Тайны Смутного времени
Борис Годунов (1598–1605)
Кто вы, Борис Годунов, или как уцелеть во время террора
Личность Бориса Годунова самым удивительным образом сочетала в себе и светлые, и черные стороны. Деятлеьность Годунова можно разделить на три основных периода: при Иване Грозном (до 1584 года), при Федоре Иоанновиче (1584–1598) и собственное царствование (1598–1605).
Один из героев трагедии А. С. Пушкина, боярин Василий Шуйский, так выразил всеобщее презрение к худородному Борису Годунову: «Вчерашний раб, татарин, зять Малюты…»
Однако великий поэт ошибался. Предки Годунова не были ни татарами, ни рабами, а вот зятем главного палача Руси он на самом деле был.
Своим происхожденпием легенды по поводу татарского происхождения Годуновых обязаны монахам захолустного Ипатьевского монастыря в Костроме. И если верить их рассказам, то родоначальником рода Годуновых являлся татарин Чет-мурза, приехавший на Русь при Иване Калите.
Монастырь служил родовой усыпальницей Годуновых. Сочиняя родословную сказку о Чете, монахи стремились исторически обосновать княжеское происхождение династии Бориса, а заодно и связь новой династии со своим монастырем.
Направляясь из Сарая в Москву, утверждали ипатьевские книжники, ордынский князь Чет успел заложить православную обитель в Костроме.
На самом деле предки Годунова были коренными костромичами, которые издавна служили боярами при московском дворе.
Старшая ветвь рода, Сабуровы, процветала до Грозного, тогда как младшие ветки, Годуновы и Вельяминовы, захирели и пришли в упадок.
Бывшие костромские бояре Годуновы со временем стали вяземскими помещиками. Вытесненные из узкого круга правящего боярства в разряд провинциальных дворян, они перестали получать придворные чины и ответственные воеводские назначения.
Борис Годунов родился в 1552 году. Его отец, Федор Иванович, был помещиком средней руки.
Служебная карьера Федору явно не удалась. Незадолго до появления на свет Бориса московские власти составили списки «тысячи лучших слуг», включавшие весь цвет тогдашнего дворянства. Ни Федор, ни его брат Дмитрий Иванович в этот список не вошли.
Дмитрий и Федор сообща владели небольшой вотчиной в Костроме. В жизни Бориса это обстоятельство сыграло особую роль.
После смерти отца его взял в свою семью дядя. Не только родственные чувства и ранняя кончина собственных детей побудили Дмитрия Ивановича принять особое участие в судьбе племянника. Важно было не допустить раздела последнего родового имения.
Но именно невысокое служебное положение и худородство спасли Годуновых в годы опричной грозы. После того как Иван Грозный поделил государство на опричнину и земщину, он объявил Вязьму своим опричным владением, а его подручные произвели там «перебор людишек».
В присутствии особой комиссии каждый вяземский дворянин должен был дать показания о своем происхождении, родстве жены и дружеских связях.
Родство с боярами, столь высоко ценившееся прежде, могло теперь погубить карьеру служилого человека. В опричный корпус зачислялись незнатные дворяне, они и получали всевозможные привилегии. Прочих лишали их поместий и высылали из уезда.
Судя по вяземским писцовым книгам, Дмитрий Годунов пережил все испытания и попал в опричный корпус в момент его формирования.
Царь стремился вырваться из старого окружения. Ему нужны были новые люди, и он распахнул перед ними двери дворца. Так скромный вяземский помещик стал придворным. Служебные успехи дяди пошли на пользу племяннику и племяннице.
Борис, по свидетельству его собственной канцелярии, оказался при дворе подростком, а его сестра Ирина воспитывалась в царских палатах с семи лет.
Ирина Годунова была ровесницей царевича Федора, родившегося в 1557 году. Сироты водворились в Кремлевском дворце с момента провозглашения опричнины.
Новую думу царя возглавили боярин Алексей Басманов и руководители главных опричных приказов — оружничий Афанасий Вяземский, постельничий Василий Наумов и ясельничий Петр Зайцев.
Творцы опричнины доказывали необходимость сокрушить своевольную аристократию методами неограниченного насилия и проводили свою программу в жизнь. Множество княжеских семей оказались в изгнании.
Дмитрий Годунов не был среди учредителей опричнины. Свой первый думный чин он получил благодаря случайному обстоятельству — внезапной смерти постельничего Наумова.
Годунов занял вакантный пост главы Постельного приказа в то время, когда первые страницы опричной истории были уже заполнены.
После того как царь под давлением общества был вынужден несколько свернуть опричную деятельность и вернуть некоторых бояр, те, ободренные уступками царя, потребовали полной отмены опричнины.
Верхи феодального сословия выражали недовольство. Трон зашатался. Иван тщетно искал примирения с земством. И тут испуганные вожди опричнины впервые прибегли к массовым казням.
Волна террора вынесла на поверхность таких авантюристов, как Малюта Скуратов и Василий Грязной. Инспированные ими дела об измене множились изо дня в день. В страхе перед боярской крамолой Иван помышлял то об уходе в монастырь, то готовился бежать вместе с семьей в Англию. Но между делом не забывал и о Пыточном дворе.
По временам опричная братия искала успокоения в постах и молитвах. Примеряясь к будущей монашеской жизни, Иван исполнял роль игумена опричного братства. Оружничий служил келарем. Постельничему Годунову отводилась более скромная роль, но и он надевал черный монашеский куколь.
Малюта Скуратов занимал одну из низших ступеней в монашеской иерархии: он числился пономарем и лихо звонил в колокол. Но слава о его «подвигах» облетела всю страну.
Скуратов инспирировал чудовищный новгородский процесс, окончательно расчистивший ему путь к власти. Последними жертвами опричнины стали ее собственные творцы.
Погибли боярин Басманов, оружничий Вяземский, ясельничий Зайцев. Среди высших дворцовых чинов уцелел один постельничий Годунов.
Как посчастливилось ему избежать общей участи? Ссылка на личные взаимоотношения со Скуратовым не очень состоятельна, так как сами эти отношения развивались в рамках определенных учреждений. Союз Скуратова и Годунова возник под крышей Постельного приказа.
Как особое учреждение Постельный приказ сложился при Алексее Адашеве, реформировавшем весь аппарат государственного управления. В то время его главой был Игнатий Вешняков, ближайший друг и сподвижник Адашева.
С давних пор постельничие ведали «царской постелью», т. е. царским гардеробом. Им подчинялись многочисленные дворцовые мастерские, в которых трудились портные, скорняки, колпачники, «чеботники» и другие искусные мастера.
Постельный приказ заботился не только о бытовых, но и о духовных нуждах царской семьи. Его штаты включали несколько десятков голосистых певчих, составлявших придворную капеллу.
Ко времени введения опричнины Постельное ведомство чрезвычайно разрослось. За его высшими служителями числилось более 5 тысяч четвертей поместной земли. Через руки постельничего проходили крупные денежные суммы.
Постельничим мог быть лишь расторопный и вездесущий человек, способный обставить жизнь царской семьи с неслыханной роскошью.
Дмитрий Годунов вполне подходил для такой роли. Царь Иван дорожил домашними удобствами и не мог обойтись без его услуг. Осчобенно если учесть, что Постельный приказ заботился не только о быте, но и о повседневной безопасности первой семьи государства. В годы опричнины эта последняя функция приобрела особое значение.
Согласно «штатному расписанию» 1573 года, постельничему подчинялись постельные, комнатные, столовые и водочные сторожа, дворцовые истопники и прочая прислуга.
В дворцовую стражу принимали лишь самых надежных и проверенных людей. Постельный приказ отвечал за охрану царских покоев в ночное время.
С вечера постельничий лично обходил внутренние дворцовые караулы, после чего укладывался с царем «в одном покою вместе».
В обычное время начальник внутренней дворцовой стражи был незаметной фигурой. В обстановке заговоров и казней он естественно вошел в круг близких советников царя.
Можно ли удивляться тому, что Малюта Скуратов искал дружбы и покровительства влиятельного постельничего? Руководствуясь политическим расчетом, Скуратов выдал дочь за племянника Дмитрия Годунова. Так Борис оказался зятем всесильного шефа опричников.
Царь во всем полагался на советы своих новых любимцев. По их наущению он казнил бояр, по их подсказке устраивал свою семейную жизнь.
В 1571 году в Александровскую слободу свезли полторы тысячи невест. Грозный готовился к очередному браку. Заодно он решил женить наследника-сына и некоторых из своих опричных придворных.
Третьей женой Ивана стала Марфа Собакина. Выбор казался необъяснимым. На смотринах не было недостатка в красоте и здоровье, между тем как Собакина сохла на глазах. Новобрачную едва ли не из-под венца снесли на кладбище.
Кому же понадобился столь несчастливый брак? Ответ на этот вопрос подсказывают свадебные росписи. Свахами Марфы Собакиной были жена Малюты и его дочь Мария Годунова. Скуратов и его зять подвизались в роли дружек царской невесты.
