— Так всё-таки, зачем ты меня сюда привёз? Посмотреть как эльфы укрепляют границу? Так я это и в отчётах читал… — спросил он немного раздражённо, и его высокий лоб прочертили складки морщин.
— Отчёты одно, а своими глазами посмотреть, это другое! — назидательно сказал первый Молниеносец империи, который несмотря на почтенный возраст выглядел в лучшем случае лет на сорок. Разве что волосы поседели, но с его короткой стрижкой это почти не бросалось в глаза. — Маллореан пал и больше нет той силы, что совала свой любопытный нос во все щели Торна. Однако кажется в императорском дворце не все осознают, что здесь и сейчас у нас под боком растёт его преемник. Пока ещё слабый и во многом немощный, но потенциально весьма и весьма опасный!
Последняя фраза прозвучала как-то особенно веско, и Яр’мир усмехнулся.
— Понимаю куда ты клонишь. Жаждешь раздавить врага пока он слаб?
— Жажду, — покладисто согласился Храбр, шмыгнув криво сросшимся носом. — Чистых эльфов после устроенной Оррисом резни осталось мало, а политика стимулирования рождения полукровок ещё только обсуждается, так что противостоять нам будут прежде всего люди. А уж с ними мы точно справимся. Так почему бы не попробовать?
— Думаешь Длинноухие преуспеют в своих реформах? — скептически хмыкнул Яр’мир.
— Почему нет? Основное препятствие в своём развитии — принцип расовой чистоты — они устранили, а дальше будет уже проще. Как только полуэльфов станет действительно много, то быстро уйдут в историю и прочие ограничения. Сменится клановая верхушка, появится доступ к высшим ритуалам и опасным знаниям… проклятье, да всё эльфийское общество станет другим!
— Так уж и станет? — хмыкнул наследник К’ирсана Кайфата. — Как по мне, то полуэльфы от людей разве что только внешне отличаются. Суть-то одна…
— В древности некто Култор, считался «крохобором» и в принципе бесперспективным магом. Но в нём была одна тридцать вторая часть эльфийской крови, и её хватило, чтобы парень дорос до Архимага, — парировал Храбр, глядя куда-то вдаль. И его бесцветные глаза в этот момент приобрели непонятную тёмную глубину.
— Это который был учеником легендарного Птолемея? — блеснул эрудицией Яр’мир, попутно удивившись начитанности ровесника отца и изначально обычного бандита. — Ты сравнил…
Храбр отвечать на это не стал, лишь неопределённо дёрнув плечом. Повисло молчание, прерываемое лишь шелестом редкой на горной вершине травы.
— Ну не знаю. Думаешь отец этого не понимает? — наконец нахмурился Яр’мир, возвращаясь к прежней теме беседы.
— Его величество? Разумеется понимает. Более того, уверен, что он данный момент просчитал ещё в те дни, когда длинноухие только затеяли своё переселение, — убеждённо сказал Храбр, снова оживляясь.
Яр’мир удивлённо на него покосился.
— Тогда к чему это… всё? — спросил он и сделал неопределённый жест рукой.
Грасс Яро развёл руками.
— Ты сам знаешь философию Владыки. «В отсутствие соперничества деградируют как люди, так и государства,» — процитировал Молниеносный известное изречение императора. — Вот он и подготовил для своей империи соседа-конкурента…
На мгновение возникла неловкая пауза. Ни один из собеседников критиковать Его величество не желал, так что Храбр принялся изучать новую реинкарнацию Стерегущего леса, а Яр’мир обивать носком ботинка торчащий перед ним камень.
— То есть рано или поздно будет война, — протянул наконец принц, медленно роняя слова.
— Как только окончательно переварят завоёванное, укрепятся, выстроят новое общество, и вот тогда… — в тон ему ответил Храбр и открыто встретил взгляд наследника престола. — Характер народов не меняется, и эльфы навсегда останутся эльфами.
— Я поговорю с отцом, — твёрдо сказал Яр’мир и направился к спуску с горы.
На вершине остался один лишь Храбр. И о чём он в тот момент думал было решительно не понятно.
Утро Порченного Бу всегда начиналось одинаково — он разлеплял глаза, чесал левой рукой пузо и считал постоянно вьющихся вокруг него мух. Один, два, много!.. Раньше, правда, приходилось ограничиваться коротким «один и много», но после того как торговец Сулим объяснил ему сколько это, «два», Бу уверенно перешёл в разряд грамотных людей. И теперь чрезвычайно гордился своими возросшими арифметическими знаниями.
— Бу — умный! — любил повторять он, и не было никого, кто взялся бы оспорить это его утверждение.
Даже дворовые мальчишки с соседней улицы, которые раньше любили придумывать ему всякие обидные прозвища, и те с ним не спорили. Стегали хворостинами — это да, регулярно, однако дураком больше не называли.
— Бу — голова! — пробормотал Порченный, пытаясь вспомнить, что он хотел сделать ещё секунду назад, снова почесал заурчавший от голода живот и засобирался в центр города.
Вчера люди говорили, что стражники будут казнить плохого человека, и многие пойдут смотреть. Ну а раз много это больше, чем один и два, то Бу наверняка сможет собрать достаточно меди, чтобы крикливый лапшичник накормил его до отвала.
