1. Обращение к Великому князю от имени земских и городских деятелей
Еще осенью 1916 г. стали ползти все настойчивее слухи о зарождении какого-то заговора, имевшего целью, во имя спасения России, выполнение дворцового переворота. По секрету передавались даже имена лиц якобы участвовавших в этом заговоре. Это были все очень солидные люди. Ходили слухи – не знаю, насколько в них было правды, что о существовании заговора были осведомлены генералы Алексеев, Брусилов и некоторые другие.
Версии были различные. В общем, складывалось впечатление, что Император Николай II должен быть устранен от власти. По общему убеждению, это вызывалось необходимостью доведения войны до победного конца и потребностями страны, нетерпеливо ожидавшей проведения насущных реформ. Малолетний Наследник Цесаревич Алексей должен был заместить на русском Престоле своего отца. До его совершеннолетия намечалось установление регентства, в лице Великого князя Михаила Александровича, – брата Императора Николая II. Эта комбинация считалась наиболее целесообразной, с точки зрения закрепления в России конституционной монархии.
Но были и другие предположения. Известно было, что Цесаревич Алексей был неизлечимо болен чрезвычайно редкою болезнью, которая в медицине называется «гемофилией». Она характеризуется крайнею непрочностью кровеносных сосудов и отсутствием у крови больного свойства свертывания. Вследствие этого, даже ничтожный ушиб способен был вызвать у Наследника обильное кровоизлияние, в результате которого мог иметь место смертельный исход. Начало этой болезни – характера наследственного, причем ее отличительное свойство заключается в том, что она передается по матери только мужскому поколению. Таким образом, ни мама Цесаревича Алексея, ни его сестры этой болезнью не страдали.
Было также всем известно, что брат Императора Николая II Великий князь Михаил Александрович при многих своих симпатичных и благородных качествах, обладал почти полным отсутствием воли: это могло также угрожать России в будущем многими неудобствами.
– Вы знаете Мишу, – говорила про него своим приближенным Мать-Императрица Мария Федоровна, – поверьте, что он имеет еще меньше воли и характера, чем его брат, Император Николай II.
При таких условиях данная комбинация: Цесаревич Алексей при регенте Михаиле Александровиче – многим не внушала большого доверия. В среде, например, земских и городских деятелей, игравших в истории русского общественного движения большую роль, произносилось не раз имя Великого князя Николая Николаевича, в качестве лица, наиболее соответствующего для занятия Всероссийского Престола, с предоставлением стране ответственного министерства, главой которого намечали князя Г. Е. Львова.
Князь Георгий Евгеньевич Львов был очень уважаемый общественный и земский деятель. Он уже давно выдвигался общественными кругами в качестве кандидата на ответственную должность председателя прогрессивного кабинета, если бы таковой сконструировался. Во время войны Г. Е. Львов стаял во главе Всероссийского Земского союза,[211] много и плодотворно работавшего на фронте и в тылу по санитарно-медицинской и бытовой части армии.
Что касается царствовавших особ, то дальнейшая судьба их, по осуществлении заговора, точно определена не была. По мнению одних, Императрица Александра Федоровна, которой приписывалось чрезвычайно дурное влияние на царствовавшего Монарха, должна была удалиться в монастырь, но большинство держалось того мнения, что царственную чету лучше всего вывезти из России в Англию. Арест Государя предполагалось произвести или в Ставке, или во время одного из переездов его из Могилева в Петербург или обратно.
Мне неизвестно, насколько осуществление этого заговора было близко к выполнению, но, по-видимому, в конце 1916 г. он находился еще только в периоде образования. В декабре 1916 г. в Москве должен быль состояться в особняке князя П. Д. Долгорукова,[212] недавно убитого большевиками, а в то время бывшего одним из очень видных представителей либерального движения, – съезд земских и городских деятелей для обсуждения общего положения в государстве. Однако явившаяся полиция не допустила этого съезда.
