— И не подумаю. Я влезла на свою половину. Если хочешь, милости просим наверх, меня не испугаешь! — И девочка, смеясь, бросила в Петрикэ вишнёвую косточку.
— Значит, ты так! Ну, погодите, агрессор, я вам покажу…
— Я тебе не агрессор… — ответила девочка и вызывающе бросила в него ещё одну косточку.
— Вот именно, что агрессор, потому что на чужую вишню залезла.
Если Петрикэ пустил в ход слово «агрессор», это уже значило, что он взбешён. Проворно взобравшись на дерево, Петрикэ грозно взглянул на девочку, остриженную по-мальчишески, с «серёжками» из вишен, и сурово приказал:
— Слезай!
— Не слезу! Вишня наша.
— Корни и ствол наши.
— Я не заяц, корни и ствол не глодаю. Я вишни ем. Вот, смотри. — Девочка сорвала вишню и положила в рот. Потом, не переставая жевать, добавила: — Они, правда, не поспели, но мне и такие нравятся. Смотри, ещё одну, сорву…
— Не сорвёшь!
— Нет, сорву!
— Нет, не сорвёшь!
Нина протянула руку за вишней, Петрикэ привстал, пытаясь удержать её.
— Ага! Не достанешь!
— Увидишь! — И Петрикэ потянулся, но тут же почувствовал, что ветка уходит из-под ног.
Раздался хруст. Нина испуганно вскрикнула, хотела было схватить его за руку, но было поздно. «Меньшой» кубарем покатился по траве. Он не очень ушибся. Чувствовал только, как жжёт лицо и шею. Петрикэ хотел пощупать ссадины и тотчас же судорожно отдёрнул руку.
— Галстук… Где мой галстук?
В серебристом свете луны высоко на ветке виднелся клочок. А на траве мальчик ощупью нашёл другой.
— Галстук… разорвался!.. Всё из-за тебя!
Краска сбежала с его лица. Позабыв о ссадинах, он поднял обрывок галстука. Нина слезла с дерева и протянула другой клочок:
— Петрикэ, прости меня… Я же не думала, что так получится!.. Я не хотела… Петрикэ! Почему ты не смотришь на меня?
— Уходи отсюда! Уходи! — крикнул Петрикэ, и на глазах у него показались слёзы.
— Почему ты гонишь меня? Если бы я знала, я бы не лазила на вишню! Больно?
— Нет!
— Ничуть?
— Нет же! Оставь меня в покое… Поняла наконец?
— Нечего кричать, всё равно не уйду! — И Нина села на траву возле Петрикэ. Помолчав, она шёпотом спросила: — Ты простишь меня?
— Нет!
— Почему ты такой злой? Я же не хотела… — Глядя, как Петрикэ дрожащими руками прилаживает обрывки галстука, она добавила: — Дай я сошью.
— Не нуждаюсь в твоих услугах!.. Оставь меня и уходи! Что ты ко мне пристала? Что тебе нужно? Хочешь съесть все вишни? Ешь, пожалуйста, мне всё равно… Но что я буду делать без галстука? Твоё счастье, что ты девочка, а то бы отколотил тебя!
— Бей! Я даже сдачи тебе не дам… И плакать не стану… как ты!
— Вовсе я не плачу. Мне что-то в глаз попало… Я пионер, не девчонка!
— Я тоже пионерка! А ты злюка! Сколько раз зову тебя играть вместе, всё не хочешь. Думаешь, зачем я полезла на дерево? Я и не люблю вишен. Просто хотела, чтобы ты меня увидел и заговорил со мной… Ну, злюка, дай я зашью галстук… Так постараюсь, что никто и не заметит…
— Всё равно будет заметно, знаю я! — Раздосадованный Петрикэ вырвал пучок травы и швырнул его. — Уйди, оставь меня!
— Ладно, уйду… Я хотела загладить свою вину… Хотела, чтобы мы дружили. Давно хотела… Даже в своём дневнике написала про тебя… А теперь всё зачеркну… всё!
Нина встала и пошла. Дойдя до забора, она оглянулась на Петрикэ и грустно спросила:
— Даже не позовёшь меня?
Не глядя на неё, Петрикэ немного погодя крикнул:
— Ну, иди уж!
— Теперь вот и не пойду! — И Инна ловко перемахнула через забор…
Глава пятая. Шестнадцать минус два — будет… два без четырнадцати
На заре сонный ветерок изредка гнал по небу маленькие белые облачка, похожие на корабельные паруса. Но потом ясное синее небо гляделось в зеркало Малого пруда, как бы любуясь своим посвежевшим видом.
Душный воздух обдавал жаром, словно в машинном отделении тяжёлого крейсера. Никли метёлки тростника, клонились к земле стебли цикуты…
Да, давно уже не знал Малый пруд такого зноя. Старый морской волк определённо мог бы сказать, что такой жары не помнит с той поры, как у него борода седая, а то и раньше. В силу обстоятельств в порту Малый пруд не было ни одного старого морского волка. Но юные матросы, которые ещё не носили бороды, разве что из пакли, не хуже стариков знали, что только тот истинный моряк, у кого в крови отвага и мужество. Как поётся в песне:
Не дружить трусишке с морем-океаном!
Для него водицы хватит и… под краном[1].
О таком утре многие, возможно, сказали бы: «Ничего особенного. Просто будет жаркий день, и всё!» Но если ты перешёл в седьмой класс, если тебя зовут Дину Попеску и если ты помощник адмирала, а к тому же ещё и поэт, тогда ты хорошенько подточишь карандаш, откроешь вахтенный журнал и на первой странице, под заголовком «Атмосферные условия», напишешь:
Утро. Зноем дышит
Тихий ранний час…
На диктанте тише
Не сидят у нас!