Скуратовы и Годуновы старались любой ценой породниться с царской семьей. С Марфой им не повезло, зато удалось женить наследника на Евдокии Сабуровой. Сабуровы и Годуновы принадлежали к одному роду.
В. О. Ключевский писал некогда, что Борис Годунов не запятнал себя службой в опричнине и не уронил себя в глазах общества. Но это не совсем верно.
На самом деле Борис надел опричный кафтан, едва достигнув совершеннолетия. На службе в ведомстве дяди он очень скоро получил и свой первый придворный чин.
В качестве стряпчего Борис исполнял при дворе камергерские обязанности. В росписи придворных чинов об этих обязанностях говорилось следующее: «Как государь розбирается и убирается, повинны (стряпчие) с постельничим платейцо у государя принимать и подавть». В ночное время стряпчие «дежурили» па Постельном крыльце Кремлевского дворца.
Будучи на опричной службе, Борис Годунов стал свидетелем многих бурных событий. Судилища и казни на глазах юного стряпчего перемежались разгульными пирами и монашескими бдениями.
Тревожное опричное время не способствовало образованию Бориса. Знаменитый дьяк Иван Тимофеев писал, что Борис от рождения и до смерти не проходил по «стезе буквенного учения» и «первый таков царь не книгочий нам бысть». Иноземцы с полной категоричностью заявляли, что Борис не умел ни читать, ни писать.
На самом деле это не так. Борис воспитывался в семье, не чуждой просвещению. На склоне лет Дмитрий Иванович охотно дарил монастырям книги из собственной библиотеки. Благодетель-дядя своевременно позаботился о том, чтобы обучить грамоте не только племянника Бориса, но и племянницу Ирину.
Примерно в 20 лет Борис удостоверил подписью документ о пожертвовании родовой вотчины в костромской Ипатьевский монастырь.
Молодой опричник писал аккуратным, почти каллиграфическим почерком. Взойдя на трон, Борис навсегда отложил перо. Новый государь не желал нарушать вековую традицию, воспрещавшую коронованным особам пользоваться пером и чернилами.
Как бы то ни было, но в юности Борис получил лишь азы образования. Современники не могли простить ему плохого знания Священного писания. Церковные книги оставались неотъемлемой составной частью любой программы обучения на Руси. Так что по меркам XVI века Годунов был малообразованым человеком.
Придворная интрига вела Годуновых от успеха к успеху, но они не испытывали уверенности. Кругом летели головы, и дядя с племянником, которым суждено было прожить долгую жизнь, предусмотрительно проявили заботу об устроении души, пожертвовав деньги и землю в родовой монастырь.
Родство с царем, на которое Годуновы возлагали большие надежды, не принесло ожидаемых выгод. Евдокия Сабурова прожила с наследником менее года, после чего свекор отослал ее в монастырь.
Нить, связывавшая Сабуровых и Годуновых с царской семьей, оборвалась. Несколько месяцев спустя шведская пуля настигла Малюту Скуратова под стенами небольшой крепости в Ливонии. Борис лишился тестя, чья поддержка могла бы обеспечить ему стремительную карьеру.
С отменой опричнины и смертью Малюты жизнь двора претерпела большие перемены. Годуновы готовились к худшему, но им и на этот раз удалось удержаться на поверхности.
Они проявляли редкую настойчивость в достижении раз поставленной цели. Не сумев сохранить родства с царевичем Иваном, они решили утвердиться при дворе его младшего брата — царевича Федора.
Вступая в пятый брак, царь Иван объявил, что намерен женить младшего сына. Дмитрий Годунов поспешил взять дело в свои руки и сосватал царевичу свою племянницу Ирину Годунову. В облике Федора явственно проглядывала печать вырождения. Его хилое тело венчала непропорционально маленькая голова.
Это был умственно неполноценный человек, казавшийся на редкость нежизнеспособным. Но все эти пороки не имели большого значения в глазах постельничего и его племянника.
Опричная армия была частично распущена, частично реорганизована. Преемником опричнины стал «двор». «Дворовую» думу возглавили боярин Василий Умной-Колычев и окольничий князь Борис Тулупов.
В состав «дворового» корпуса вошли избранные опричники, прошедшие многократные чистки. В связи с переходом на «дворовую» службу Дмитрий Годунов получил повышение. Царь пожаловал ему думный чин окольничего.
Новое правительство пыталось умиротворить государство, потрясенное опричным террором. Но оно не успело выполнить свою задачу и распалось под влиянием внутренних разногласий. Бояре Колычевы оказались втянутыми в острый местнический конфликт с Годуновыми и Сабуровыми.
Дмитрий Годунов затеял тяжбу с Василием Умным-Колычевым, а Богдан Сабуров добился того, что боярин Федор Умной-Колычев был выдан ему головой.
Годуновы не успокоились, пока не уничтожили своих противников. Одержимый подозрениями царь Иван приказал казнить своих самых доверенных советников — Василия Умнова и Бориса Тулупова. Первое послеопричное правительство пало.
Переворот принес Борису Годунову прямые выгоды, и он получил вотчину оклеветанного им Тулупова. Мы не знаем, какому оскорблению подвергся Годунов, но его обидчик полностью оплатил счет, закончив свою жизнь на колу.
Со временем Борис постарался избавиться от неправедно нажитого имения. Едва Грозный умер, как он, с благословения Федора, передал тулуповскую вотчину в монастырь.
Более того, Годунов наказал монахам молиться за погубленных бояр братьев Колычевых, Бориса Тулупова и его мать (княгиня Анна Тулупова погибла вместе с сыном).
Борис сделал благочестивое дело, но не было ли в его жесте признания своей вины? В характере Бориса не было ни жестокости, ни склонности к кровопролитию, но он уже начал свое восхождение к вершинам власти…
Царь Иван, разгромив мнимый заговор в «дворовой» думе, занялся организацией новой опричнины, получившей наименование «удела».
Он фиктивно передал власть в государстве крещеному татарскому хану Симеону Бекбулатовичу, объявленному «великим князем всея Руси», а себе оставил титул «удельного» князя Московского.
Не желая брать на службу старое опричное дворянство, Иван включил в «удел» города Псков, Ростов и Ржеву. Эти земли никогда не были опричными. Местные дворяне, служившие до того в земщине, вошли в «удельную» армию.
С помощью новых преторианцев «удельный» владыка разгромил второй новгородский заговор. Жертвами царской подозрительности на этот раз стали бывший сподвижник опричных властей в Новгороде архиепископ Леонид, игумен опричного Симонова монастыря, старые опричные бояре Бутурлины и Борисовы.
Казни в «уделе» довершили дело, начатое Малютой Скуратовым. Погибли почти все уцелевшие члены старого опричного руководства. Лишь Дмитрий Годунов и некоторые думные дворяне благополучно пережили новую чистку.
«Удильную» думу Грозного возглавили Афанасий Нагой, не служивший в опричнине, и Богдан Вельский, игравший в опричнине скромную роль. Отмена «удела» не повлекла за собой нового «перебора людишек».
До последних дней жизни Грозного ключевые посты в правительстве занимали бывшие правители «удела» Польские, Нагие да Годуновы.
«Двор» так и не был распущен, но кровавые казни в Москве прекратились. После гибели царевича Ивана Грозный пожертвовал монастырям колоссальные суммы на помин души нарубленных им людей.
«Прощение» опальных стало гарантией того, что опалы и гонения на бояр не повторятся. Другой гарантией стал царский указ, грозивший холопам жестокими карами на ложные доносы. Смерть ждала всякого, кто попытался бы необоснованно обвинить бояр в государственной измене.
Под конец жизни царь почти вовсе перестал пополнять обе думы боярами. Исключение было сделано для одних Годуновых. Бывший вяземский помещик Дмитрий Годунов удостоился боярского чина.
Его многолетняя служба в составе опричнины, «двора» и «удела» получила высшую оценку. За 30-летним Борисом Годуновым не числилось никаких государственных заслуг, но и его царь возвел в боярское достоинство. Даже родня Бориса, Степан Годунов, стал окольничим.
Успехи Годуновых выглядели исключительными, но будущее по-прежнему внушало им немало тревог. В годы опричнины царь Иван объявил наследником старшего сына Ивана и отказал ему по завещанию большую часть государства.
Но он не желал обделить младшего сына Федора и распорядился дать ему удельное княжество, по размерам превосходившее многие европейские государства и включавшее древние города Суздаль, Ярославль и Кострому со многими волостями и селами.
Удельные князья были крамольниками по самому своему положению. Московская история почти не знала случаев их ненасильственной смерти, особенно при смене лиц на троне.
Царя тревожила мысль о возможном соперничестве сыновей, но он надеялся, что благоразумие и ловкость Годуновых помогут предотвратить распри в царской семье после образования удельного княжества Федора.
Царь постоянно возлагал на Годуновых заботу о младшем сыне. Отправляясь в военные походы, он оставлял Федора в безопасном месте под их присмотром.
Положение Бориса было весьма почетным, но оно ограничивало поле его деятельности стонами дворца. Когда одни его сверстники служили в приказных и дипломатических ведомствах, а другие обороняли крепости от врагов, Борис усердно постигал тайны дворцовых интриг.