Тогда председатель этого съезда князь Г. Е. Львов пригласил к себе вечером того же дня на секретное совещание по тому же вопросу нескольких наиболее видных деятелей, и в числе их А. И. Хатисова,[213] состоявшего тифлисским городским головой и председателем Кавказского отдела всероссийского земского союза городов.[214] Обрисовав перед собравшимися трагическое положение, создавшееся в России, и указав, что все попытки приблизить деятельность власти к требованиям народа не привели к положительным результатам, Г. Е. Львов закончил свою речь заключением, что только выполнение дворцового переворота способно изменить положение. Притом хозяин дома указал, что престол Всероссийский должен был бы перейти к Великому князю Николаю Николаевичу. В доказательство того сочувствия, которое встретило бы такое решение в земских и городских кругах, при условии, если стало бы возможны и образование кабинета им возглавляемого, Г. Е. Львов привел в виде справки, что у него имеется соответственное письменное заключение, за подписью многих председателей губернских земских управ и городских голов, указывающих на необходимость образования такого ответственного перед страной министерства.
Приглашенные к Г. Е. Львову лица, обсудив проект, изложенный им, отнеслись к его осуществление с сочувствием. В соответствии с этим А. И. Хатисову было поручено, по возвращении в Тифлис, ознакомить с сущностью этого проекта Великого князя Николая Николаевича и выяснить, насколько можно рассчитывать на его, в этом смысле, сочувствие. Последующая поездка А. И. Хатисова в Петроград и беседы его с некоторыми лицами, которые он вел, еще более убели А. И. Хатисова в неизбежности принятия самых настойчивых мер к изменению существующего положения; поэтому указанное лицо, по возвращении в Тифлис, решилось твердо на выполнение принятого им на себя поручения.
Чтобы понять самую возможность выполнения А. И. Хатисовым этого поручения, необходимо отметить, что у этого лица установились весьма близкие отношения с графом Воронцовым-Дашковым за время весьма долгого пребывания последнего в должности наместника. Оставляя Тифлис, граф Воронцов-Дашков сообщил А. И. Хатисову, что, имея в виду встретить Великого князя в пути на Кавказ, он будет рад засвидетельствовать перед ним о тех чувствах доверия, которые он питает к Хатисову. При этом граф Воронцов выразил мысль, что, по его мнению, Хатисов – именно тот человек, с которым Великий князь может говорить вполне откровенно, причем беседа эта будет для Великого князя чрезвычайно полезна, ввиду большого знания края и влияния его собеседника, приобретенного им в прогрессивных кругах общественности. Таким образом, через посредство А. И. Хатисова для Великого князя открывалась возможность сношений не только с тифлисской общественностью вообще, но и с левопартийными кругами Кавказа в частности.
И действительно, о таком мнении бывшего наместника Великий князь на первом же приеме с полною откровенностью сообщил Хатисову, причем последний высказал, что был бы рад заслужить такое же доверие и со стороны Великого князя. Великий князь охотно пошел навстречу частным беседам с ним А. И. Хатисова и, таким образом, между обоими названными лицами, с течением времени установились также вполне доверчивые отношения.
Вернувшись после своей поездки в Москву и Петроград обратно в Тифлис, А. И. Хатисов, принося Великому князю Николаю Николаевичу свои новогодние поздравления по случаю начала 1916 г., не преминул испросить разрешение на особо секретную беседу по чрезвычайно важному и доверительному делу. Получив таковое разрешение, Хатисов изложил Великому князю картину внутреннего состояния России и проект, обсуждавшийся в Москве у князя Львова. Внимательно выслушав этот проект и ознакомившись с характером той роли, которая отводилась в проекте ему самому, Великий князь заявил, что, будучи застигнут врасплох, он лишен в данную минуту возможности дать окончательный ответ, почему и откладывает свое решение на некоторое время.
Через несколько дней, пригласив к себе вновь А. И. Хатисова, Великий князь отклонил от себя сделанное ему предложите, указав, что, будучи прежде всего военным деятелем, он пришел к заключению, что солдаты, отражающие русский народ, не поймут сложных комбинаций, заставляющих пожертвовать Царем и едва ли будут на стороне заговорщиков при задуманном низвержении с престола Царя.
Тем не менее, беседа с А. И. Хатисовым заставила Великого князя еще глубже вникнуть в политические события, надвигавшиеся на Россию. Приблизительно в это же время в Тифлис совершенно инкогнито прибыло одно высокопоставленное лицо, высланное из Петербурга, которое, видимо, ознакомило Великого князя Николая Николаевича с суждениями, имевшими место в среде царской фамилии по поводу той рискованной политики, которая велась царствующим Императором и которая грозила гибелью всей династии. Но еще ранее Великий князь имел возможность быть осведомленным о грозных событиях в Петрограде из факта высылки в Персию Великого князя Дмитрия Павловича за его участие в убийстве Распутина.