Ветра нет в помине —
Всё мертво кругом…
Флюгер в небе синем
Спит глубоким сном.
Сорок два на солнце!
Тридцать семь в тени!
Нет дождя… (и нету
Больше рифм ни-ни!)
Прежде чем этот момент, знаменующий начало деятельности порта, был увековечен в вахтенном журнале, у гавани, перед сторожевым постом номер один, собрались ребятишки, которые, судя по одежде и особенно по росту, не принадлежали к экипажу Малого пруда. Тут были две девочки, очень похожие друг на друга: обе чёрненькие, с короткими косичками, в одинаковых красных платьях с цветочками. Они держались за руки и выжидающе смотрели на мальчика ростом повыше остальных, в широких штанах с большими заплатами. Прислонившись к будке, он — уже неоднократно — заверял их, что пока дальше этой будки ходить нельзя.
— Раз я вам говорю, значит спорить нечего! Вот придут моряки, тогда и пойдём.
— Бабушка сказала, чтобы мы кричали и бежали домой, если они станут толкать нас в воду, — сказала одна из девочек.
— И ещё бабушка сказала, что один раз мальчишки утопили в пруду кошку. Она помяукала, помяукала и утонула. У нас дома тоже есть кошка, но мы её бережём, — вставила вторая.
— И у меня есть кошка! — сказал мальчик с блестящими, как у белки, глазами. — И рыбка.
— Где ты её держишь? — заинтересовался старший мальчик и даже вытянул шею.
— В коробочке.
— И она не подохла?
— Как она подохнет?.. Она ведь жестяная! Это ножичек. Папа обещал мне отдать его, когда я вырасту большой и буду солдатом.
— Э-э! Значит, рыбка не твоя!
— Нет, моя! Только пока мне не дают её… И цепочка есть.
— Подумаешь, цепочка! Ты бы посмотрел, что тут у моряков есть! Всякая всячина: и проволока, и колёсики, и колокольчики…
— Откуда ты знаешь?
— Как, разве я не говорил? Вчера видел, когда вы убежали. — И важно добавил: — У них нельзя драться и плакать!
— Я никогда не плачу! — похвастался мальчик, сгребавший в холмики тёплый, рыхлый песок. — Старшая сестрёнка плачет, а я нет. Попробуй ущипни меня за руку, я и не пикну. У нас дома я самый сильный…
Санду пришёл на пруд в белом берете с синими лентами и вышитым синим якорем. Он ещё издали увидел собравшихся у сторожевого поста и обрадовался. «Значит, не сони!» — подумал он и заторопился.
— Доброе утро, друзья! А где Раду?
— Я здесь! — бойко отозвался Раду и запрыгал на одной ножке.
— Мы с тобой познакомились, — сказал Санду, протягивая ему руку. — А вот товарищей твоих я ещё не знаю…
Тут же Санду узнал, что чёрненькие девочки — сёстры Джета и Дина. Мальчика с блестящими, как у белки, глазками звали Маринел. Отец его был другом отца Санду. Того, кто заверял, что он никогда не плачет, звали Тику. Он пояснил: «Меня зовут Константин, но Тику — короче, так меня все и прозвали». Потом Санду познакомился ещё с Сорином, Мэриукой, которой не было и пяти лет, с Виктором и Александру. Последнему Санду сказал: «Значит, теперь у нас два Александру — старший и младший».
Санду со стайкой детишек дошёл до адмиралтейства. Построив их по росту, он запросто сказал им:
— Теперь вы будете вместе с нами, пионерами. Будете помощниками матросов. Станете играть тут, загорать на пляже, многому научитесь и делом займётесь.
— Дома мы пол подметаем, — привстав на цыпочки, сказала одна из сестёр.
— И пыль вытираем, — добавила вторая.
— Я каждый день ношу воду! — крикнул Сорин.
Каждый старался показать, что он не хуже других. Все кричали наперебой, доказывая, как много они умеют делать. Санду еле унял их.
— Хорошо, хорошо! Только уж больно вы шумите. А ну, посмотрим, кто дольше всех промолчит? — И проговорил нараспев слова шуточной песенки:
Раз, два, три, четыре, пять!
Ну-ка, детки, помолчать!
Кто трещит да суетится,
Тот в сороку превратится.
Восемь часов. Перед адмиралтейством в строгом равнении выстроился экипаж Малого пруда. Собственно, строгое равнение было только в первом ряду. Второй ряд в этом смысле оставлял желать лучшего, несмотря на то что Санду обучил новичков-малышей строиться.
Когда Санду Дану направился к строю и остановился в нескольких шагах от ребят. Костя Стэнчук, по прозвищу «Бачок-толстячок», вышел вперёд и отрапортовал:
— Пионеры порта Малый пруд готовы к битве за сбор гербария!
Санду отсалютовал и сказал:
— Пионеры порта Малый пруд! Адмирал готов возглавить битву!
Нику Негулеску, стоявший в самом конце шеренги, оглянулся на новичков и пробурчал:
— Вернее было бы сказать, пионеры готовы к получению аттестата няньки.
— Молчи! — толкнул его локтем Петрикэ Бунеску. — Дисциплины не знаешь?
Он хотел добавить: «Пионер ты или нет?», но тут же опустил голову и увидел на рубашке, на том самом месте, которое обычно было закрыто галстуком, голубое пятно, выделявшееся на выгоревшем фоне. Петрикэ промолчал…