В конце Ливонской войны в царской семье произошли события, круто изменившие судьбу Годуновых. В ноябре 1581 года царь поссорился со старшим сыном и в припадке гнева избил его заодно с беременной женой, у которой случился выкидыш. От страшного нервного потрясения и побоев царевич Иван слег и вскоре умер.
Смерть старшего брата открыла перед Федором путь к трону. Окружению Федора эта смерть была исключительно выгодна, Случись все позже, молва непременно обвинила бы Бориса и в этой трагической случайности.
Однако Годунов не успел еще навлечь на себя ненависть бояр, и на первый раз клевета миновала его. Более того, поздние легенды выставили поведение Бориса в выгодном для него свете. Царский любимец будто бы пытался заступиться за наследника перед отцом, за что был жестоко избит и тяжко заболел.
Источник, сохранивший эту легенду, не отличается достоверностью. Однако факт остается фактом. Трагедия в царской семье испортила отношения между Грозным и его любимцем. На то были свои причины.
Пока царевич Иван был жив, отца не слишком волновали семейные дела Федора. В течение многих лет у Федора не было детей. Бездетность будущего удельного князя отвечала высшим государственным интересам.
Когда Федор стал наследником престола, положение изменилось. Сохранение его брака с Ириной Годуновой неизбежно обрекало династию на исчезновение.
«Бесплодие» Ирины давало царю удобный предлог для развода сына. Борис Годунов всеми силами противился этому. Развод грозил разрушить всю его карьеру. Строптивость любимца вызвала гнев Ивана.
Надломленный горем, царь не осмелился поступить с младшим сыном так же круто, как со старшим. А уговоры не помогали. Царевич и слышать не желал о разлуке с женой.
Годунова далеко превосходила мужа по уму и была гораздо практичнее его. За многие годы замужества она приобрела над Федором большую власть. Но Иван все же нашел способ выразить отрицательное отношение к браку Федора с Годуновой.
Не питая иллюзий насчет способности Федора к управлению, Грозный поступил так, как поступали московские князья, оставляя трон малолетним наследникам. Он вверил сына и его семью попечению думных людей, имена которых назвал в своем завещании.
За день до смерти Грозный приказал принести духовное завещание и приступил к его исправлению. Затаив дыхание, советники царя наблюдали за Грозным.
Все прекрасно понимали, что именно, возможно, именно сейчас решается их судьба. Ни для кого уже не было секретом, что при слабоумном царевиче Федоре будет создан регентский совет, наподобие того, какой в свое время создал Василий III. Было понятно и то, что невключение в состав опекунского совета грозило не только утратой власти, но и тюрьмой и плахой.
Практически все источники говорят о том, что умирающий царь и на самом деле поручил сыновей своих, Феодора и Димитрия, совету из своих самых приближенных вельмож.
Однако эти же самые источники расходятся относительно имен и числа этих вельмож. Одни исследователи называют только двух старших членов Думы: князя Ивана Федоровича Мстиславского и Никиту Романовича Юрьева.
Другие — Никиту Романовича и князя Ивана Петровича Шуйского. По некоторым сведениям Грозный назначил в совет Шуйского, Мстиславского и Юрьева. Согласно другой версии, Грозный создал совет из пяти членов: Юрьева, Шуйского, Мстиславского, бывшего причника и последнего фаворита Грозного Богдана Бельского и Бориса Годунова.
Грозный не включил в опекунский совет, а по сути дела, в новое правительство страны, Афанасия Нагого, который вместе с Годуновым и Бельским возглавлял его «двор».
Умирающий царь прекрасно понимал, что Нагой, пользовавшийся большой популярностью среди «дворовых» людей, сделает все возможное, что бы посадить на трон сына своей сестры Дмитрия, который в отличие от слабоумного Федора рос нормальным ребенком.
Не забыл он и того озлобления, какое испытывал к нему Афанасий после того, как он обещал англичанам удалить в монастырь его сестру.
Очевидец московских событий англичанин Горсей в одном случае упомянул о четырех боярах, в другом о пятерых. Горсей деятельно интриговал в пользу Бориса, и это нередко побуждало его фальсифицировать, известные ему факты.
По утверждению Горсея, главным правителем Иван IV сделал Бориса Годунова, а в помощники ему определил Ивана Мстиславского, Ивана Шуйского, Никиту Романова и Богдана Бельского. Но кто-то из названных лиц в действительности не фигурировал в царском завещании.
Теневой правитель
18 марта 1584 года, в день который ему предсказали карельские колдуны, Иван IV умер за шахматной доской. Опасаясь волнений, бояре-опекуны попытались скрыть правду от народа и приказали объявить, будто есть еще надежда на выздоровление государя. Страх перед назревавшим восстанием побудил бояр поспешить с вопросом о приемнике Грозного. Глубокой ночью они принесли присягу наследнику — царевичу Федору. Бельский, пытаясь ликвидировать регентский совет и править от имени Федора единолично, вызвал в Кремль стрелецкие сотни из состава «двора», обещая им «великое жалование» и привилегии, убедив не бояться бояр и слушаться только его приказов. Он велел затворить Кремль и попытался уговорить Федора, чтобы тот сохранил «двор» и опричнину. Узнав об этом, бояре-опекуны поспешили в Кремль с большой толпой вооруженных дворян и холопов. Стрельцы отказались открыть ворота опекунам, поднялся шум, на который отовсюду стал сбегаться народ. Эта стычка послужила толчком к восстанию. Народ захватил пушки и направил их на Фроловские ворота, требуя выдачи Бельского, олицетворявшего ненавистный всем жесткий правительственный курс.
Федору Иоанновчиу пришлось сообщить народу, что Бельского в Кремле нет. Чуть позже он был назначен наместником Нижнего Новгорода.
Серьезной угрозой для регентов являлось существование, сына царя Ивана IV и Марии Нагой малолетнего сводного брата Федора, царевича Дмитрия.
Хотя восшествие Федора на престол было абсолютно законным, существовала небольшая группа придворных, которые находились к нему или, скорее, к кругу советников, правящих от его имени, в оппозиции и защищали мнимые права Дмитрия на трон.
Они не пытались поставить мальчика во главе царства немедленно — это было бы невозможно — но хотели, чтобы к нему относились, как к прямому наследнику, поскольку Федор на тот момент не имел детей.
Это означало, что опекуны Дмитрия сохранят свое положение в правительстве. В эту группу входила большая часть Нагих, братьев и родственников царицы Марии.
Опасными их делала поддержка одного из ближайших военных советников царя Ивана IV в последние годы, не включенного в правящий круг Федора, оружничего Богдана Яковлевича Вольского, человека больших способностей, честолюбивого и мятежного.
Чтобы предотвратить попытку дворцового переворота, правительство Федора 24 мая 1584 года отослало царицу Марию с сыном и братьями в удельный город Дмитрия, Углич. Официального разрыва, однако, между Москвой и Угличем не было.
Царица Мария и мальчик Дмитрий жили во дворце Углича, как княжеская семья, и имели собственный двор. Отношения дворов Федора и царицы Марии оставались корректными.
Другим обстоятельством, тревожившим регентов, включая Бориса Годунова, было то, что дочь князя Владимира Старицкого, Мария — троюродная сестра Федора и Дмитрия — жила за границей под покровительством правительства Речи Посполитой.
Существовала опасность, что в случае войны между Москвой и Речью Посполитой король Баторий использует имя Марии в противостоянии с правительством царя Федора.
Мария была вдовой датского герцога Магнуса, вассала паря Ивана IV в качестве короля Ливонии. Царь выдал Марию замуж за Магнуса в 1573 года.
Пять лет спустя Магнус предал царя и перешел на сторону Батория. В 1583 году он умер в полной нищете. Мария, все еще сохраняющая титул королевы Ливонии, оставалась в Польше.
Советники царя Федора решили пригласить Марию с ее девятилетней дочерью в Москву. Приглашение необходимо было хранить в секрете от польско-литовского правительства, поскольку никому из московитов не позволили бы с ней встретиться.
Поэтому в августе 1585 года Борис Годунов поручил представителю британско-русской компании Джерому Горсею, который собирался отбыть в Англию, посетить Марию, передать ей приглашение царя Федора и убедить ее согласиться приехать в Москву, для чего будут сделаны все необходимые приготовления.
Из Данцига Горсей послал к царю Федору и Борису Годунову гонца с необходимой информацией, и некоторое время спустя побег Марии из Риги был организован.
Вскоре после ее приезда в Москву Марию поместили в монастырь недалеко от Троицкой Лавры и вынудили постричься в монахини, приняв имя Марфа. Ее дочь умерла в 1588 году. Таким образом, Борис не позволил ей играть какую-либо политическую роль при дворе царя Федора или среди бояр.
Еще одной тревожащей проблемой для правительства Федора являлся вопрос о политическом статусе великого князя тверского, Симеона Бекбулатовича.
Великое княжество Тверское, восстановленное царем Иваном в 1577 году, было не только исторической аномалией, но и потенциальной угрозой единству Московского царства.