Есть данные предполагать, что в период времени между беседой Великого князя Николая Николаевича с А. И. Хатисовым и мартовскими событиями, сущность этой беседы стала известна при дворе и что в результате ее имелось даже ввиду удалить Великого князя Николая Николаевича на Дальний Восток, назначив его наместником этой окраины. Однако быстро надвинувшиеся события видимо помешали осуществлению этого предположения.
Некоторые свидетели, очень близкие к событиям этих дней говорят, что Великий князь, получив сведения о начавшемся в Петрограде революционном движении и образовании Временного правительства, вновь пригласил к себе А. И. Хатисова и поручил ему в сопровождении одного из близких к Великому князю генералов объехать казармы, оповестив Тифлисский гарнизон о своем сочувствии народному движению, в интересах победоносного окончания войны. О таковом же своем настроении он, якобы, объявил на приеме у себя и лидерам революционных партий, которые, в свою очередь, заверили его о своем к нему доверии.
Эти действия Великого князя, открыто ставшего в первые же дни на сторону Временного правительства, обеспечили ему не только безопасность, но и возможность торжественного отбытия из Тифлиса в Ставку, после вторичного назначения его на пост Верховного главнокомандующего.
В Тифлисе в эти дни полного безвластия стал Комитет из трех лиц: самого А. И. Хатисова, г-на Ж. и поручика П., символизировавших, своим общественным положением и происхождением участие в управлении буржуазии, социал-демократии и армии, а по национальности: России, Армении и Грузии. Этот комитет и принял на себя заботу по безопасности Великого князя и его семьи в пределах Кавказа.
Великий князь Андрей Владимирович, выехавший в Тифлис повидать «дядю Николашу», рисует в своем дневнике отъезд Великого князя из Тифлиса в следующем виде:
«На вокзале я узнал, – пишет автор дневника, – что дядя Николаша уезжает из Тифлиса 7 (20) марта в 10 часов утра, ввиду чего я остался в вагоне ночевать. В 8 часов утра мне передали, чтобы я перешел в вагон дяди, а мой вагон отправляется вперед. Много раньше 10 часов собрались на вокзале все власти и много народа. Ровно в 10 часов дядя вошел в вагон и со ступеньки еще раз благодарил всех за горячие проводы и высказанное ему доверие в победоносное окончание войны. Почти на всех станциях его встречал народ, рабочие и все говорили ему патриотические речи. Его простые, но сильные ответы вызывали громкое несмолкаемое “ура”. Скоро после отхода поезда он позвал меня к себе и вот что сказал:
“ – Что делается в Петрограде, я не знаю, но по всем данным, все меняется, и очень быстро. Утром, днем и вечером все разное и все хуже. Никаких сведений от Временного правительства я не получаю, даже нет утверждения меня в должности. Последние акты, подписанные Государем, были: назначение мое и князя Львова – председателем Совета министров. Таким образом, я назначен Государем, но указ Сенату не опубликован. Единственное, что может служить намеком, что новое правительство меня признает, это телеграмма князя Львова, где он спрашивает, когда может приехать в Ставку переговорить. Больше я ничего не знаю. Не знаю даже пропустить ли мой поезд, но надо полагать, что я доеду…
О событиях, случившихся в Петрограде, я услышал 1 (14) марта в Батуме. Туда ездил переговорить с адмиралом [А. В.] Колчаком.[215] Получив первые сведения, выехал в Тифлис, где получил телеграмму от Алексеева, что, по мнению всех командующих, Государь должен отречься от Престола. Он просил меня лично телеграфировать об этом Государю, что мне и пришлось сделать. Я написал приблизительно так: ‘Впервые дерзаю, как верноподданный коленопреклоненно умолять Ваше Императорское Величество, для пользы (и т. д.)… отречься от Престола’.
Ответа, конечно, не получил, получил лишь текст манифеста”».
2. Отречение Великого князя Михаила Александровича
В дальнейшем события текли в следующем порядке: Ко времени обратного возвращения в Петроград депутатов из Пскова от отрекшегося от престола Императора Николая II, настроение в столице значительно изменилось в худшую сторону. Переданный по телеграфу текст манифеста об отречении в пользу Великого князя Михаила Александровича, был встречен революционными кругами и запасными войсками, составлявшими столичный гарнизон, враждебно. По существу судьба династии Романовых являлась уже обреченной и только искали повода к признанно манифеста недействительным. Таковым поводом оказалось то обстоятельство, что манифест ни словом не говорил о созыве Учредительного собрания.