И он, поражаясь собственной решительности, вылез из-под старой телеги, где обычной ночевал, и затопал в сторону главного городского проспекта…
До нужного места Порченный добрался быстро — всего дважды сбивался пути и один раз отвлекался на вьющихся вокруг гнёзд ласточек. Потом, правда, случилось плохое, и его пнул проходивший мимо стражник, но то было дело привычное, и Бу почти не расстроился. Первый раз что ли? Главное, он добрался до цели и почти сразу ввинтился в собравшуюся поглазеть на колдуна толпу.
Или может не колдуна⁈ Вроде все про какого-то провидца толковали…
Впрочем Порченный подобными глупостями себе голову не забивал. Бу — умный! А значит, сначала он попробует выклянчить пару-другую гильтов, и лишь затем станет любопытничать.
Он честно попробовал потолкаться среди солидно выглядящих горожан, но ничего кроме тумаков не получил. Видимо чересчур много хотел!
— Злые какие, — уныло пробормотал Порченный, втянул непослушную соплю, и с сожалением выбрался из толчеи.
Идея пойти на это сборище больше не казалась разумной. Точнее именно так Бу сформулировал бы свою мысль, если понимал как это делать. А так он просто молча страдал.
Впрочем обида терзала его недолго. Шум на улице внезапно усилился, и на дороге появилась клетка с пленником. Правда, Бу это уже позже понял, поначалу он вообще ничего не заметил — слишком увлёкся наблюдениями за двумя дерущимися богомолами. И даже когда толпа в едином порыве вдруг принялась метать в пленника огрызки друлов, тухлые яйца и комья засохшего навоза, он тоже пропустил. Иначе обязательно бы злому колдуну или пророку посочувствовал: всё-таки в него тоже иногда вот так кидают всякое. Видимо лицо слишком красивое, завидуют!
К реальности Бу вернулся только когда, незамеченный остальными, по брусчатке запрыгал отполированный чужими руками фарлонг. По первости взгляд Порченного зацепился за жёлтый блеск под ногами толкущихся горожан, затем в мозгу зародилось понимание, что в лучах полуденного тасса так мерцать может только золото, а в довершение всего Бу и вовсе увидел как монета, чудесным образом избежав соприкосновение с чужими ботинками, бодро покатила в его сторону.
— Бу — голова! — восхищённо пробормотал Бу, выставляя на пути кругляша руку и с умилением наблюдая как тот словно бы сам собой прыгаем в грязную ладонь.
Ну а дальше в голове Порченного моментально запустился необычайно сложный для него мыслительный процесс.
Жёлтый — это золото, а золото это не один или два гильта, это много, очень много гильтов. Это такая куча гильтов, что за неё можно купить не только тарелку лапши, но ещё и целый мешок спелых друлов или пару душистых пирожков с мясом! От открывшейся перспективы у Бу перехватило дыхание, а рот наполнился слюной… Однако уже через секунду его будто бы молния пронзила и пришло понимание, что за такой красивый круглый фарлонг можно ведь не только еду купить. Его можно отдать жадному лоточнику у рыбацкого причала, и взамен получить Ту Самую Вещь, что видится Бу во сне вот уже одну, две… много!.. ночей.
— Бу — умный, Бу не зря сюда пришёл! — промямлил Порченный напоследок и, спрятав фарлонг за щёку, торопливо заковылял по направлению к порту.
На сердце у него было светло и радостно…
Вообще упомянутый лоточник к торговцам имел весьма косвенное отношение. Просто старый рыбак, который в силу возраста больше не мог выходить в море и теперь нашёл себе гораздо более спокойное занятие. Поставил небольшую палатку в порту, где продавал всякую всячину, выловленную сетями членов его артели.
Однако Бу таких тонкостей не понимал. Лоточник он и есть лоточник! Гораздо важнее то, что на прилавке у него всегда лежала куча интересных вещиц, настоящих сокровищ, каждая из которых надолго западала в сердце Порченного. Бальная туфелька знатной дамы, детская рогатка, покрытая окаменевшими раковинами бутылка — как же славно было бы, попади все они в его руки! Сколько счастья они принесли бы Бу!
Увы, жадный торгаш требовал за каждую вещь звонкую монету, и Порченному ничего не оставалось, кроме как ходить вокруг палатки кругами да жалко вздыхать.
Но теперь всё поменялось, теперь у Бу был целый фарлонг, а значит он может претендовать на главное сокровище старого рыбака — на белый костяной медальон, недавно появившийся на прилавке и сразу же ставший объектом его мечтаний.
— Бу — умный!! — с ходу объявил Порченный лоточнику, едва успев поравняться с его палаткой и даже забыв втянуть в который раз вытекшее содержимое ноздри.
— Да уж вижу, что не дурак, — усмехнулся тот уголком рта. — Опять пришёл на медальон мой таращиться? Смотри, купят его. Что тогда делать станешь?
— Бу — голова! — грозно объявил Порченный и, обнаружив вожделенную вещицу аккурат между бальной туфелькой и большой раковиной, облегчённо выплюнул на ладонь фарлонг: — На!!
— Ох ты ж, мархуза тебе под хвост!!! — аж поперхнулся старик, едва увидев блеск золота.