лкнул на скользкую дорожку бунтовщика, кого-то сделал гораздо более щедрым, чем требовала разумность, а кого-то наоборот превратил в скупердяя и поборника нравственности…
Получалось далеко не всегда то, чего хотелось, но дело потихоньку двигалось, и из бездомного нищего мальчишки он за несколько лет превратился в крепко стоящего на ногах лидера небольшой банды. В новом статусе с местью проблем не возникло — тут бы и остановиться, — но Тулин уже вошёл во вкус. Контроль над чужими судьбами был подобен наркотику, отказаться от которого оказалось уже невозможно. Те самые пророческие приступы, что заставляли страдать его деда, на самого Тулина влияли подобно затяжке галуна на курильщика. Куда уж тут думать об осторожности?
В итоге то, что начиналось как месть, очень скоро превратилось в гонку за власть. Чужие судьбы сливались в единый поток, Тулину оставалось лишь оседлать его и направлять к вожделенной цели. Он и сам не заметил как банда разрослась, приобрела религиозный оттенок, стала сектой, а сам Мастер ложной судьбы превратился в её главу… И тем самым ступил на то поле, где «развлекались» по-настоящему серьёзные игроки!
В лучшие годы численность Огненного рассвета достигала несколько тысяч человек. Были среди её членов и богачи, и влиятельные чиновники, и обычная беднота, а власть затрагивала сразу несколько стран Халифата. Однако длилось это недолго. Стоило «Огненному рассвету» затронуть интересы кого-то из региональных союзников Нолда, как секту моментально объявили вне закона, на её членов началась охота, а Тулин из почтенного лидера снова превратился в главаря банды. Банды, которую затем несколько лет гоняли от оазиса к оазису, пока наконец за дело не взялись сами нолдцы и одним махом не закончили её бесславную историю.
Говорил же дед, что с судьбой шутки плохи, а Тулин его не слушал…
Впрочем вслух пророк и бывший лидер секты прохрипел нечто совсем иное:
— Почему я до сих пор жив?
Хотел сказать это с достоинством, но получилось всё равно жалко и унизительно. И от этого стало ещё противней и горше, чем было.
— Потому что ты должен стать назиданием для всех. Уроком для загорных халифов, что несмотря ни на какие внешние обстоятельства, именно Нолд правит бал в этих землях. Только мы караем и милуем, и только мы можем сохранить стабильность и порядок тогда, когда кажется уже ничто не может помочь! — сообщил нолдец, высокомерно вздёрнув подбородок.
Кончики противных его усов при этом кажется ещё сильнее закрутились вверх, и Тулин скривился от отвращения.
— Сколько страсти, — пророк пожевал потрескавшимися губами, — и сколько вранья! Маг, я больше уже не тот безграмотный мальчишка, что смотрел в рот полубезумного из-за видений деда. Мир успел повидать, среди умных людей потолкаться… Будь всё так, как ты говоришь, то ноги бы твоей не было в этой камере! Однако ты пришёл, пытаешься общаться… Владыка, всё дело в нём, да?
В зачарованном каземате на мгновение повисла тишина. Нолдец кажется впервые посмотрел на пленника без былого высокомерия и теперь пытался определиться с дальнейшей манерой поведения.
— Что ж, всегда приятно иметь дело с умными людьми, — наконец произнёс он, погладив клиновидную бородку. — Да, ты прав. Нас и вправду интересует твоя связь с императором Сардуора. Знаешь ли в мире не так много людей, кто не боится не только открыто заявлять об «особых» отношениях с Владыкой, но ещё и делать их основой для своих «священных» писаний. Как там в твоих скрижалях было написано? — Нолдец брезгливо поджал губы и продекламировал: — «Чудесные письмена покрывают Небо и Землю, людей и нелюдей, и только Владыка сам по себе». А можно с этого места поподобнее? Вроде бы в остальном философия твоей секты вполне себе самобытна, а тут вдруг внезапная отсылка к Врагу?
Тулан осторожно, чтобы не потревожить впивающиеся в шею шипы, отбросил движением головы упавшие на лицо грязные патлы.
— Он не Враг, он…
— Кто он? — аж подался вперёд нолдец. — Кто такой император Сардуора в глазах последнего Кормчего этой эпохи⁈
— Он сам по себе! Он вне судьбы и вне правил, он тот, кто сам торит себе путь, и нет над ним иной власти, кроме его собственной! — без всякого фанатизма, устало и печально произнёс Тулан.
В этот момент внук Хурбина ни капли не врал, он действительно верил в то, что сказал. Точнее даже не так. Он не верил, он точно знал, что это правда, ведь именно таковы были слова его прославленного деда, вновь и вновь вспоминающего о единственном визите к нему в дом будущего Владыки. Жаль только стоящего перед Туланом чародея эти слова вряд ли могли устроить. Там, где ожидаются какие-то откровения и тайны, простые и правдивые ответы будут восприниматься как бесстыдная ложь.
И надо сказать, предчувствия Тулина не обманули.
— Тц-тц-тц, — с осуждением поцокал языком нолдец, даже не дав пленнику толком договорить. — Значит всё-таки не хочешь по хорошему, да? Что ж, значит придётся по плохому… — И уже через плечо бросил: — Палача сюда! Еретик вздумал упорствовать!!