При изложенных условиях становилось ясным, что лицу, которому передавалась манифестом Верховная власть, необходимо было пройти для достижения трона через трудную и опасную борьбу.
В исходе ее несомненно могли быть сомнения. Наследнику падающего трона, во всяком случае, необходима была личная смелость и решительность, чтобы поддержать престиж своей власти и заставить себе повиноваться.
Великий князь Михаил Александрович был не такого склада человеком. При всем благородстве его характера, читатель уже знает из мнения о нем Императрицы-Матери, что он же обладал ни характером, ни волей.
16 марта, на совещании с членами Временного правительства и Временного комитета Государственной думы, происходившем на частной квартире одного из приближенных к Великому князю офицеров, только два лица из состава совещания: члены Государственной думы А. И. Гучков и П. Н. Милюков высказалась определенно за сохранение Великим князем Михаилом престола, но последний не последовал их совету. Выслушав собравшихся, Великий князь Михаил Александрович после некоторого размышления наедине, вышел к собравшимся и громогласно заявил: «При создавшихся условиях я не могу принять престола…». Монархия Романовых, таким образом, закончила свой круг. Государство Российское стало на путь анархии.
3. Верховное командование армиями в первые дни Революции
Около 3 часов утра на 16 марта начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев передал по телеграфу в Тифлис Великому князю Николаю Николаевичу мое сообщение о том, что Император Николай II, перед отречением от престола с передачею такового Великому князю Михаилу Александровичу, подписал указы Правительствующему сенату о бытии председателем Совета министров князю Г. Е. Львову и Верховным главнокомандующим – Его Императорскому Высочеству Великому князю Николаю Николаевичу.
Передавая телеграмму, генерал Алексеев испрашивал указаний, когда можно ожидать прибытия Великого князя в Ставку и уполномочивает ли он его, как начальника штаба, временно, впредь до приезда, вступить, согласно Положения о полевом управлении войск, в военное время, в исправление обязанностей Верховного. Затем особо возбуждался еще вопрос о том, кому будет передано управление Кавказом и войсками Кавказского фронта.
В 7 часов утра того же дня на эту телеграмму был получен ответ, согласно которого генералу Алексееву, впредь до прибытия в Ставку Великого князя, поручалось общее ведение военных операций и утверждение хозяйственных распоряжений. Время своего прибытия в Ставку новый Верховный главнокомандующий затруднялся точно определить; что же касается заместительства на Кавказе, то Великий князь признавал желательным оставить должность наместника временно за собою; командование же войсками поручить на правах командующего отдельной армией генералу Юденичу.
Больше всего нового Верховного главнокомандующего волновала задержка с объявлением манифеста об отречении, который, по закону, должен был быть опубликован через Сенат. По этому поводу Великий князь 16-го же марта телеграфировал князю Львову, прося его о скорейшем выполнении этой проформы и добавлял, что он при этом имеет ввиду «необходимость принесения в ближайшее же время торжественной присяги новым Императором конституционному образу правления…».
– Совершение этого акта, добавлял Великий князь в своей телеграмме, – несомненно будет содействовать общему успокоению умов, как полагающее конец колебаниям по вопросу о государственном строе России.
«При этом, телеграфировал он князю Львову, я опасаюсь, что отречение в пользу Великого князя Михаила Александровича, как Императора, с устранением от Престола Наследника Цесаревича, неизбежно усилит смуту в умах парода. Опасение это усугубляется у меня неясной редакцией манифеста и отсутствием указания в нем, кто является Наследником Престола…».
Действительность показала, что Великий князь Николай Николаевич был прав в своих опасениях за продолжения смуты, но только мотивы возгоревшихся вновь беспорядков были иные. Мною уже было указано, что в то уже время, по существу, вся династия Романовых признавалась революционными кругами обреченной на падение, и что искали только повода для признания манифеста бывшего Царя недействительным.
