— «Вставай, проклятьем заклейменный…» знаешь?
— Нет… Я больше романсы и танцы знаю…
— Чудак ты, почему не научился?
— Вот пусть белые подождут — научусь, пожжалста…
— Говори толком, что играешь-то?
— «На сопках» знаю, «Падеспань», «Краковьяк», «Песня кочегара»…
— Толком бы чего-нибудь…
— А вот «Варяга».
— Да-к это старое…
— Зато флотское. А для чего именно нужно?
— Будешь сейчас в цепи играть.
— Ай, здорово! А там и выручка подойдет…
Пошли. Вася саратовскую гармонь вынул. Взял с переборами:
— «Ай, ой, иху-аху, аха-ха».
В цепи:
— Вот чудило! Молодец!
— Дай, дай, Вася!
— Вот прилажусь…
Три гранаты приготовил, ямку удобную в снегу устроил. Представился:
— Рота моя, слушай меня… Сеанс начинается. Любимец публики с крейсера «Россия», кавалер кронштадтских дам, машинист самостоятельного управления — Васичка Демин.
Матросы заулыбались:
— Вот зараза!
Донеслись возгласы белых:
— Наступа-а-й!
И опять пошли сибирцы. Потарахтели два пулемета, и кончились патроны у матросов. Только гармонь играет…
Идут сибирцы. Скрип по снегу. Опять залегли, а братки гудят:
— А-а-а…
— Что, сапоги жмут?
Командир кричит братве:
— Держись, карапузики! Выручка будет!
Ни черта, товарищи, не будет. Только разговор для подъема духа делается. Понимают это ребята. Сибирцы опять пошли. Матросы за гранаты взялись…
— Товарищи, держись кучнее, корму не показывать!
А Васечка опять треплется:
— Первым номером исполнена будет популярно-морская мелодия «Варяг». Три-четыре…
Наверх вы, товарищи, все по местам.
Последний парад наступа-а-ет.
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не жела-а-ет…
Ну что же делать, что Васечка подходящего не знает? Вы его простите.
…Все вымпелы вьются, и цепи гремят…
Наверх якоря поднимают…
«Варяг» послужил полку, — разное бывает…
Крикнул командир:
— А ну, к гранатам!
Один — тот самый, из ячейки — подбежал к яме с ранеными.
Раз… Два… Три… Одну, другую, третью гранату пустил. Рр-аах-ах-ах!.. По своим, по раненым! Ну ясно — а что же делать? Оставить их колчаковцам, чтобы кишки на шомпол наматывали? Брысь вы, жалостливые!
Вернулся товарищ в цепь. В цепи уже все в рост стоят, в руках гранаты. Васечка играет «Варяга»…
Кричат белые:
— Сдавайтесь!
Ответ из полка дают:
— Тппрру…
— Сад-дись!..
— А ну, дернули!
Полетели гранаты. Искры сыплются — фосфор у «лимонок» горит.
Сибирцы шарахнулись — кто назад, кто вперед. Не любят они этого дела.
Мертвый лежит первый кронштадтский полк.
Лежит у села Кузнецовского. Знаю только двух живых из полка — вырвались: Емельянов и Степанов…
Товарищи крестьяне села Кузнецовского, сложите груду камней у могилы павших — в память полка.
В Кронштадт с Восточного фронта пришло сообщение об исключении из списков первого морского кронштадтского полка.
В гавани кронштадтской — траур на кораблях.
— На флаг, смирно!
— Флаги приспустить!
До половины вниз сбежали флаги. Стоят смирно матросы на палубах. Тихо падает снег. Траур.
Стоят минуту, ходят годы…
«Ай, ой, их-аху, аха-ха!» Пошел из Кронштадта второй полк. Смотри, Колчак! Моря нам не видать, если тебя не разгрохаем…
…А первый кронштадтский полк лежит и лежит — мертвый, у села Кузнецовского.
Сибирцы бродят, смотрят на матросов, удивляются:
— Вот народ!
— И чего они такие?
— Меченые…
На руках матросов действительно синеют якоря.
Шарят сибирцы, обирают трупы. У одного портсигар пустой нашли, у другого — наган без патронов, у третьего газету вытащили.
— Дай-ка газетку, покурим…
А полуротный тут как тут:
— Дай сюда газету!
— На раскурку разрешите оставить, господин прапорщик.
— Давай не разговаривай!
Сует солдат газету полуротному:
— Виноват…
Разве можно нижним чинам сибирской армии держать в руках «Красную газету»?
Кронштадт. 1930
НИКОЛАЙ ГРИГОРЬЕВГОЛОС ЛЕНИНА
В гражданскую войну наша бригада как-то расположилась на отдых. Выдалось время помыться в бане, постираться и как следует выспаться после бессонных боевых ночей и походов.
На ближайшую железнодорожную станцию прибыл политвагон, много дней катившийся от самой Москвы с попутными поездами. Это была обыкновенная теплушка с тюками центральных газет, брошюр и листовок. Посредине — печурка, на ней — солдатский котелок и чайник. Когда вагон добрался до нашей станции на Украине, от всех его грузов не осталось почти ничего.