При жизни царя Ивана IV Симеон, хотя официально и был суверенным правителем, фактически являлся зависимым князем (служилым князем) Ивана IV.
Эта зависимость, однако, держалась на личной верности Симеона Ивану. В будущем ситуация могла измениться. Симеон имел сыновей, следовательно, существовала возможность учреждения новой тверской княжеской династии, которую нельзя было сбрасывать со счетов.
Для устранения подобной возможности правительство Федора потребовало, чтобы Симеон официально объявил себя подданным царя Федора — в политических терминах Московии его холопом. Не имея никаких политических амбиций, Симеон согласился и начал называть себя так в своих посланиях Федору.
Новый царь Федор, после своей торжественной коронации в Москве 31 мая 1584 года, возвел Бориса Годунова, своего шурина, в чин конюшего. Иван IV в свое время упразднил этот чин, казнив последнего конюшего, но боярские правители восстановили должность, которую издавна занимали представители нескольких знатных фамилий. Это назначение, проведенное вопреки воле Грозного, ввело Годунова в круг правителей государства и расширило его влияние. По его наставлению дума провела ревизию казны и обнаружила столь большие хищения, что боярский суд вынужден был приговорить казначея Головина, имевшего поддержку регентов Мстиславского и Шуйского, к смерти.
Новый царь Федор самостоятельно управлять не мог и нуждался в руководстве. Советниками Федора стали те же влиятельные члены Боярской Думы, которые отвечали за управление в последние годы царствования Ивана IV: боярин Никита Романович Юрьев (дядя Федора), старший член Боярской Думы князь Иван Федорович Мстиславский (троюродный брат Федора) и боярин Борис Федорович Годунов. Близко к этому правящему кругу стояли князья Шуйские.
После отъезда Бельского, в Совете осталось четыре члена. Первое время преобладающую власть сохранял за собой Никита Романович, в этом ему помогали преданность и способность двух его подчиненных, дьяков Щелкаловых, Василия и Андрея.
Однако уже в августе следующего года Никита Романович умер. Именно тогда начала восходить звезда Бориса Годунова, и этим восхождением он был обязан своей сестре.
Царица Ирина была женщина с ясным умом, разумная и решительная. Она нежно любила брата и во всем поддерживала его. Она редко разделяла ложе своего вечно недомогавшего и целомудренного супруга, зато часто она являлась соучастницей его правления или даже заменяла его в исполнении верховной власти. На самом же деле это было уже правление Бориса, с подачи которого действовала его сестра.
Ни опекунам, ни другим знатным боярам это не нравилось. В результате знатные семейства Мстиславских, Воротынских, Головиных и Колычевых попали в опалу.
Обстоятельства, вызвавшие эту опалу, остаются темными. Один летописец упоминает о заговоре на жизнь Бориса, которого собирались убить его на пиру у Ивана Феодоровича Мстиславского.
Так или иначе, но в 1585 году старый вождь московского боярства был заточен в монастырь и вскоре там и скончался. Один из Головиных — Михаил Иванович — отправился в Польшу увеличивать кучку политических «отъездчиков», последователей знаменитого Курбского.
К той же оппозиционной партии принадлежали и Шуйские. В ту пору их пощадили, но через два года они получили свое. Летопись рассказывает о тех происках, к которым они прибегали, чтобы склонить Феодора к разводу с Ириной, потому что она бесплодна.
Усилиям Шуйских помогало и ставшее силой благодаря политике Грозного сословие московских купцов, которые устраивали буйные зрелища перед Грановитой палатой.
Но с помощью братьев Щелкаловых и митрополита Дионисия Борис укротил бурю. И Шуйские, проворно менявшие направление, стали сторониться от своих единомышленников, пытаясь лицемерно примириться с царским любимцем.
«Вы примирились нашими головами!» — крикнул им один возмущенный купец. Этот несчастный исчез в следующую же ночь, но и Шуйские недолго пользовались плодами своей подлой трусости.
Донос подкупленного слуги послужил предлогом к новым и более строгим гонениям. Борис, которому теперь предоставлено было действовать по его усмотрению, будучи более уверен в послушании своего венценосного питомца, не задумался нанести решительный удар.
Знаменитый воин Иван Петрович Шуйский был сослан на Белоозеро, а двоюродный брат его, Андрей Иванович, в Каргополь, и оба они были задушены.
Восемь купцов сложили свои головы на плахе, а сотни их, действительных и подозреваемых сообщников, или были заключены в тюрьмах, или разосланы по разным областям.
Митрополит Дионисий и архиепископ Варлаам — глава важной Крутицкой епархии — тоже рассорились с временщиком и понесли за это кару. Оба священнослужителя были заточены в монастырь.
Митрополичий престол занял преданный Годунову ростовский архиепископ Иов.
В силу всех эти причин вопрос о престоле для Годунова был по большому счету вопросом о жизни и смерти. Кто бы не пришел к власти, он в лучшем случае бы закончил свою жизнь в отдаленном монастыре. А вернее всего, его убили бы по дороге туда.
Тем не менее, Борис полагался на свое счастье. Он верил в звезды. Будучи настолько же суеверным, насколько и необразованным, Борис окружил себя звездочетами, гадателями и колдунами.
Один из них предсказал Борису, что он будет царствовать, но всего лишь семь лет. «Да хоть бы один день!» — будто бы ответил на это царский любимец.
Загадки избирательной кампании
7 января 1598 года умер царь Федор. Перед смертью он передал скипетр царства царице Ирине. Боярская Дума в присутствии патриарха Иова и епископов, дабы избежать междуцарствия присягнула на верность Ирине.
А претендентов на трон, надо заметить, хватало. Ближайшими родственниками Московского дома были князья-Рюриковичи, среди которых первенствовали Шуйские. Не оставили надежы получить трон и Романовы. Их аппетиты особенно разыгрались после того, как на девятый день после кончины супруга Ирина удалилась в московский Новодевичий монастырь, где и постриглась под именем Александры.
Управление государством перешло в руки патриарха и Боярской думы, а правительственные грамоты издаются от имени царицы Ирины.
Во главе правительства стал патриарх Иов, действиями которого руководила не просто преданность Борису, но и глубокое убеждение, что Борис — человек, наиболее достойный занять престол, и что избрание его в цари обеспечит порядок и спокойствие в государстве.
В пользу избрания Бориса, кроме свойства с покойным царем, всего более говорило его разумное управление при Феодоре, а царствование Феодора рассматривалось современниками как царствование счастливое.
Сверх того, долголетнее пользование верховной властью дало Борису и его родственникам громадные средства и связало с его интересами интересы администрации московского государства.
Однако не все было так просто, и отчаянная борьба за власть расколола Боярскую думу. Противники всеми силами старались заручиться поддержкой столичного населения, и Москва стала ареной яростной агитации против Бориса.
Из уст в уста передавали слухи, будто правитель отравил благочестивого царя Федора, и более тяжкое обвинение было трудно придумать.
Романовы считали свои позиции настолько прочными, что осмелились выступить с резкими нападками на правителя. Из-за их вражды Годунов перестал ездить в Боярскую думу и укрылся на своем подворье.
Вскоре раздор в Думе достиг такой остроты, что Борису пришлось переехать в хорошо укрепленный Новодевичий монастырь. Накопившееся в народе недовольство постоянно искало выхода, настроение толпы менялось мгновенно, и Борис очень опасался того, что народ отомстит ему за смерть царя.
В предвыборной борьбе назывались кандидатуры Федора Романова, Богдана Бельского и даже престарелого «царя» Симеона Бекбулатовича.
Едва истекло время траура, как бояре собрались во дворце и после длительных прений дважды выходили на Красное крыльцо и увещевали народ принести присягу думе.
Лучший оратор Думы канцлер Василий Щелкалов убеждал толпу в том, что присяга постриженной царице утратила силу и единственный выход — целовать крест боярам.
Щелкалов говорил и о том, что Борис еще не утвержден в качестве великого князя, что знатные московиты ему противятся, а некоторые призывают убить Бориса.
Но самой большой трудностью для Думы было все же то, что «великие» бояре, решительно отказавшиеся признать права Бориса на трон, не могли и не собирались разрешить собственные разногласия.
Братья Романовы унаследовали от отца популярность имени. Но они не обладали достаточной изворотливостью и опытом, чтобы сплотить всех противников правителя.
По знатности Романовы далеко превосходили Годуновых. Но и они были в родстве с царской семьей лишь по женской линии. «Принцы крови» и «великие» бояре не желали уступать им своих прав на трон.
Решение Боярской думы свидетельствовало о том, что ни Романовы, ни Мстиславские не собрали в думе большинства голосов. Все эти разногласия и связанные с ними скандалы завели думцев в тупик.
Этим воспользовался патриарх и, сопровождаемый боярами, духовенством и народом, просил Бориса венчаться на царство, но получил от него решительный отказ.
Чтобы сломить упорство Бориса, было решено созвать земский собор. 17 февраля около пятисот членов собора, большинство которых состояло из духовенства, покорного патриарху, и служилых людей, сторонников Бориса, собралось у Иова.