Ранним утром 16 марта, т. е. как раз в тот период, когда происходили описанные переговоры, председатель Государственной думы М. В. Родзянко вызвал к аппарату сначала главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского, a затем начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала Алексеева, которых он настойчиво просил не пускать в обращение манифеста, накануне подписанного отрекшимся Императором, или задержать его обнародование. Причина такого настояния, по заявлению M. В. Родзянко, заключалось в том, что неожиданно, уже после отъезда в Ставку депутатов Шульгина и Гучкова, в Петрограде, по оценке доносившего, вспыхнул новый солдатский бунт. По словам M. В. Родзянко к солдатам присоединились рабочие, и анархия, по выражению говорившего, дошла до своего апогея. После долгих переговоров с депутатами от рабочих, удалось придти к некоторому соглашению, в результате которого намечался созыв Учредительного собрания, для определения формы правления; до того же времени власть должна была быть сосредоточена в руках Временного комитета Государственной думы и ответственного министерства, уже сформировавшегося к тому времени. Отсюда М. В. Родзянко делал довольно туманный переход к мысли, что «с регентством Великого князя Михаила Александровича и воцарением Наследника Престола, быть может, помирились бы, но кандидатура Великого князя, как Императора, ни для кого не приемлема и на этой почве вероятна гражданская война».
Надо сказать, что председатель Государственной думы ставил командование армиями в невозможное положение. Как остановить распространение манифеста, со времени подписания которого прошла целая ночь и при условии, что вся телеграфная сеть находилась в руках малонадежных агентов? Имелись достоверные сведения, что этот акт уже получил известность и местами распубликован. При том же войска и особенно командный состав с трепетным напряжением ждали известий о том, что делается наверху, не наступит ли, наконец, некоторая определенность, которая всех могла бы хоть несколько успокоить.
В недоумении, что делать, прошло много томительных часов, прежде чем стал известным новый отказ от престола Великого князя Михаила Александровича! Хотя это решение еще более осложнило общее положение России, ведшей небывалую войну, но все же им достаточно определенно распутывалось затруднение данного момента.
Утром 17 марта из Ставки от генерала Алексеева было разослано распоряжение штабам об одновременном объявлении обоих манифестов: первого – об отречении от престола Государя Императора Николая II и второго – об отказе от того же Российского Престола Великого князя Михаила Александровича. Вместе с тем, было получено приказание нового Верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича о том, чтобы была разъяснена всем чинам армии от старших до младших необходимость, оставаясь в повиновении законных начальников, спокойно ожидать изъявления воли русского народа, которому, согласно манифеста Великого князя Михаила Александровича от 16 марта, надлежало «всенародным голосованием, через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы Государства Российского…».
Через несколько дней председатель Совета министров князь Львов получил от Великого князя Николая Николаевича телеграмму, предупреждавшую о предположенном прибытии его в Ставку 23 марта. Князь Львов еще раньше обещал Великому князю приехать в Ставку, чтобы переговорить лично о важнейших вопросах. Однако, уже в это время обстановка стала вкладываться таким образом, что можно было ясно предугадывать невозможность для Великого князя оставаться в должности Верховного. В беседе по прямому проводу, происходившей еще 19 марта между председателем Совета министров и генералом Алексеевым, князь Львов говорил, что события несут их, министров, а не они событиями управляют и, что вопрос главнокомандования становится столь же острым, как в свое время было положение Михаила Александровича.
«Остановились на общем желании, – добавлял Г. Е. Львов, – чтобы Великий князь Николай Николаевичу ввиду грозного положения, учел создавшееся отношение к дому Романовых и сам отказался от Верховного главнокомандования».
«Подозрительность по этому вопросу к новому правительству, – продолжал председатель Совета министров, – столь велика, что никакие заверения не приемлются. Во имя общего положения страны, считаю такой исход неизбежным, но Великому князю я об этом не сообщал. До сего дня вел с ним сношения как с Верховным главнокомандующим».