Бойцы, приехавшие на тачанке за литературой, очень огорчились и принялись совестить сопровождающего вагон:
— Эх ты, кочерыжка капустная! Распустил все по тылам — а к нам, в боевую бригаду, с поскребышами!
Сопровождающий — разбитной паренек с грозным маузером на самодельной лямке — сконфуженно мялся, пока бойцы, топая по гулкому вагону, подбирали разрозненные газеты и листовки. Кончилось тем, что он решил откупиться. Открыл фанерный чемодан с висячим замком и отдал бойцам граммофонную пластинку, которую приберегал, видимо, для какого-то другого случая.
Трудно описать ликование в бригаде, когда тачанка на взмыленных конях прикатила со станции и ездовой закричал с облучка:
— Ура, товарищи! Пластинка… Речь Ленина!
А второй, сидевший в тачанке, обхватив руками и ногами груду литературы, которую трепал ветер, вскочил и помахал над головой пакетом:
— Вот она! Вот она!
В политотделе был граммофон — ящик с горластой трубой, похожей на медный контрабас в духовом оркестре. В ту пору и граммофоны попадались не так уж часто. Раздобыли один на бригаду, да и тот был теперь чиненный-перечиненный. Ему ведь тоже доставалось в боях. На трубе пестрели заплаты, поставленные бригадными кузнецами. Эти ребята ловко ковали лошадей, но нельзя сказать, чтобы столь же удачно «подковали» граммофонную трубу. Она дребезжала и искажала звуки.
В этот день все учебные занятия в бригаде прошли образцово. Сами бойцы пустили слух, что тот, кто не постарается в стрельбе или на тактических играх в поле, пусть и не помышляет услышать голос Ильича.
В бригаде было едва ли меньше тысячи штыков и сабель. Городок небольшой, подходящего помещения, конечно, не нашлось, и бойцы собрались на лугу. Сколотили помост для граммофона, а сами сели в несколько рядов полукольцом. Собрание было торжественным. Вынесли знамя. Комиссар сказал речь о мировом империализме. Потом помост покрыли кумачом и на нем водрузили граммофон.
Но куда повернуть трубу?
— К нам, в нашу сторону! — закричали сотни людей с фланга.
— Нет, сюда поворачивай, сюда! — кричали с другой стороны. — Они и так услышат. К ним ветерок!
— Не замай, не трогай! Правильно стоит! — Это были голоса из центра.
Устанавливавшие граммофон бойцы растерянно поглядели на комиссара. Комиссар поднял руку, но этого оказалось недостаточно, что-бы водворить спокойствие. Тогда он снял трубу с ящика и прокричал в нее, как капитан с борта корабля:
— Товарищи, досыть, хватит спорить! Постыдились бы в такой торжественный момент. Объявляю: пластинку прокрутим несколько раз, с прямой наводкой трубы на все подразделения. Ясно?
Гул одобрения, все смолкли и, как на чудо, глядели в жерло граммофона.
И вот она, наконец, речь Ленина!
Ильич говорит из Кремля… За тысячи верст — а вот как слышно: будто сам здесь, в кругу бойцов, будто думам солдатским внимает и тут же, в этой самой речи, и отвечает на них…
«…Капиталисты Англии, Франции и Америки, — голос из трубы отчеканивал каждое слово, — помогают деньгами и военными припасами русским помещикам… желая восстановить власть царя, власть помещиков, власть капиталистов. Нет. Этому не бывать… Красная Армия сильна тем, что сознательно и единодушно идет в бой за крестьянскую землю, за власть рабочих и крестьян, за Советскую власть. Красная Армия непобедима…»
Прослушали пластинку раз. Прослушали два и продолжали слушать еще и еще. За простыми словами Владимира Ильича крылась такая мудрая правда, что от повторения речи у каждого слушателя только всё ярче разгорались глаза.
Долго, очень долго слушали бойцы бригады пластинку.
— А почему, товарищ комиссар, пластинку разным голосом пускаете: то высоко, то низко, то середина наполовину. Какой же настоящий-то голос у Ленина?
Комиссар заглянул в трубу, однако не стал ее порочить. Распустил на себе ремень, перепоясался. Потом снял суконную фуражку, почистил рукавом. А все молчит. Наконец признался:
— Выбачайте, хлопцы… Я ж с Донбасса, коногон из шахты. Пытаете, якой голос у Ленина? Та я ж сам не видаю. Бои да бои, а за цими боями як в Москву попадешь?
Опять заговорили бойцы всей бригадой. Горячились, спорили. Потом призвали на помощь комиссара:
— Товарищ комиссар! Тише, ребята!.. Голосовать надо!
Большинство признало, какой голос у Ленина.
Ясно: громовой. На весь мир звучит.
КОНСТ. ФЕДИНРИСУНОК С ЛЕНИНА
Летним полднем молодому художнику Сергею Шумилину позвонили по телефону из газеты и сказали, чтобы он зашел в редакцию договориться об одном деле. Художник бросил рисовать, помыл руки, сунул в карман гимнастерки карандаши с блокнотом и вышел на улицу.
В магазинных окнах были выставлены портреты Ленина в красных рамочках из кумача, и повсюду бросались в глаза надписи: «Да здравствует Третий Коммунистический Интернационал!» Сергей, заглядывая в о