Старший сын польского Короля Сигизмунда III, с 6 февраля 1633 года. Король польский и Великий князь литовский. 27 августа 1610 года как «московский царь» принял присягу московского боярского правительства.
Тайна вступления на престол
Как мы уже знаем, после неудачи Василия Шуйского в борьбе с интервентами, недовольство народа, дворян и части бояр привели к его свержению 17 июля 1610 года.
К этому времени в России сложилась весьма сложная военная и политическая обстановка. Россия оказалась одновременно в состоянии войны с Речью Посполитой, была охвачена восстаниями Лжедмитрия II и Ивана Болотникова, а также подверглась нападению ногайцев и крымчаков.
Все эти события привела к возникновению Семибоярщины. В феврале 1610 года часть тушинских оппозиционеров под Смоленском начала переговоры с польским королём Сигизмундом о приглашении на русское царство королевича Владислава с ограничением его прав в пользу Боярской думы и Земского собора.
В мае 1610 года после пира в Москве после пира умер влиятельный русский полководец Скопин-Шуйский, что привело к усилению антишуйских настроений.
В июне 1610 года часть войск русского царя потерпела поражение от поляков у села Клушино, а воевода другой части войска, Валуев, соглашается на поддержку кандидатуры королевича Владислава.
Таким образом, дорога на Москву полякам была открыта. С другой стороны, из Калуги, к Москве быстро двинулся Лжедмитрий II.
Небольшая группа во главе с патриархом Гермогеном поддерживала царя Василия Шуйского. Сам патриарх пытался защитить Шуйского даже в день свержения последнего.
Партия Голицыных рассчитывала свергнуть Шуйского и провозгласить царём Василия Голицына. При этом Голицыны поддерживались воеводой Ляпуновым.
Тушинский боярин Дмитрий Трубецкой тайно вёл переговоры в Москве в интересах Лжедмитрия. Клан Романовых, изначально ориентировавшийся на Голицыных, расчитывал посадить на трон Михаила Романова.
В результате всех этих передряг в Москве в июле 1610 года была образована Семибоярщина («седьмочисленные бояре») — правительство, которое формально просуществовавшее до избрания на трон царя Михаила Романова.
Оно состояло из членов Боярской думы — князей Ф. И. Мстиславского, И. М. Воротынского, А. В. Трубецкого, Б. М. Лыкова, а также И. Н. Романова, Ф. И. Шереметева.
В начале работы правительства в ней принимал участие и князь В. В. Голицын. Главой Семибоярщины был избран князь, боярин, воевода, влиятельный член Боярской думы с 1586 Федор Иванович Мстиславский.
В истории его политической деятельности он трижды отказывался от выдвижения на русский трон и согласился быть лишь главой объединенного боярского правительства в 1610.
Надо заметить, что идея избранного боярского правительства возникала в русской истории 16–17 веках неоднократно и находила свое претворение при Иване Грозном (Избранная рада) и Феодоре Ивановиче. Однако в полной мере эта идея получила свое развитие только в период Смуты.
Как мы уже знаем, 17 июля 1610 бояре и дворяне во главе с воеводой Захарием Ляпуновым, ворвались в царский дворец и потребовали от Шуйского отречься от престола.
В тот же день его насильно постригли в монахи. Одной из причин свержения Шуйского был распространившийся слух о возможности объединиться с русскими сторонниками Лжедмитрия II, низложить его вместе с ними, а затем совместно избрать нового царя. Но сначала надо было прекратить междоусобную войну, избрав для этого коалиционный орган управления из 7 бояр.
24 июля польские войска во главе с С. Жолкевским подошли к Москве. Боясь искать опоры и помощи внутри страны, где полыхала крестьянская война под руководством И. И. Болотникова, московские бояре обратились к полякам с предложением найти устраивающий обе стороны компромисс.
Однако «военные условия» требовали незамедлительных решений. Чтобы избежать борьбы боярских кланов за власть было решено не избирать царём представителей русских родов.
Власть нового правительства распространялась только на Москву. На западе от Москвы стояло войско Речи Посполитой во главе с гетманом Жолкевским, а на юго-востоке расположился вернувшийся из-под Калуги Лжедмитрий II с литовским отрядом Сапеги.
Особый страх у бояр вызывал Лжедмитрий, который имел в Москве множество сторонников и пользовался большей популярностью.
В результате, было решено договориться с Жолкевским и пригласить на престол королевича Владислава на условиях его перехода в православие, как о том уже было договорено между Сигизмундом и тушинской делегацией.