Иов предложил кандидатуру Бориса от имени немногих духовных лиц, которые были при преставлении царя Федора в Москве.
По другой версии патриарх выступил от имени сразу всех духовных и светских чинов: бояр, дворян, приказных, гостей и всех «хрестьян». Никто из противников правителя на собор, естественно, не попал.
Как следовало из утвержденной грамоты, на совещании «некие бояре» выступили с письменным свидетельством в пользу Бориса.
Как писал известный дъяк Тимофеев, самые переданные почитатели Годунова с восходом солнца пришли к патриарху с писаной «хартией».
В ней биография кандидата расписана самыми яркими красками. Авторы делали особе ударение на том, что Борис с детства был близок к царскому столу и что Иван Грозный считал его, сына Федора и его жену Ирину равными.
Именно царь Иван, утверждало свидетельство «приказал» Годунову сына Федора и все царство и что точно такое же благословение Борис получил и от Федора.
Особенно старался Дмитрий Годунов — старый постельничий царя Ивана. Дядя не скупился на ложь, чтобы обосновать претензии племянника на трон.
После речи Иова, прославлявшей Бориса, земский собор единогласно постановил «бить челом Борису Феодоровичу и кроме него никого на государство не искать».
20 февраля ему удалось организовать шествие в Новодевичий монастырь. Борис благосклонно выслушал речи соборных чинов, но на все их мольбы и просьбы снова ответил отказом. Более того, он распустил слух о своем скором пострижении в монахи, и очень скоро под влиянием умелой агитации настроение в столице стало меняться.
Патриарх и члены собора постарались использовать наметившийся успех и взялись за подготовку новой манифестации. По распоряжению патриарха столичные церкви открыли двери перед прихожанами с вечера 20 февраля до утра следующего дня.
Ночное богослужение привлекло множество народа. Наутро духовенство вынесло из храмов самые почитаемые иконы и со всей «святостью» двинулось крестным ходом в Новодевичий монастырь. Таким способом руководителям Земского собора удалось увлечь за собой внушительную толпу.
От имени народа переговоры с царицей Ириной и ее братом вели высшие чины собора. Убеждая Бориса принять корону, церковники пригрозили, что затворят церкви и положат свои посохи, если их ходатайство будет отклонено.
За ними выступили бояре. «А мы, — говорили они, — называться боярами не станем» (не будут управлять государством, если Борис не примет корону). Последними, как и полагалось по чину, высказались дворяне.
Выступление дворянства оказало заметное влияние на исход избирательной борьбы в Москве, так как большинство дворян стояло за Бориса.
Согласно свидетельству летописей, на Новодевичьем поле находилось много служилых людей, выступавших с особым мнением. Они заявили, что в случае отказа Бориса от короны перестанут служить и биться с неприятелями, «и в земле будет кровопролитие».
Но даже после этого Борис вышел на паперть и обернул шею тканым платком, показав тем самым, что скорее удавится, чем согласится принять корону.
Этот жест произвел большое впечатление на толпу, и Борис смог, наконец, пожать плоды многодневных усилий. Общий клич создал видимость всенародного избрания, и Годунов, расчетливо выждав минуту, объявил толпе о своем согласии принять корону.
Патриарх тут же повел его в ближайший монастырский собор и нарек на царство.
Манифестация 21 февраля сыграла важную роль в ходе избирательной борьбы. Опасность введения в стране боярского правления уменьшилась, а позиции приверженцев Годунова окрепли.
Что же касается всех отказов Бориса, то они объясняются не только русским обычаем, который требовал всякую почесть, даже простое угощение, не принимать по первому приглашению, но и еще более желанием укрепить свое положение «всенародным» избранием.
Когда же он увидел, что народ за него, то 30 апреля переехал из Новодевичьего монастыря в Кремль и поселился с семьей в царском дворце.
По всей видимости, Борис все еще опасался знатных бояр и, дабы окончательно сломить их сопротивление, он решился на отчаянный шаг.
Опасаясь протеста со стороны боярской оппозиции, он старался привлечь общее внимание к вопросу о внешней опасности. В обстановке военной тревоги ему нетрудно было разыграть роль спасителя отечества и добиться послушания от бояр.
Прекрасно зная, что крымский хан готовит поход в Венгрию, он стал усиленно распространять сведения о близком вражеском нашествии.
2 мая Разрядный приказ объявил, что крымская орда движется на Русь. Годунов объявил, что лично возглавит поход на татар. Бояре таким образом были поставлены перед выбором: им предстояло либо занять высшие командные посты в армии, либо отказаться от участия в обороне границ и навлечь на себя обвинения в измене.
Отдав приказ о сборе под Москвой всего дворянского ополчения, Годунов в начале мая выехал к полкам на Оку. При нем находились вызванные из Москвы архитекторы и строители.
Они воздвигли на берегу Оки целый город из белоснежных шатров с невиданными башнями и воротами. В этом городе Борис устроил поистине царский пир по случаю благополучного окончания своего предприятия.
В Серпухове Годунов добился больших дипломатических успехов. Крымские послы, явившиеся с предложением о мире, признали за ним царский титул. Английская королева официально поздравила его с восшествием на престол.
Серпуховский поход стал решающим этапом избирательной кампании Бориса Годунова. Шум военных приготовлений помог заглушить голос оппозиции, теперь бояре стали обращаться к нему за решением своих местнических тяжб и тем самым признали его высший авторитет.
Со своей стороны Борис постарался удовлетворить самолюбие главных противников, вверив им командование армией.
Серпуховский поход смел последние преграды на пути к общей присяге. Вековой обычай предписывал приводить к присяге в зале заседания высшего государственного органа — Боярской думы. Церемонией могли руководить только старшие бояре.
Но Борис не посчитался с традицией и велел целовать себе крест не в думе, где у него было слишком много противников, а в церкви, где распоряжался преданный Иов.
Официально Борис не принимал участия в предвыборной кампании и на него работали его родственники и друзья. И велась она так, что правда и вымысел настолько тесно переплетались в речах довренных лиц Годунова, что отличить одно от дргуого было уже невозможно.
«Люди, — писал Н. Костомаров, — хоть и видели, что все это ложь, но не смели не только ничего сделать, но даже чего-нибудь помыслить против Годунова. Он отнял у всех власть и всех держал в страхе».
Оно и понятно, поскольку Годунов приказал разыскиваать злословивших его людей, предавать пыткам, заключать в темницы и резать языки.
Его пиарщики открыто ходили по Москве и заявляли, что если «народ» не пойдет на организованное мероприятие, с каждого «возьмут пени два рубля».
Одновременно с заседаниями в Боярской Думе, патриарх Иов экстренно созвал в своих палатах церковный Собор, который «официально выдвинул кандидата» под лозунгом «Годунова — в цари!»
В это же время вдовствующая царица энергично «проводила политические консультации» с офицерами столичного гарнизона — сотниками и пятидесятниками, деньгами и обещанием будущих льгот вербуя их в избирательный штаб Годунова.
Ирина добивалась, чтобы офицеры вели пропаганду в гарнизоне и среди москвичей: всем выступать за шурина покойного царя.
Патриарх Иов занимался созданием «полевой сети агитаторов» за пределами Москвы — он слал монахов из монастырей в города для аналогичной пропаганды по России.
В результате всей это предвыборной борьбы 1 сентября 1598 года Борис венчался на царство. Во время венчания под влиянием радостного чувства у обычно осторожного и сдержанного Бориса вырвались слова, поразившие современников.
— Отче, великий патриарх Иов! — сказал он. — Перед Богом обещаю, что в мое царствие не будет нищих и бедных! А надо будет, — Борис схватил себя за ворот рубашки, — я последнее разделю со всеми!
Справедливости ради надо заметить, что кампания кампанией, но Шуйские, ни Романовы не тянули на русский престол. И не случайно А. С. Пушкин в своем эпиграфе к «Борису Годунову» написал:
Не род, а ум поставлю в воеводы…
Призрак царевича Дмитрия
Как мы знаем, впервые Лжедмитрий заговорил о себе, как о сыне Ивана Грозного в 1602 году. И надо заметить, ничего нового о себе не сказал.
Еще в 1598 года, когда план противников Бориса сделать царем Симеона провалился, они долго размышляли над тем, что им делать: признать Бориса царем и сотрудничать с ним, либо найти новые средства свергнуть его.
Они выбрали последнее и решили избавиться от Бориса, восстановив прежнюю династию с помощью призрака князя Дмитрия Угличского.
Вдохновителем нового плана являлся, по всей вероятности, боярин Федор Никитич Романов. Его братья следовали за ним, Богдан Бельский тоже был в курсе дела. Князь Мстиславский держался в стороне.
Основным оружием в борьбе с Борисом стало распространение слухов, вносящих смятение в умы москвичей. Пропагандистская кампания имела две цели: подрывать доверие народа к Борису, очерняя его личность и отрицать его право на трон, утверждая, что царевич Дмитрий жив.
По слухам Борис совершил множество преступлений, одним из самых злодейских было убийство царевича. Так, в начале 1598 года служилый казак докладывал тобольским властям, что 17 июля того года братья Быкасовы, все сосланные боярские дети, непочтительно отзывались о Борисе.