Заверения Тулина в своей искренности — при мысли о пытках пророк едва не потерял от ужаса рассудок, — маг словно бы и не слышал. Для него пленник из собеседника уже превратился в источник информации, а с теми не церемонятся. Невезучего Мастера ложной судьбы ждала очень, очень тяжёлая ночь…
На казнь Тулина повезли в полдень. В покрытой рунами клетке, со сбивающими концентрацию магическими узорами на теле, в ошейнике и в сопровождении трёх десятков стражей — всё как и полагается при транспортировке опасного колдуна. Вот только был ли в том смысл, если невезучего пророка за ночь пыток из относительно здорового человека превратили в его бледное, «сломанное», подобие, к тому же лишённое языка и самой способности говорить? Внук Харбина этого не знал.
Он вообще как выяснилось слишком многого не знал, иначе точно постарался бы удовлетворить все запросы своих мучителей и купить спасение от страданий. Но то, чего хотели нолдец с заплечных дел мастерами, Тулин дать не мог, а рассказ о единственной встрече с великими К’ирсаном Кайфатом их отчего-то не устраивал.
«Я присутствовал, когда будущий Владыка осознал свою роль в Фиорском пророчестве! — мысленно повторил он то, что так не нравилось Охранителю. — И я пронёс отблески этого события через всю свою жизнь!!»
На данной мысли очередное брошенный друл пролетел через прутья клетки и разбил Тулину скулу — жители столицы Залимара, по улицам которой везли в данный момент пленника, не стеснялись в проявление своих чувств по отношению к Мастерам ложной судьбы. В него плевали, кидались мусором, пытались ткнуть палками… Человек цивилизованный назвал бы подобное варварством и дикостью, но Тулин на такое звание не претендовал. Всё что он мог, это терпеливо сносить издевательства и смиренно ждать казни, благо до неё оставалось совсем недолго.
И лишь одна вещь не позволяла ему скатиться в бездну безразличия. Старый потёртый фарлонг, что с детства — почти всю сознательную жизнь! — висел у него на шее. Подарок будущего Владыки его деду Хурбину за помощь в разрешении сомнений по Фиорскому пророчеству. Для капитана наёмников К’ирсана Кайфата это была сущая безделица, кусок золота, который отдал и забыл, но для тех кто связан с профессией провидца, монета имела неизмеримо более высокую ценность. Вещь, помнящая тепло рук живого бога, присутствующая в судьбоносный момент истории и после омываемая силой Дара аж двух Мастеров ложной судьбы… Разве можно после такого называть её обычной? Да один только тот факт, что незамысловатое «украшение» всё ещё висело у пленника на шее и никто до сих пор не попытался его сорвать, уже говорил сам за себя!
Тулин с трудом поднял истерзанную руку, сжал монету распухшими пальцами. И в тот же миг мир словно бы потускнел, выцвел, отодвинулся на задний план. Ничего не осталось, кроме Кормчего и потёртого золотого кругляша в его ладони. Кругляша, который вдруг показался чем-то чрезвычайно большим и важным, центром гигантского узла судьбы. Не чего-то такого, что способно повлиять на отдельного человека или даже деревню, а настоящего, истинного! Подобного тому, что не раз и не два видел его дед! Источника событий, обещающих потрясти основы стран и народов.
«Говорите Нолд больше не допустит подобного Фиорскому пророчеству, да? — мысленно усмехнулся Тулин, повторяя случайно брошенные нолдцем слова. — Несчастные, я помню отблески ауры самого Владыки!!»
И с этой мыслью сорвал фарлонг с шеи. Засаленный шнурок, на котором тот висел годами, тут же лопнул точно гнилая нить, что до монеты, то она выпала из ослабевших пальцев, проскользнула сквозь щель в досках на дне клетки и поскакала по камням брусчатки. Причём Тулин, вопреки предосторожностям пленителей впавший в этот момент в странное подобие провидческого транса, видел происходящее с ней не глазами, а неким внутренним взором. Поэтому мог наблюдать за тем, как золотой ударился о колесо повозки, отлетел в беснующуюся толпу, там попал под ноги какого-то горожанина, чтобы тут же быть отброшенным в сторону небрежным движением деревянного ботинка… Аккурат под ноги одетого в рванину дурачка. Грязного, вонючего, с размазанными по лицу соплями, но с какой-то затаённой страстью в сердце и острым желанием эту страсть воплотить в жизнь.
Именно он поднял монету и в ту же секунду, как кругляш оказался у него, ощущаемый внуком Хубина узел взорвался адским фейерверком.
Свершилось!!!
Тулин, уничтоженный и униженный, сам не понял как начал смеяться. Тихое истеричное хихиканье постепенно сменилось сдержанным фырканьем, что бы затем перейти в могучий хохот. И ничто, кроме топора палача, уже не могло заставить его остановиться. Наверное окружающие решили, что он сошёл с ума от пережитого, однако разум Тулина был в это время наоборот кристально ясен и чист. «Доставив» монету адресату пророк осознал, что то, ради чего он явился в этот мир, наконец произошло, его предназначение исполнилось, а значит и жизнь была прожита не зря.