Конечно, на решение Временного правительства не могли подействовать соображения, выставленные в пользу оставления Великого князя Николая Николаевича на посту Верховного начальником штаба действующей армии генералом Алексеевым, но мысли последнего настолько характерны для обрисовки личности Великого князя, что я не решаюсь пройти мимо них:
«Характер Великого князя, – говорил М. В. Алексеев князю Львову, – таков, что если он раз сказал: признаю, становлюсь на сторону нового порядка, то в этом отношении он ни на шаг не отступить в сторону и исполнит принятое на себя. Безусловно думаю, что для Временного правительства он явится желанным начальником и авторитетным в армии, которая уже знает об его назначении, получает приказы и обращения. В общем он пользовался большим расположением и доверием в различных слоях армии, в него верили. Полученные донесения свидетельствуют о том, что назначение Великого князя Николая Николаевича принимается с большой радостью и верою в успех. Во многих частях даже восторженно! Проникает сознание, что Великий князь даст сильную, твердую власть – залог восстановления порядка. Благоприятное впечатление произвело назначение не только в Черноморском флоте, но даже в Балтийском. До настоящей минуты получены на имя Верховного главнокомандующего приветствия от 14 городов; в числе их Одесса, Киев, Минск сообщили выражение удовольствия по поводу возвращения Великого князя на свой прежний пост и уверенность в победе. Я могу еще раз только повторить, что для нового правительства он будет помощником, но не помехою!».
Но вполне очевидно, что здесь дело было не в доверии и не в недоверии к Великому князю Николаю Николаевичу, а в революционном настроении тыла, который в данный период времени решал участь не только войны, но и бытия самой России. Сам генерал Алексеев прекрасно знал, что на армию ведется сильный натиск с тыла и что, если что и может сохранить в армии порядок, то это только авторитет имени ее Главнокомандующего.
В конце концов, было решено, что генерал Алексеев должен переговорить с Великим князем по прибытии его в Ставку и показать ему соответственные ленты Юза. Кроме того, было условлено, что князь Львов пошлет Великому князю навстречу письмо, a затем между Львовым и Великим князем должен был еще произойти окончательный разговор по аппарату.
Протесты против назначения великих князей на ответственные должности слышались, впрочем, еще за много лет до отречения Императора Николая II. Напомню о речах по этому вопросу, раздававшихся неоднократно в стенах Государственной думы, начиная едва ли не с 1905 г.! Теперь, после революции, эти настроения повторились с новою силой и уже 19 марта против таких назначений категорически высказался Комитет московских общественных организаций.
20 марта, в день отъезда Великого князя Николая Николаевича из Тифлиса, прибыл в Москву А. Ф. Керенский. При посещении им московского общества присяжных поверенных он заявил уже вполне определенно, что назначение Великого князя Николая Николаевича сделано старою властью и потому не может считаться действительным и что Временным правительством уже приняты меры к назначению нового Главнокомандующего. Незадолго же перед этим Петроградским исполкомом было вынесено даже решение о вызове Великого князя в Петроград, о тщательном наблюдении за ним в пути и об аресте его по прибытии в столицу. Конечно, это постановление для других исполкомов, которыми была покрыта вся Россия, не было обязательно, но все же оно являлось характерным в смысле отношения революционных партий к возглавлению армии кем-либо из дома Романовых.
23 марта состоявший в Ставке английский генерал Вильямс получил от своего посла в Петербурге Бьюкенена информационную телеграмму, в которой сообщалось, что, по сообщению русского министра иностранных дел, сохранение за Великим князем Николаем Николаевичем Верховного командования армией является невозможным, ввиду сильной оппозиции революционных элементов; что правительство дало телеграфное распоряжение в Ростов остановить поездку Великого князя в Ставку, причем склонить его к добровольному отказу, и что отказ со стороны Великого князя принять решение правительства явился бы сильным ударом престижу последнего и мог бы иметь гибельные последствия.
В действительности принятые меры для предупреждения Великого князя в пути о желательности его отказа от звания Верховного главнокомандующего запоздали и Великий князь, не знавший о происходивших втайне от него переговорах, прибыл в Ставку 24 марта.
4. Прибытие Великого князя в Ставку
Великий князь Николаи Николаевич прибыл в Могилев в сопровождении своего брата Петра Николаевича и его сына Романа Петровича.[216] С ними прибыл также генерал Крупенский и несколько адъютантов. По рассказам сопровождавших его лиц, на всем пути от Тифлиса поезд Великого князя встречался населением с большим энтузиазмом. Все рады были возвращению Великого князя к командованию русскими войсками.
«В Харькове, – рассказывает генерал [Д. Н.] Дубенский[217] в своих воспоминаниях,[218] – местный совет рабочих депутатов поднес хлеб-соль, a рабочие-депутаты убеждали Великого князя не ехать в Могилев, где ему едва ли дадут вступить в командование Русской армией, а направиться прямо на фронт, поближе к войскам. Но Великий князь, из чувства лояльности, не последовал этому совету, ведшему к новому возбуждению народных страстей и может быть даже пролитию крови; он проследовал непосредственно в Ставку».