«Представьте, — якобы постоянно говорили они, — кого они хотят в Москве на царство: человека, который уничтожил истинный царский род, погубив в Угличе царевича Дмитрия и задушив царя Федора».
В феврале 1598 года в Москве распространили слухи, что царевич Дмитрий жив, о чем Андрей Сапега сразу же доложил литовскому гетману Криштофу Радзивиллу.
Более того, Андрей Сапега уверял гетмана в том, что он сам слышал, что Борис поддерживает молодого человека и готов признать его царем, если его самого не выберут.
Вряд ли это было так, однако в Москве уже тогда действительно ходили слухи о существовании царевича Дмитрия, потенциального претендента на царский престол.
К 1600 году легенда о чудесном спасении царевича Дмитрия от агентов Бориса в Угличе в 1591 году уже приняла конкретную форму и распространялась в Москве противниками Бориса.
Вряд ли было случайным совпадением, что именно в 1600 году в Москву прибыло большое посольство Льва Сапеги. Идея вызвать призрак Дмитрия, по-видимому, одновременно пришла и Романовым, и Сапеге.
Во время пребывания Сапеги в Москве в 1600–1601 годах, он тайно встречался с некоторыми из враждебно настроенных по отношению к Борису бояр.
К этому времени к исполнению роли Дмитрия уже подготовили некоего молодого человека. Если он был московитом, то должен был до 1600 года оказаться в Литве, поскольку существует свидетельство, что Сапега привозил его инкогнито в качестве члена своего посольства в Москву, а затем отправил обратно в Литву.
Заговор Романовых не мог долго оставаться тайной для шефа полиции Бориса Семена Годунова. В качестве шпионов он использовал домашних холопов бояр, которые доносили ему о намерениях или предательской деятельности своих господ. По всей вероятности, часть подобных обвинений были ложными, однако некоторые — справедливыми.
Весной 1601 года казначей Александра Романова донес Семену Годунову на своего хозяина. Всех братьев Романовых, их многих родственником и друзей взяли под стражу, обвинили в намерении извести царя колдовством и отравить, и представили на суд Боярской Думе.
Приговор объявили в июне. Федора Романова и его жену заставили принять постриг и выслали в Северную Русь. Филарета изолировали в Антониев-Сийском монастыре, а Марфу — в обители на Онеге. Став монахом, Федор-Филарет навсегда лишился возможности стать царем.
Братьев и родственников Федора сослали в различные монастыри и города Северной Руси (брата Ивана — в Пелым в Сибири). Земельные владения Романовых и большинства их сосланных друзей конфисковали. Тогда же арестовали и заключили в тюрьму Богдана Вольского.
Более того, в мае 1601 года был смещен умелый и опытный глава Посольского Приказа Василий Щелкалов. Его заподозрили в связях с Романовыми и Вольским. Его заменил Афанасий Власьев, человек значительно ему уступающий по своим довольно скромным дарованиям.
Арест и тюремное заключение Романовых и Вольского предотвратили дворцовый переворот, угрожавший Борису, но не могли предотвратить появления Лжедмитрия, поскольку машина уже была запущена.
Положение Бориса серьезно осложнилось. Боярская Дума и правящий класс Москвы понесли потери, и количество недоброжелателей Бориса быстро увеличивалось. Тем не менее, некоторые титулованные бояре, князь Мстиславский и князья Шуйский и Голицын все еще оставались верными Борису.
Однако ему приходилось вести себя очень осторожно, чтобы не обидеть их, и отдавать им предпочтение в армии и администрации, даже если можно было подобрать более подходящих людей.
Понимал ли он, что ждет страну с появлением на исторической сцене Лжедмитрия? Да, конечно, понимал, но сделать ничего не мог. Как понимал и то, что многие бояре, которых он притеснял, используют самозванца в качестве знамени в борьбе с ним. Для него никогда не было секретом, что наиболее знатные бояре терпели его и ждали любого удобного случая, чтобы покончить с худородным царем.
Ситуацию усугубил великий голод 1061–1603 годов и мятеж атамана разбойников Хлопко в 1603 году. В голодный год на Руси появилось много разбойничих шаек, состоявших преимущественно из холопов, которых отпускали господа, не желая кормить их.
Одна из таких шаек, под предводительством Хлопка-Косолапа, грабила под Москвой. Посланные для истребления шайки военные отряды ничего не могли сделать.
В конце концов, дело дошло до того, что в 1604 году против Хлопка отправлено было целое войско под начальством окольничего И. Ф. Басманова.
Во время битвы Басманов пал, но разбойники были разбиты, а Хлопко, чуть живой от ран, взят в плен. Какая его постигла участь, не известно.
В выступлениях 1602–1603 годов практически невозможно провести черту между разбойными грабежами и голодными бунтами неимущих. Социальный характер движения проявлялся, прежде всего, в том, что порожденное голодом насилие было обращено против богатых.
В разгар восстания Хлопка, 16 августа 1603 года, царь Борис издал указ о немедленном освобождении всех холопов, незаконно лишенных пропитания их господами. Царский указ подтверждает слова современников о том, что «на разбой шли, прежде всего, боярские холопы».
Среди зависимого населения боевые холопы были единственной группой, располагавшей оружием и боевым опытом. События 1603 года показали, что при определенных условиях боевые холопы могут стать ядром повстанческого движения. Это обстоятельство и вынудило власти пойти на уступки холопам в ущерб интересам дворян.
После разгрома Хлопка многие повстанцы бежали на окраины — в Чернигово-Северскую землю и в Нижнее Поволжье. Прямым продолжением выступления «разбоев» в Центре стали разбойные действия казаков на нижней Волге в 1604 году. Все эти события явились предвестниками надвигающейся гражданской войны.
После расправы с вождем повстанцев Хлопком в 1603 году пытки и казни превратились в повседневное явление. Восставшие холопы, посадские люди, крестьяне не могли рассчитывать на снисхождение.
Крепостническое государство старалось виселицами оградить себя от народного гнева. В наиболее жестоких формах террор применялся в отношении низов, а не дворянства. Власти вполне оценили опасность, когда в лагере самозванца появились комарицкие мужики-повстанцы.
В наказание за «воровство» Комарицкая волость была подвергнута неслыханно жестокому погрому. Мужчин вешали за ноги, жгли и расстреливали из луков, женщин и детей топили, оставшихся в живых продавали в холопство.
Тайное сыскное ведомство теперь возглавлял наследовавший Дмитрию Ивановичу Годунову Семен Годунов. Он усовершенствовал систему сыска в стране и приставил к каждому жителю столицы по несколько агнетов.
Борис, однако, не хотел, чтобы весть о таком печальном положении народа в его государстве дошла за границу, и воображал, что можно утаить его.
Поэтому, когда, по окончании голода, в Москву приехали иноземные послы, то Борис приказал всем наряжаться в цветные платья, а беднякам запрещено было в своих лохмотьях являться на дорогу.
Смертная казнь обещана была тому, кто станет рассказывать приезжим иноземцам о бедствиях Московского государства. Между тем в это время сам царь Борис перенес семейную невзгоду. После удаления Густава, принца шведского, в Углич, Борис стал искать другого жениха своей дочери между иностранными принцами.
В августе 1602 года царь встретился с братом короля Дании Иоанном, который очень понравился Борису. Однако в октябре тот умер от горячки. И хотя сам Борис был искренне опечален его смертью, в народе появился слух, будто Иоанна отравил именно он. Из-за боязни того, что полюбившие датчанина москвичи изберут его царем вместо Борисова сына.
Ненависть к царю росла не по дням, а по часам, и русские готовы были приписать ему всякое злодеяние. Более того, в народе ширилось убеждение в том, что царствование Бориса не благословляется небом, потому что было получено «неправдою». В конце концов договорились до того, что если утвердится на престоле род Бориса, тo русская земля погибнет.
Люди родовитые оскорблялись и тем, что на царском престоле сел потомок татарина. И, коненчо, же всем хотлелось заполучить законного царя.
Таким лицом был именно Димитрий, сын прежнего государя. Мысль о том, что он жив и скоро явится отымать у Бориса похищенный престол, все более и более распространялась в народе, а суровые преследования со стороны Бориса скорее поддерживали ее, чем искореняли.
В начале 1604 года, перехвачено было письмо, писанное одним иноземцем из Нарвы: в этом письме было сказано, что явился сын московского царя Ивана Васильевича, Димитрий, находится будто бы у казаков, и московскую землю скоро постигнет большое потрясение.
Вслед за тем пришли в Москву люди, взятые в плен казаками под Саратовом и отпущенные на родину: они принесли весть, что казаки грозят скоро прийти в Москву с царем Дмитрием Ивановичем.
Народ ожидал чего-то необычайного. Давно носились рассказы о разных видениях и предзнаменованиях. Ужасные бури вырывали с корнем деревья, опрокидывали колокольни. Там не ловилась рыба, тут не видно было птиц.
Женщины и домашние животные производили на свет уродов. В Москву забегали волки и лисицы; на небе стали видеть по два солнца и по два месяца. Наконец, летом 1604 года явилась комета, и астролог немец предостерегал Бориса, что ему грозят важные перемены.
Узнав о том, что в Польше какой-то человек выдает себя за Димитрия, царь под предлогом, что в Литве свирепствует какое-то поветрие, велел учредить на литовской границе крепкие заставы и не пропускать никого, ни из Литвы, ни в Литву.
Когда Борису донесли о появлении самозванца в Польше, он не стал скрывать своих подлинных чувств и сказал в лицо боярам, что это их рук дело и задумано, чтобы свергнуть его. Кажется непостижимым, что позже Годунов вверил тем же боярам армию и послал их против самозванца. Поведение Бориса не было в действительности необъяснимым.
Внутри государства он еще больше увеличил количество шпионов, которые всюду прислушивались: не говорит ли кто о Димитрии, не ругает ли кто Бориса.
Виновным резали языки, сажали их на колья, жгли на медленном огне и даже, по одному подозрению, засылали в Сибирь, где предавали тюремному заключению.
Борис становился недоступным, не показывался народу. Просителей отгоняли от дворцового крыльца, а начальные люди, зная, что до царя на них не дойдут жалобы, безнаказанно совершали разные насильства и увеличивали вражду народа к существующему правительству.
Выступление Самозванца
Вскоре в Москве узнали о том, что в польской Украине под знаменем Димитрия собирается ополчение и со дня на день нужно ждать вторжения в московские пределы. В июле посланник немецкого императора сообщил от имени государя, что в Польше проявился Димитрий и надобно принимать против него меры.
Борис отвечал посланнику, что Димитрия нет на свете, а в Польше явился какой-то обманщик, и царь его не боится. Однако, посоветовавшись с патриархом, царь пришел к выводу, что надо объяснить и самим себе, и народу, кто такой этот обманщик.
Стали думать и придумали, что это бежавший в 1602 году Григорий Отрепьев. Он был родом из галицких детей боярских, постригся в Чудовом монастыре и был крестовым дьяком (секретарем) у патриарха Иова.
Стали распространять исподволь в народе слух, что явившийся в Польше обманщик — именно этот беглый Григорий Отрепьев, но не решались еще огласить об этом во всеуслышание.
В сентябре послали в Польшу гонцом дядю Григория, Смирного-Отрепьева, и распространили в народе слух, что его посылают для обличения племянника, но на самом деле послали его с грамотой о пограничных недоразумениях и не дали никакого поручения о том человеке, который назывался Димитрием.
Однако царь медлил с решительным выступлением, так как сам не понимал, что происходит. Он приказал тайно привезти к нему мать Димитрия и допрашивал ее: жив ли ее сын или нет?
— Я не знаю, — ответила Марфа.
Царица, жена Бориса, пришла в такую ярость, что швырнула Марфе горящую свечу в лицо.
— Мне говорили, — сказала Марфа, — что сына моего тайно увезли без моего ведома, а те, что так говорили, уже умерли…
Рассерженный Борис велел ее отвезти в заключение и содержать с большой строгостью.
16 октября Димитрий с толпой поляков и казаков вступил в Московское государство. Города сдавались ему один за другим. Служилые люди переходили к нему на службу.
В ноябре он осадил Новгород-Северск, но был отбит посланным туда воеводой Басмановым. После того царь выслал против Димитрия войско под главным начальством Федора Мстиславского.
Это войско 20 декабря потерпело неудачу. Долее скрываться перед народом было невозможно. Послушный Борису патриарх Иов взялся объяснить русской земле запутанное дело.
Первопрестольник русской церкви, покрывая благоразумным молчанием вопрос о том, как не стало Димитрия, уверял в своей грамоте народ, что называющий себя царевичем Димитрием есть беглый монах Гришка Отрепьев.
При этом патриарх ссылался на свидетельство трех бродяг: чернеца Пимена, какого-то Венедикта и ярославского посадского человека иконника Степана.
Первый провожал Отрепьева вместе с товарищами: Варлаамом и Мисаилом в Литву; а последние два видели его в Киеве и знают, что Гришка потом назвался царевичем.
Патриарх извещал, что он с освященным собором проклял Гришку и всех его соучастников, повелевал во всех церквах предавать анафеме его и с ним всех тех, кто станет называть его Димитрием.
Вслед за тем, в феврале 1605 года, из Москвы отправили в Польшу гонца Постника Огарева уже с явным требованием выдачи «вора».
Борис заявлял королю и всей Польше, что называющий себя Димитрием — есть ни кто другой, как Гришка Отрепьев.
На сейме в то время Ян Замойский сильно осуждал Мнишка и Вишневецких, подавших помощь претенденту, говорил, что со стороны короля поддерживать его и из-за него нарушать мир с московским государем бесчестно, доказывал, что называющему себя Димитрию верить не следует.
«Этот Димитрий называет себя сыном царя Ивана, — говорил Замойский. — Об этом сыне у нас был слух, что его умертвили. Он же говорит, что на место его умертвили другого! Помилуйте, что это за Плавтова или Теренцева комедия? Возможное ли дело: приказали убить кого-то, да притом наследника, и не посмотрели, кого убили! Так можно зарезать только козла или барана! Да если бы пришлось возводить кого-нибудь на московский престол, то и кроме Димитрия есть законные наследники — дом Владимирских князей: право наследства приходится на дом Шуйских. Это видно из русских летописей».
Большинство панов было не расположено поддерживать Димитрия, но как его уже не было в Польше, то царский гонец получил такой ответ, что этого человека легче всего достать в Московском государстве, чем в польских владениях.
Ни патриаршая грамота, ни обряд проклятия не расположили к Борису народного сердца. Московские люди считали все уверения патриарха ложью.
«Борис, — говорили они, — поневоле должен делать так, как делает, а то ведь ему придется не только от царства отступиться, но и жизнь потерять».
Насчет проклятия говорили: «Пусть, пусть проклинают Гришку! От этого царевичу ничего не станет. Царевич — Димитрий, а не Гришка».
Борисовы шпионы продолжали подслушивать речи, и не проходило дня, чтобы в Москве не мучили людей кнутом, железом и огнем.
21 января 1605 года Борисово войско под начальством Мстиславского и Шуйского одержало верх над Димитрием, и тот ушел в Путивль.
Борис был очень доволен, щедро наградил своих воевод, особенно ласкал Басманова за его упорную защиту Новгород-Северска; но народ, услышавши о неудаче названого Димитрия, пришел в уныние.
Борис вскоре понял, что сила его врага заключается не в той военной силе, с которой этот враг вступил в государство, а в готовности и народа, и войска в Московском государстве перейти при первом случае на его сторону, так как все легко поддавались уверенности, что он настоящий царевич.
Когда Димитрий оставался в Путивле, украинные города Московского государства один за другим признавали его, а в Путивль со всех сторон приходили русские бить челом своему прирожденному государю.
Сам Борис не мог поручиться, что враг его обманщик. Борис, обласкавши Басманова, уверял его, что названый Димитрий обманщик, и сулил ему золотые горы, если он достанет злодея.
Борис даже обещал выдать за Басманова дочь свою и дать за нею в приданое целые области. Басманов сказал об этом родственнику Бориса, Семену Никитичу Годунову, а тот из зависти, что Борис слишком возвышает Басманова, выразил ему сомнение: не в самом ли деле этот Димитрий настоящий царевич?
Слова эти запали в сердце Басманова; несмотря на все уверения Бориса, он стал склоняться к мысли, что соперник Бориса действительно Димитрий и рано или поздно возьмет верх над Борисом. Басманов не верил ни уверениям, ни обещаниям Бориса: он знал, что этот лживый человек способен давать обещания, а потом не сдержит их.
Борис был в страшном томлении, обращался к ворожеям, предсказателям, выслушивал от них двусмысленные прорицания, запирался и целыми днями сидел один, а сына посылал молиться по церквам.
Казни и пытки не прекращались. Борис уже в близких себе лицах подозревал измену и не надеялся сладить с соперником военными силами; он решил попытаться тайным убийством избавиться от своего злодея.
Попытка эта не удалась. Монахи, которых в марте подговорил Борис ехать в Путивль отравить названого Димитрия, попались с ядом в руки последнего.
Однако в 1604 году собрали богатый урожай, и трудности, казалось, были преодолены. Но к этому времени в Польше уже начал проявлять себя самозванец. 15 марта 1604 г. его принял король Сигизмунд. 16 октября во главе примерно трех тысяч польских добровольцев, украинцев и донских казаков самозванец вошел в пределы Северской земли.
Так началась великая Смута…
Загадка смерти
«На троне он сидел и вдруг упал — кровь хлынула из уст и из ушей», именно так повествует Александр Сергеевич Пушкин о внезапной смерти Бориса Годунова. При этом о причинах смерти великий поэт даже не упоминает. Умер и все тут!
А, наверное, мог бы. Если не уточнить, то хотя бы пофантазировать на эту тему. Ведь именно благодаря Александру Сергеевичу Антонио Сальери превратился в убийцу великого Моцарта.
Антонио Сальери был выдающимся музыкальным педагогом, преподавал пение, композицию и теорию музыки, причём небогатым, но талантливым музыкантам уроки давал бесплатно.
Среди его учеников были Бетховен, который брал у Сальери уроки вокального письма вплоть до 1809 года, и Франц Шуберт, чей талант опытный педагог разглядел, когда тот ещё мальчиком пел в Придворной капелле, и взял его к себе на бесплатное обучение. В 1816 году, когда в Вене широко отмечалось 50-летие пребывания Сальери в австрийской столице, Шуберт посвятил учителю небольшую кантату на собственный текст.
Последние годы жизни композитора были омрачены слухом о его причастности к смерти Моцарта. В здравом уме и в твёрдой памяти Антонио Сальери решительно отвергал эту чудовищную клевету и просил своего ученика Игнаца Мошелеса опровергнуть её перед всем миром.
Однако позже, когда после неудачной попытки самоубийства Сальери был помещён в клинику для душевнобольных, распространился слух, будто он сам сознался в отравлении Моцарта.
Этот слух запечатлён, в частности, в разговорных тетрадях Бетховена за 1823–1824 годы, при этом как для А. Шиндлера, сообщившего новость, так и для Бетховена, это предполагаемое признание было лишь свидетельством тяжёлого состояния Сальери.
В настоящее время одни исследователи ставят под сомнение сама признание. А Пьеро Бускароли считает, что в том психическом состоянии, в каком находился Сальери последние полтора года, обвинение легко могло превратиться в самообвинение.
Тем не менее, Пушкин ни словом не обмолвился о возможных причинах смерти Бориса Годунова. Хотя вряд ли не задумывался над тем, как совершенно здоровый человек отдал Богу душу за какой-то час.
Годунов умер в разгар борьбы с претендовавшим на русский престол Лжедмитрием I. Возможно, смерть Годунова приблизила напряжение этой борьбы.
Прежде деятельный и энергичный, Борис в конце жизни все чаще устранялся от дел. Он почти не покидал дворец, перестал принимать прошения и жалобы.
Круг лиц, всю жизнь поддерживавших его своими советами и помощью, стремительно сужался. Царя все больше одолевала болезнь. Физические и умственные силы его быстро угасали. Будучи подвержен суевериям, правитель давно питал склонность к чернокнижию.
Слабость превратилась в страсть, когда счастье окончательно отвернулось от Бориса. Не находя опоры в ближайшем окружении, царь обращался к прорицателям. Он полон чар, писал один из польских дипломатов в Москве, и без чародеек ничего не предпринимает даже в малом, живет их советом и наукой, их слушает.
Погруженный в отчаяние из-за постоянных неудач, царь переставал доверять себе и, казалось, терял рассудок. Предчувствуя близкий конец, Борис мучительно размышлял над тем, может ли он рассчитывать на спасение в будущей жизни, и за разрешением своих сомнений обращался то к богословам, то к знаменитой в Москве юродивой — старице Олене.
«Ведунья» Дарыща давала официальные показания о ворожбе во дворце у Бориса спустя 40 лет после его смерти.
Обуреваемый страхом перед самозванцем, Годунов не раз засылал в его лагерь тайных убийц. Позже он приказал привезти в Москву мать Дмитрия и выпытывал у нее правду: жив ли царевич или его давно нет на свете?
Неизвестно, дошла ли до Бориса об этом весть, но вскоре ему пришел конец. 13 апреля, в неделю мироносиц, царь встал здоровым и казался веселее обыкновенного. После обедни приготовлен был праздничный стол в золотой палате. Борис ел с большим аппетитом и переполнил себе желудок.
После обеда он пошел на вышку, с которой часто обозревал всю Москву. Но вскоре он поспешно сошел оттуда, почувствовал себя плохо.
Когда пришел доктор, царю стало хуже. У него выступила кровь из ушей и носа. Царь упал без чувств. Прибежал патриарх, за ним явилось духовенство.
Бориса едва успели причастить царя Святых Тайн, а потом совершили пострижение в схиму и нарекли Боголепом.
Около трех часов пополудни Борис скончался. Целый день боялись объявить народу о смерти царя, огласили только на другой день и начали посылать народ в Кремль целовать крест на верность царице Марии и сыну ее Федору.
Патриарх объявил, что Борис завещал им престол свой. Тотчас пошли рассказы, что Борис на вышке себя отравил себя из-за малодушия ядом в припадке отчаяния.
Этот слух распустили немцы, доктора Бориса. На следующий день останки его были погребены в Архангельском соборе между прочими властителями Московского государства.
Но то были пустые слухи. Находившийся при особе царя во дворце Яков Маржарет засвидетельствовал, что причиной смерти его явился апоплексический удар.
Незадолго до кончины Годунов решил вверить командование армией любимому воеводе Петру Басманову, отличившемуся в первой кампании против самозванца. Молодому и не слишком знатному воеводе предназначалась роль спасителя династии. Последующие события показали, что Борис допустил роковой просчет.
«Борису исполнилось 53 года от рождения, — пишет Н. М. Карамзин, — в самых цветущих летах мужества имел он недуги, особенно жестокую подагру, и легко мог, уже стареясь, истощить свои телесные силы душевным страданием. Борис 13 апреля, в час утра, судил и рядил с вельможами в думе, принимал знатных иноземцев, обедал с ними в Золотой палате и, едва встав из-за стола, почувствовал дурноту: кровь хлынула у него из носу, ушей и рта; лилась рекою; врачи, столь им любимые, не могли остановить ее. Он терял память, но успел благословить сына на государство Российское, восприять ангельский образ с именем Боголепа и чрез два часа испустил дух в той же храмине, где пировал с боярами и иноземцами…»
Приводя столь короткий рассказ, историк с горечью говорит о том, что «потомство не знает ничего более о сей кончине, разительной для сердца. Кто не хотел бы видеть и слышать Годунова в последние минуты такой жизни — читать в его взорах и в душе, смятенной внезапным наступлением вечности? Пред ним был трон, венец и могила; супруга, дети, ближние, уже обреченные жертвы судьбы; рабы неблагодарные, уже с готовою изменою в сердце; пред ним и святое знамение христианства: образ того, кто не отвергает, может быть, и позднего раскаяния!»
Молчание современников, сожалеет Карамзин, подобно непроницаемой завесе, скрыло подробные обстоятельства смерти царя.
Далее историк говорит о распространенной одно время версии: «Уверяют, что Годунов был самоубийцею, в отчаянии лишив себя жизни ядом; но обстоятельства и род его смерти подтверждают ли истину сего известия? И сей нежный отец семейства, сей человек, сильный духом, мог ли, спасаясь ядом от бедствия, малодушно оставить жену и детей на гибель почти несомнительную? И торжество самозванца (Лжедмитрия) было ли верно, когда войско еще не изменяло царю делом; еще стояло, хоть и без усердия, под его знаменами? Только смерть Бориса решила успех обмана; только изменники, явные и тайные, могли желать, могли ускорить ее — но всего вероятнее, что удар, а не яд прекратил бурные дни Борисовы…»
А вот что пишет лучший знаток этого периода русской истории Р. Скрынников: «Прежде деятельный и энергичный, Борис в конце жизни все чаще устранялся от дел. Он почти не покидал дворец, перестал принимать прошения и жалобы. Круг лиц, всю жизнь поддерживавших его своими советами и помощью, стремительно сужался.
Царя все больше одолевала болезнь. Физические и умственные силы его быстро угасали. Будучи подвержен суевериям, правитель давно питал склонность к чернокнижию. Слабость превратилась в страсть, когда счастье окончательно отвернулось от Бориса.
Не находя опоры в ближайшем окружении, царь обращался к прорицателям. Он полон чар, писал один из польских дипломатов в Москве, и без чародеек ничего не предпринимает даже в малом, живет их советом и наукой, их слушает. Погруженный в отчаяние из-за постоянных неудач, царь переставал доверять себе и, казалось, терял рассудок.
Предчувствуя близкий конец, Борис мучительно размышлял над тем, может ли он рассчитывать на спасение в будущей жизни, и за разрешением своих сомнений обращался то к богословам, то к знаменитой в Москве юродивой — старице Олене.
„Ведунья“ Дарыща давала официальные показания о ворожбе во дворце у Бориса спустя 40 лет после его смерти.
Обуреваемый страхом перед самозванцем, Годунов не раз засылал в его лагерь тайных убийц. Позже он приказал привезти в Москву мать Дмитрия и выпытывал у нее правду: жив ли царевич или его давно нет на свете?
13 апреля 1605 года Борис скоропостижно умер в Кремлевском дворце. Передавали, будто он из малодушия принял яд. Но то были пустые слухи. Находившийся при особе царя во дворце Яков Маржарет засвидетельствовал, что причиной смерти его явился апоплексический удар…»
Возможно, так оно и было на самом деле, и Борис умер своей смертью. Но вряд ли мы удивимся, если когда-нибудь узнаем, что кто-то подсыпал ему яд. Кого-кого, а врагов у царя хватало…