Коронный гетман Жолкевский был в 7 верстах от Москвы со стороны Хорошевских лугов 24 июля, и теперь уже приходилось выбирать уже между Лжедмитрием II и королевичем Владиславом.
«Если у самозванца могли быть приверженцы в низших слоях московского народонаселения, — писал С. Соловьев, — то бояре и все лучшие люди никак не могли согласиться принять вора, который приведет в Думу своих тушинских и калужских бояр, окольничих и дворян думных, который имение богатых людей отдаст на разграбление своим козакам и шпыням городским, своим давним союзникам.
Поэтому для бояр и лучших людей, для людей охранительных, имевших что охранять, единственным спасением от вора и его козаков был Владислав, то есть гетман Жолкевский с своим войском.
Главою стороны Лжедимитриевой был Захар Ляпунов, прельщенный громадными обещаниями вора; главою стороны Владиславовой был первый боярин — князь Мстиславский, который объявил, что сам он не хочет быть царем, но не хочет также видеть царем и кого-нибудь из своих братьев бояр, а что должно избрать государя из царского рода».
Боярская дума не могла выбирать царя без участия Земского собора, однако положение требовало быстрого принятия решения. Поэтому сразу после свержения царя за Серпуховскими воротами Москвы были созваны те представители земства, которые были в наличии.
Дальнейшие события описываются по-разному. «Захар Ляпунов с Салтыковым и Хомутовым взошли на высокое Лобное место, — писал Костомаров, — и стали приглашать бояр, патриарха, духовных, дворян, детей боярских и весь православный народ на всенародное собрание за Серпуховскими воротами. Народ отовсюду повалил за Серпуховские ворота. Съехались туда бояре. Прибыл и патриарх».
Однако в «Московском летописце» мы читаем: «Вся Москва и внидоша во град (то есть в Кремль) и бояр взяша и патриарха Ермогена насильством и ведоша за Москву-реку к Серпуховским воротам».
Если это было именно так, то речь шла о нарушении права. В период отсутствия главы государства необходима политическая воля и исполнение закона. А вот силовое давление на одного или нескольких представителя власти может быть расценено как незаконный акт, а следовательно и решение Земского собора в этом случае может быть признано однозначно легитимным.
Не менее важен в таком случае был вопрос и о том, а было ли собрание людей, созваных через набат, действительно, собором?
Такк, исследователь этого вопроса В. Н. Латкин, использовавший материалы Столяровского хронографа, где перечислены все присутствовавшие чины на Соборе 1610 года, считает, что Земский собор был представлен минимальным составом.
«И Бояря, князь Федор Иванович Мстиславской, и все Бояря, и Окольничие, и Думные люди, и Стольники, и Стряпчие, и Дворяне, и гости, и торговые лучшие люди съезжались за город…»
С. Ф. Платонов объясняет наличие в Москве земских чинов из провинции тем, что они находились в столице по службе.
В начавшихся переговорах представители Семибоярщины дали обещание, несмотря на протесты русского патриарха Гермогена, не избирать царём представителя русских родов.
17 августа 1610 поляки дали согласие правительству Семибоярщины подписать договор. Согласно ему, правителем Семибоярщины русским царём признавался сын польского короля Сигизмунда III — королевич Владислав, который призывался на русский престол.
Ограждая свои привилегии, аристократическое правительство добилось включения статей, ограничивавших права Владислава (необходимость принятия им православия ещё в Смоленске, обязательство жениться только на русской, ограничение количества приближённых лиц из Польши, сохранение всех прошлых порядков с неизменным крепостным правом и т. п.).
С. Жолкевский, понимая, что подписание договора может быть негативно воспринято польским королем, направил к тому посольство в составе кн. В. В. Голицына и митрополита Филарета Никитича Романова (отца Михаила Романова).
Приняв посольство, Сигизмунд III потребовал, чтобы не его сына, а его самого Семиборящина признала царем России. По его требованию С. Жолкевский привез в Польшу низложенного царя Василия Шуйского, в то время как правительство Семиборящины в ночь на 21 сентября 1610 тайно впустило в Москву польские войска, стоявшие в непосредственной близости от Поклонной горы под селом Дорогомиловым.
В российской историографии этот факт рассматривается как акт национальной измены.
Наместник Владислава, которому было всего 15 лет, Александр Гонсевский, получивший чин боярина, стал самовластно распоряжаться в стране.
С октября 1610 реальная власть в столице и за ее пределами сосредоточилась в руках военных руководителей польского гарнизона А. Гонсевского и С. Жолкевского.
Не считаясь с русским правительством из семи бояр, он щедро раздавал земли сторонникам Польши, конфискуя их и у тех, кто оставался верен стране.
Это изменило отношение самих членов правительства Семибоярщины к призванным ими полякам. Воспользовавшись растущим недовольством, патриарх Гермоген начал рассылку грамот по городам России, призывая оказывать сопротивление новой власти. За это он был взят под стражу и впоследствии казнен.
Семибоярщина номинально функционировала вплоть до освобождения Москвы Народным ополчением под руководством К. Минина и Д. Пожарского.
После предательской сдачи полякам Москвы «Семибоярщина» признала Владислава царем, принесла ему присягу и чеканила от имени «Владислава Жигимонтовича» монету.
Необходимо было благословение Церкви. Бояре отправили к Патриарху выборных с просьбой благословить заключённый ими договор с Жолкевским по поводу приглашения на престол королевича Владислава.
Святитель находился в Успенском соборе, когда пришли к нему выборные.
— Если в намерении вашем, — ответил он им, — нет лукавства, и вы не помышляете нарушить православную веру и привести в разорение Московское государство, то пребудет на вас благословение всего собора четырёх Патриархов и нашего смирения. Но если это не так, то пусть ляжет на вас клятва от всех четырёх православных Патриархов и от нашего смирения, и вы будете лишены милости Бога и Пресвятыя Богородицы и примете месть от Бога наравне с еретиками и богоотступниками!
Тайная война патриарха Гермогена
Но вскоре выяснилось, что король Сигизмунд сам хочет царствовать на Руси, а якобы готовый стать «православным» королевич, по словам Сигизмунда, молод, а потому управлять огромной страной еще не готов.
Таким образом, вряд ли можно было считать присягу Владиславу законной, ибо Православия он не принимал, в Москву не прибыл и венчан на царство не был.
Но скорбен был Патриарх Гермоген. Святитель хорошо понимал, что не приведёт к добру избрание Царём польского королевича.
Старец «плакался пред всем народом и просил молить Бога, чтобы Он воздвиг Царя русского».
Вскоре обнаружилось, что не напрасно скорбел Святейший Гермоген.
Бояре отправили многочисленное посольство под Смоленск, к польскому королю Сигизмунду. Главным послам митрополиту Филарету, князю Василию Голицыну и князю Даниилу Мезецкому было приказано просить короля отпустить королевича на царство в Москву.
При этом было поставлено условием его переход в православную веру, разрыв сношений с папой римским и женитьба на девушке из русского боярского рода.
Святитель написал два письма: одно — королю, а другое — королевичу. Он умолял короля отпустить сына в православие, а королевича — принять православие.
Заптем обратился к послам.
— Вы, — сказал он, — как мученики, хотящие мучиться, даже до смерти не щадите жизни своей: за таковые подвиги вы получите венцы царствия небесного.
— Лучше умереть за православную христианскую веру, нежели учинить что-либо постыдное! — ответил ему Филарет, и патриарх благословил послов.
Король крайне неприветливо встретил послов. Во время приёма князья Голицын, Мезецкий и митрополит Филарет высказали всё, что им было поручено. И вот тут-то Сигизмунд заявимл, что сам хочет царствовать на Руси, а королевич выставлялся лишь для отвода глаз.
— Да и куда ему, — добавил он, — такому молодому править государством. Вот когда станет постарше, тогда и займет престол Московских Царей…
Послы оповестили Москву о великом обмане короля. Жолкевский начал вести переговоры с боярами о том, чтобы впустить польские войска в Москву, для охраны столицы от шаек тушинского вора.
Патриарх воспротивился этому. Однако первосвященника не послушали, а его сторонников стали сажать в тюрьму и всячески преследовать.
Поляки заняли Москву. Гетман Жолкевский распоряжался в столице всеми делами. Зная влияние патриарха на народ, он старался привлечь Святителя на свою сторону, но безуспешно. Гермоген не имел никакого желания сотрудничать с врагами Русской земли.
Жолкевский быстро понял, что, добиваясь Московского престола, король затеял опасную игру. Гетман видел, как русские ненавидят притеснителей.
«Быть бунту!» — решил он и поспешил к королю, передав власть над Москвою и польским гарнизоном пану Гонсевскому.
Гонсевский стал усиленно агитировать за своего короля. Ему усердно помогали предавшиеся за деньги полякам боярин Михайло Салтыков и мелкий кожевник Федька Андронов.
Патриарх Гермоген один остался верен православной вере и правде. Народ обратил последние свои надежды на твёрдого духом и прямодушного святителя.
Патриарх заявил, что надо собирать всенародное ополчение, которое освободит Москву и всё государство от поляков, а затем избрать Царя.
Народ согласился с Патриархом, и Святитель начал писать грамоты, призывая русские города ополчиться для избавления святой Руси от бед.
Так святитель открыто восстал против поляков и своими воззваниями, проникнутыми пламенной любовью к Родине, ободрял и укреплял русских людей.
Мстиславский, Салтыков, Андронов и другие, видя, что в городах собираются ополчения, 5 декабря явились к Патриарху Гермогену и стали просить его: «Благослови, Владыко святый, народ на присягу королю Сигизмунду, да подпиши вот эти грамоты: дескать, русские люди во всём полагаются на его королевскую волю и готовы подчиниться ему беспрекословно. А другая грамота к смоленским нашим послам, чтоб они ни в чём не прекословили королю. Чего он хочет, тому и быть».
— Я согласен, — ответил Патриарх, — писать королю, но не о том и не так. Если король даст сына своего на Московское государство и Владислав крестится в православную веру и всех польских людей выведет вон из Москвы, то я к такому письму руку свою приложу и прочим властям повелю то же сделать. А чтобы писать так, как вы пишете, что нам всем положиться на королевскую волю и повелеть послам московским сделать то же самое, то это, ведомое дело, значит, нам целовать крест самому королю, а не королевичу; таких грамот ни я, ни прочие власти писать не будем и вам не повелеваем. Если же вы меня не послушаете, то я возложу на вас клятву и прокляну всех, кто пристанет к вашему совету. К восставшим же на защиту Отечества гражданам писать буду: если королевич примет единую веру с нами и воцарится, то повелеваю и благословляю твёрдо пребывать в послушании к нему; если же и воцарится, да единой веры с нами не примет и людей польских из города не выведет, то я всех тех людей, которые уже крест ему целовали, благословляю идти на Москву и страдать за веру до смерти!
В ответ Михайло Салтыков закричал:
— Я убью тебя!
Он выхватил нож и замахнулся на святителя. Патриарх крестом и спокойно произнёс:
— Не страшусь ножа твоего, но вооружаюсь силою Креста Христова против твоего дерзновения. Будь же ты проклят от нашего смирения в этом веке и в будущем!
Салтыков упал в ноги святителю и просил у него прощения. Гермоген простил его, а Мстиславскому сказал:
— Твое начало, князь! Ты над всеми — больший честью, тебе прилично подвизаться и пострадать за православную веру, а если и ты прельстишься, как другие, то вскоре Бог прекратит твою жизнь, корень твой весь уничтожится, и никого не останется на земле из рода твоего…
Тем временем к Москве стягивалось до ста тысяч защитников Отечества под начальством рязанского воеводы Прокопия Ляпунова.
Калужане шли под начальством князя Дмитрия Трубецкого. К ним присоединился атаман Заруцкий с казаками. Масса ополченцев, шедших «умереть за святые Божии церкви и за веру христианскую», испугала оккупантов.
Гонсевский явился к Гермогену и грубо сказал:
— Ты — первый зачинщик измены и всего возмущения. По твоему письму ратные люди идут к Москве! Отпиши им теперь, чтобы они отошли, а то мы велим уморить тебя злою смертью!
— Что вы мне угрожаете? — бесстрашно ответил Патриарх. — Единого Бога я боюсь. Вы мне обещаете злую смерть, а я надеюсь получить чрез неё венец. Уйдите вы все, польские люди, из Московского государства, и тогда я благословлю всех отойти прочь. А если вы останетесь, — моё благословение: всем стоять и помереть за православную веру!
Пришедший после Гонсевского Салтыков стал требовать того же, что и поляк. Гермоген отвечал:
— Если ты и с тобою все изменники и поляки выйдете из Москвы, то напишу, чтоб ополчения возвратились, и тогда всё умирится… Благословляю всех достойных вождей христианских утолить печаль Церкви и Отечества!
В то же время к Патриарху приезжали послы из городов. Святитель укреплял их в любви к Отечеству и уговаривал стоять твёрдо за Родину и истинную веру.
Русская земля никого не хотела слушать, кроме своего первосвятителя. Русь собирала свою силу и становилась страшной незваным гостям.
Патриарх разослал по всем городам грамоты, открыто призывал народ вооружаться против поляков, разрешал от присяги Владиславу, убеждал собраться всем и двинуться к Москве.
Ещё до этих грамот поляки приставили стражу к Патриарху. Теперь же они держали первосвятителя Русской Церкви под строгим надзором.
Лишь изредка Патриарху удавалось поговорить, более или менее свободно, с русскими людьми, которые со всех сторон приходили к Москве, чтобы получить благословение от великого печальника родной страны.
Русские люди разносили по всей земле слова Патриарха. Народ воспламенялся духом и принимал твёрдую решимость пожертвовать всем за Родину.
Во многих местах жители целовали крест, чтобы стоять за Москву и идти против поляков. Города начали пересылать друг другу грамоты с призывом восстать за спасение родной земли.
Ополчения, двинувшиеся из различных концов Русской земли под предводительством Ляпунова, Трубецкого и Заруцкого, подошли к Москве.
В апреле 1611 года, здесь собралось около 100 000 ополченцев. Опасаясь народного возмущения, Гонсевский освободил Гермогена на один день — в Вербное воскресенье — совершить обряд шествия на осляти.
Гонсевский с русскими изменниками ещё раз решил повлиять на старца-Патриарха. «Если ты не напишешь к Ляпунову и товарищам его, чтобы они отошли прочь, сам умрёшь злою смертию», — угрожали они.
— Вы мне обещаете злую смерть, — спокойно отвечал Патриарх, — а я надеюсь через неё получить венец и давно желаю пострадать за правду. Не буду писать к полкам, стоящим под Москвою, — прибавил святитель, — уж я говорил вам, и ничего другого от меня не услышите!
Тогда поляки бросили Патриарха в подземелье Чудова монастыря, держали старца впроголодь и объявили его лишённым патриаршего сана.
На страстной неделе поляки зажгли Москву, а сами заперлись в Кремле. Ляпунов загородил все пути в Москву, и подвоз припасов прекратился.
Однако совершенно не во время между ополченскими воеводами происходили раздоры. Вражда привела к тому, что отважный и честный Ляпунов был убит. Ополчение расстроилось.
В это же время король польский взял Смоленск с помощью изменника, который указал путь полякам в слабо защищённые смоленские ворота, а шведы заняли Новгород. Москве угрожали новые беды. Помощи неоткуда было ожидать.
Атаман Заруцкий попытался посадить на русский престол сына Марины Мнишек и тушинского вора. Тогда в последний раз патриарх Гермоген из своего заточения возвысил властный голос.
5 августа 1611 года к патриарху тайно пробрался некий свияженин Родион Мосеев. Святитель составил свою последнюю грамоту и отослал её в Нижний Новгород, где русские люди особенно скорбели о постигших Родину страданиях.
В грамоте старец посылал всем восставшим за Родину благословение и наставление твердо стоять за веру. «А Маринкина сына не принимайте на царство: я не благословляю. Везде говорите моим именем!» — поучал святой старец.
Последняя грамота многострадального Патриарха совершила великое дело. Когда она была получена в Нижнем Новгороде, то здешний староста Козьма Захарьевич Минин-Сухорукий воззвал к народу: заложить всё, жён и детей, ничего не щадить для спасения Отечества.
И снова выросло могучее ополчение. Составлялось оно всю зиму на севере, а также в Поволжье и на Оке, а весною 1612 года пошло к Москве под начальством доблестного воеводы князя Пожарского и великого гражданина Минина, и 23 октября того же года Москва была освобождена от поляков.
Ещё во время сбора Второго ополчения Гонсевский пришёл в тюрьму к страдальцу-Патриарху и потребовал, чтобы святитель повелел не собираться русским людям воедино и не ходить на освобождение Москвы.
— Нет! — сказал радостно Гермоген. — Я благословляю их. Да будет над ними милость Божия, а изменникам — проклятие!
После этого поляки начали морить великого старца голодом. Святитель мученически скончался 17 февраля 1612 года, исполнив до конца святой долг преданности православной вере и Родине.
Через сорок лет после кончины тело Святейшего Патриарха было перенесено из Чудова монастыря в кремлёвский Успенский собор.
Загадки Второго ополчения
История второго ополчения в эпоху русской Смуты начала XVII века представляется явлением исключительным.
Ополчение собралось на восьмой год Смуты в разоренной и обессиленной бесконечной гражданской распрей войне. Собралось в тот самый момент, когда, казалось, было уже невозможно найти никакой объединяющей идеи.
Именно тогда, когда среди национальной элиты не осталось ни одного авторитетного лица, когда не только отдельные личности, но целые слои общества показали свою неспособность овладеть ситуацией, началось движение снизу.
Не бояре, дворяне или казаки, а простые посадские люди взялись за спасение Отечества, и в центре событий оказался нижегородский купец Кузьма Минин.
Именно он, вслед за патриархом Гермогеном, высказыл простую и понятную каждому русскому человеку идею о спасении веры и православных святынь.
И именно вокруг этой идеи начали объединяться все патриотические силы. В разоренной стране Минин нашел деньги, оружие, провиант и подвел под военную борьбу прочный экономический фундамент.
Когда ополчение уже начало создаваться и возникла нужда в военном вожде, взор земских людей обращатился на князя Пожарского — представителя захудалого рода, никогда не игравшего в русской истории какой-либо роли.
Князь был честный служака, однако во всем остальном это была совершенно ординарная личность. Пожарский не был трибуном, не блистал никакими другими способностями да полководецем, говоря откровенно, он был более чем посредственным.
Тем не менее, именно он, подобно Минину, стал служить земскому ополчению так же верно, как прежде служил Годунову, Дмитрию и Шуйскому.
Несмотря на полученную им диктаторскую власть, в его поступках нет никакой личной интриги, никакого выпячивания своего «я», никакого стремления тем илииным способом закрепить свое исключительное положение.
Эта скромность, быть может, есть самая поразительная черта в вождях второго ополчения. Минин и Пожарский собрали ратных людей, освободили от поляков столицу, созвали Земский собор, положивший конец Смуте, дали взрасти новой государственности и, сделав свое дело, отступили в сторону, отдав власть другим.
Конечно, они получили награды, но не слишком большие. Им даровали чины и звания, но не очень высокие. Они скромно стушевались в толпе знатных бояр и князей, явившихся вокруг нового царя.
Точно так же овело себя и выдвинувшее их сословие: сыграв свою роль, оно тихо сошло со сцены. Ничем особым современники не воздали Минину и Пожарскому, да, наверно, и немогли воздать. Но тем большей была их посмертная слава у последующих поколений, для которых сами имена ихстали символом скромного, неброского, самоотверженного патриотизма, такого патриотизма, который в России всегда умели ценить и отличать.
Дмитрий Пожарский родился в ноябре 1578 года в семье князя Михаила Федоровича Пожарского. Предками Пожарских были удельные князья Стародубские, но им мало чего перепало от их прежнего величия. Пожарские числились в ряду захудалых фамилий и даже не попали в Разрядные книги.
Отец Дмитрия умер, когда ему было всего девять лет, и мать переехала в Москву, где у Пожарских был свой дом на Сретенке.
С 1593 года князь Дмитрий начал службу при государевом дворе царя Федора Ивановича и стал «стряпчим с платьем», в обязанности которого входило под присмотром посгельничего подавать туалетные принадлежности при облачении царя, или принимать одежду с прочими вещами, когда царь раздевался.
В те же годы он женился. В начале царствования Бориса Годунова князя Пожарского перевели в стольники Он получил поместье под Москвой, а затем был отправлен из столицы в армию на литовский рубеж.
После смерти Годунова Пожарский присягнул царевичу Дмитрию. В продолжение всего его короткого царствования он оставался в тени.
Только при ВасилииШуйском Пожарского назначили воеводой, и он получил под начало конный отряд. Верность его в боях с тушинцами была замечена, и царь пожаловал ему в Суздальском уезде село Нижний Ландех с двадцатью деревнями.
«Князь Дмитрий Михайлович, — говорилось в жалованной грамоте, — будучи в Москве в осаде, против врагов стоял крепко и мужественно, и к царю Василию и к Московскому государству многую службу идородство показал, голод и во всемоскудение и всякую осадную нуждутерпел многое время, а на воровскуюпрелесть и смуту ни на какую не покусился, стоял в твердости разума своего крепко и непоколебимо безо всякие шатости».
В 1610 году царь назначил Пожарского воеводой в Зарайск. Прибыв в эту крепость, он узнал о низложении Шуйского заговорщиками во главес Захарием Ляпуновым и против своей воли вместе со всем городом целовал крест Владиславу.
Вскоре прошел слух, что московские бояре во всем предались полякам и делают все по их указке, что король Сигизмунд сам хочет сам царствовать над Русью, что он двинулся на русские пределы со своей ратью и осадил Смоленск.
По всем русским городам пошло волнение. Повсюду говорили, что пора вставать за Отечество и православную веру. Общие настроения выразил рязанский дворянин Прокопий Ляпунов.
«Встанем крепко, — писал он в своих воззваниях, — примем оружие Божие и щит веры, подвигнем всю землю к царствующемуграду Москве и со всеми православными христианами московского государства учиним совет: кому быть на московском государстве государем.
Если сдержит слово король и даст сына своего на московское государство, крестивши его по греческому закону, выведет литовских людей из земли и сам отСмоленска отступит, то мы ему государю, Владиславу Жигимонтовичу, целуем крест и будем ему холопами, а не захочет, то нам всем за веру православную и за все страны российской земли стоять и биться. У нас одна дума: или веру православную нашу очистить или всем до одного помереть».
Вскоре времени между Пожарским и Ляпуновым установилась тесные отношения. В 1611 году Пожарский даже ездил выручать Ляпунова, осажденного в Пронске московским войском и запорожскими казаками.
Затем он нанес поражение московскому воеводе Сунбулову, который попытался захватить Зарайск. Оставив крепость на помощников, Пожарский отправился в захваченную поляками Москву, где начал подготовку народного восстания.
Оно началось стихийно 19 марта 1611 года. Зная, что к столице направились большие силы патриотов, москвичи не стали дожидаться освободителей и сами взялись за дело.
Схватка завязалась в торговых рядах Китай-города и быстро распространилась по всей Москве. Чтобы остановить мятеж, поляки были принуждены поджечь несколько улиц.
Раздуваемое сильным ветром, пламя охватило весь город. В Кремле, где заперся польский гарнизон, ночью было светло как днем.
В таких условиях, среди огня и дыма, Пожарскому пришлось сражаться споляками, имея под началом всего лишь кучку верных ему людей. Рядом со своим домом на Сретенке он приказал построить острожец, надеясь продержаться в Москве до прихода Ляпунова.
В первый день восстания, соединившись с пушкарями из расположенного поблизости Пушечного двора, Пожарский после ожесточенного боя заставил отступить наемников-ландскнехтов в Китай-город.
На второй день поляки подавили восстание. К полудню держалась только Сретенка. Не сумев взять острожец штурмом, поляки подпалили окрестные дома.
В завязавшемся бою Пожарский был тяжело ранен в голову и ногу и потерял сознание. Его вынесли из Москвы и переправили в Троице-Сергиеву обитель.
За три дня боев большая часть Москвы сгорела. Торчали только стены Белого города с башнями, множество почерневших от дыма церквей, печиуничтоженных домов и каменные подклети.
Поляки укрепились в Кремле и Китай-городе. Уже после подавления восстания к Москве стали подходить запоздавшие рати первого ополчения. Они осадили Кремль и Китай-город и начали ожесточенные схватки с поляками.
Но с первого же дня между вождями ополчения возникли раздоры. Казаки, недовольные строгостями Ляпунова, убили его. Предводителями ополчения стали князь Дмитрий Трубецкой и казачий атаман Иван Заруцкий, которые провозгласили наследником престола «воренка» — сына Марины Мнишек и Лжедмитрия II.
Кузьма Минин был старше князя Пожарского на десять или пятнадцатьлет. Кузьма рос в многодетной семье балахнинского соледобытчика Мины Анкудинова.
Отец имел за Волгой три деревни с 14 десятинами пахотной земли и 7 десятинами строевого леса. Кроме того, хороший доход давал ему соляной промысел.
Никаких достоверных сведений о детстве и юности Минина до нас не дошло. В зрелыегоды он владел лавкой на нижегородском торгу и слыл богатым и почитаемым горожанином.
В 1611 год, в самый разгар Смутного времени, нижегородцы избрали его земским старостой. Незадолго до выборов Минину явился во сне чудотворец Сергий Радонежский и повелел собирать казну для войска, чтобы идти на очищение Московского государства.
Став старостой, Минин начал вести с горожанами разговоры о необходимости объединяться, копить средства и силы для освобождения Отечества.
От природы у него был дар красноречия, и он нашел среди сограждан немало сторонников. Собрав нижегородцев в Спасо-Преображенском соборе, Минин убеждал их не оставаться в стороне от тягот России.
Тронутые его словами горожане тут же всенародно приговорили начать сбор средств на ополчение. Первым внес свою долю Минин. Его примеру последовали другие.
Минину поручили ведать сбором добровольных пожертвований со всего уезда, с монастырей и монастырских вотчин. Когда оказалось, что многие не спешат расстаться со своим имуществом, нижегородцы дали своему старосте полномочия облагать жителей любыми податями вплоть до изъятия имущества.
Минин велел брать по пятой части от всего имущества. Большую помощь оказали ему богатые купцы и предприниматели. Только одни Строгановы прислали на нужды ополчения огромную по тем временам сумму в 5000 рублейе.
На собранные деньги нижегородцы стали нанимать служилых людей, обещая им «корм и казну на подмогу давати». Перебрав множество кандидатур, горожане остановили свой выбор на герое московского восстания князе Пожарском.
Поначалу князь ответил отказом. Тогда нижегородцы послали к Пожарскому архимандрита Печерского монастыря Феодосия. Пожарский. Просле недолгих уговоров князь дал согласие.
С тех пор у ополчения стало два вождя, и в народном восприятии имена Минина и Пожарского слились в одно целое. Благодаря их решительным действиям и полному согласию между собой Нижний Нивогород стал центром патриотических сил всей России.
На егопризывы откликнулось не только Поволжье и старые города Московской Руси, но Предуралье, Сибирь и отдаленные украинские земли. Город обратился в ратный стан. Со всех сторон потянулись сюда служилые дворяне. Всем им после осмотра назначалось жалование.
Пожарский и Минин добивались, чтобы ополчение превртилось в хорошо вооруженное и сильное войско. Особое внимание уделяли коннице.
Однако не забывали они и о пехоте. Всех новоприбывших снабжали пищалями и обучали прицельной стрельбе, В кузницах днем и ночью ковали булат, кольчужные кольца, пластины для доспехов, зерцала, наконечники копий и рогатин, в ямах отливали орудия.
Между Нижним и другими русскими городами, не признавшими польского королевича, завязалась оживленная переписка. Нижегородцы призвали всех объедениться для избавления государства от завоевателей и избранием царя только при всеобщем согласии.
В феврале 1612 года был образован «Совет всея земли». На исходе зимы ополчение перебралось из Нижнего в Ярославль. Сюда совсех концов государства устремились защитники Отечества. Даже многие казаки, находившиеся в подмосковном лагере Заруцкого и Трубецкого, покидали свои станы и уезжали в Ярославль.
Подмосковный лагерь слабел, а войско Пожарского усиливалось. К нему беспрерывно стекались служилые дворяне, приказные чины, депутации из городов, гонцы от походных воевод.
К Минину шли волостные старосты, целовальники, казначеи, посошный и мастеровой люд. Ему было нелегко, поскольку сбор средств для продолжения войны оказался делом трудным и неблагодарным.
Войску требовалось оружие и припасы, кони и продовольствие. Все это должно было поступать непрерывно и в возрастающих количествах.
Наладить такое снабжение мог только очень предприимчивый, расторопный и волевой человек, обладающий организаторским талантом и красноречием.
Там, где не помогали уговоры, Минин шел на жесткие меры. Когда богатые ярославские купцы Никитников, Лыткин и Светешников отказались вносить установленную сумму денег, Минин приказал взять их под стражу, а все имущество забрать в пользу ополчения.
Благодаря усилиям Минина служилые люди в народном ополчении не испытывали нив чем недостатка и получали высокое по тем временам денежное жалование — в среднем около 25 рублей на человека.
Для разрешения текущих дел при ополчении возникли Разрядный, Поместный, Монастырский и другие приказы. Минин сумел наладить работу Денежного двора, где из серебра чеканили монету, употребляемую на жалование ратным людям.
Летом 1612 года пришла пора решительных действий. Засевший в Кремле польский гарнизон нуждался в съестных припасах. На помощь ему из Польши шел большой обоз и подкрепление под командованием гетмана Ходкевича.
В войске гетмана насчитывалось двенадцать тысяч отборных воинов. Если бы им удалось соединиться с осаждеными, победить поляков было бы очень трудно.
Пожарский решил выступить навстречу Ходкевичу и дать ему бой на московских улицах. Передовые отряды второго ополчения стали подходить к Москве в конце июля.
Первыми явились четыреста конников под командованием Дмитриева и Левашова. Затем появился большой отряд князя Лопаты-Пожарского.
Казаки Заруцкого пытались помешать ему, но потерпели поражение и обратились в бегство.
Из первого ополчения под стенами столицы остались только две тысячи казаков под началом князя Трубецкого. Пожарский имел под своим началом около десяти тысяч служилых ратных людей. При этом общий успех во многом зависел от взаимодействия с казаками Трубецкого.
Однако согласия между двумя вождями не было. Ни один из них не хотел подчиняться другому, и при личной встрече было решено не мешать ярославскую рать с ратью подмосковной, держаться отдельными станами, а биться вместе по договоренности.
Сам Пожарский расположился у Арбатских ворот, где приказал срочно возвести укрепления и выкопать ров. