положила в любовный напиток особые травы. В этом все были настолько уверены, что когда император был убит, то вслед за ним умертвили и Цезонию, чтобы наказать ее за то, что своими чарами она наслала на государство величайшие бедствия.

Во времена Империи гонения на магов шли с возрастающим ожесточением, против них издавались все новые и новые постановления и законы. Очень часто обвинению в колдовстве подвергались знатные и в особенности богатые люди. Вероятно, не последнюю роль играл мотив: чем поживиться.

Особенным усердием в преследовании колдунов отличался Нерон (54—68). Ему везде чудились маги, в число которых попало и несколько известных философов. Вообще, внешность в определении признаков волшебного звания имела в то время большое значение. Так, например, мудрецы любили драпироваться в греческую тогу. И нередко при Нероне один вид этого одеяния приводил к тому, что его обладателя обвиняли в колдовстве. Именно из–за этого попал в тюрьму вавилонянин Мусоний, почти равнявшийся Аполлонию Тианскому в знаниях и могуществе, и он погиб бы в заключении, как надеялись его палачи, если бы не его крепкое здоровье.

В обход всем законам магия широко применялась в целях политического убийства. Так, когда Тиберий, тайно завидовавший Германику, приказал своему заместителю Кнею Пизону убить Германика, и когда Германик пал, пораженный смертельной болезнью, все это приписали действию магических чар. Тацит пишет: «Свирепую силу недуга усугубляла уверенность Германика в том, что он отравлен Пизоном; и действительно, в доме Германика не раз находили на полу и на стенах извлеченные из могил остатки человеческих трупов, начертанные на свинцовых табличках заговоры и заклятия и тут же — имя Германика, полуобгоревший прах, сочащийся гноем, и другие орудия ведовства, посредством которых, как считают, души людские препоручаются богам преисподней» (Тацит. Анналы, П, 69).

Кого только не подозревали в колдовстве. Марка Аврелия (161—180) обвиняли в том, что он заставил свою жену Фаустину выкупаться в крови любимого ею гладиатора. А против знаменитого автора «Метаморфоз» Апулея возбудили процесс, обвинив его в том, что он волшебством и чародейством вызвал к себе любовь Пудентиллы, богатой женщины пожилых лет, которая до этого была вдовою в течение 14 лет. По счастью, против Апулея не было составлено обвинения в государственной измене, и он смог оправдаться на основании свидетельских показаний.

Но свирепее и придирчивее всех императоров оказался Каракалла (198—217). При нем хватали и сажали в тюрьмы людей только за то, что они носили на шее амулеты, предохраняющие от болезней.

Казни, казни, казни… Со временем распятие на кресте было заменено сжиганием на костре. Это наследие античного мира перешло позже в христианскую Европу.

* * *

Эпоха античности дала миру высочайшие образцы философской мысли, выдающиеся произведения литературы, свод законов (римское право), который лег в основу современной юриспруденции, исторические трактаты, научные открытия и… новую мировую религию. Эпоха античности закончилась в VI веке вместе с распадом Римской империи. Христианство к этому времени имело уже 600–летнюю историю.

ЧАРОДЕЙСТВО ВДОХРИСТИАНСКОЙ ЕВРОПЕ