По прибыли в Могилев, Великий князь Николай Николаевич со свитой остался в поезде, в котором прибыл, так как в доме, где проживал Государь, шла спешная укладка оставшихся вещей и потому царила полная разруха. Великий князь Николай Николаевич успел вступить в Верховное главнокомандование русскими армиями и послать об этом сообщение в Петроград. Но вслед за сим он получил догнавшее его уже в Могилеве письмо председателя Временного правительства с просьбой о сложении с себя звания Верховного Главнокомандующего.
По случаю приезда Великого князя Николая Николаевича в Ставку, между князем Львовым и генералом Алексеевым состоялся, по прямому проводу, весьма интересный разговор, который я и передаю полностью:[219]
Князь Львов: «Я только что получил телеграмму от Великого князя Николая Николаевича, что он прибыл в Ставку и вступил в отправление должности Верховного главнокомандующего. Между тем после переговоров с вами по этому поводу, Временное правительство имело возможность неоднократно обсуждать этот вопрос перед лицом быстро идущих событий и пришло к окончательному выводу о невозможности Великому князю Николаю Николаевичу быть Верховным главнокомандующим. Получив от него из Ростова телеграмму, что он будет в Ставке 11 (24) числа, я послал навстречу офицера с письмом, с указанием на невозможность его Верховного главнокомандования и с выражением надежды, что он, во имя любви к родине, сам сложит с себя это высокое звание. Очевидно, посланный не успел встретить Великого князя в пути и полученная, благодаря этому, телеграмма Великого князя о его вступлении в должность стала известна Петрограду и вызвала большое смущение. Достигнутое великими трудами успокоение умов грозит быть нарушенным. Временное правительство обязано немедленно объявить населению, что Великий князь не состоит Верховным Главнокомандующим. Прошу помочь нашему общему делу и вас и Великого князя. Решение Временного правительства не может быть отменено по существу. Весь вопрос в форме его осуществления: мы хотели бы, чтобы он сам сложил с себя звание Верховного главнокомандующего, но, к сожалению, по случайному разъезду нашего посланного с Великим князем это не удалось».
Генерал Алексеев: «Вопрос можно считать благополучно исчерпанным. Ваше письмо получено Великим князем сегодня утром. Сегодня же послано две телеграммы: одна вам, что Великий князь, подчиняясь выраженному пожеланию Временного правительства, слагает с себя звание и передает временное исполнение своей должности, применительно статьи 47 Полевого положения, начальнику штаба, впредь до назначения Временным правительством ему преемника. Вторая телеграмма – военному министру с просьбой уволить Великого князя в отставку. Полагаю, нет препятствий объявить это во всеобщее сведение и положить предел смущению умов. Независимо от этого, Великий князь поручил мне просить вас гарантировать ему и семейству беспрепятственный проезд в Крым и свободное там проживание. На время проезда он просит командировать вашего комиссара или члена Государственной думы. Чем скорее будет решен этот вопрос, чем скорее состоится отъезд Великого князя из Могилева, тем конечно будет лучше во всех отношениях. Об этом я убедительно прошу вас, прибавляя, что семья Великого князя находится в Киеве».
В тот же день, 24 марта Временное правительство объявило о состоявшемся отстранении от должности Главнокомандующего русскими армиями Великого князя Николая Николаевича.
В заключение настоящей главы привожу выдержку из письма князя Львова, посланного навстречу Великому князю Николаю Николаевичу:[220]
«Создавшееся положение делает неизбежным оставление Вами этого поста. Народное мнение решительно и настойчиво высказывается против занятия членами дома Романовых какой-либо государственной должности. Временное правительство убеждено, что Вы, во имя блага Родины, пойдете навстречу требованиям положения и сложите с себя еще до приезда Вашего в Ставку звание Верховного главнокомандующего».
Весьма характерно и отчетливо рисует всю внутреннюю сущность Великого князя посланный им по телеграфу ответ:
«Рад вновь доказать мою любовь к Родине, в чем Россия до сих пор не сомневалась».
И он, Великий князь, глубоко уязвленный, отошел в сторону.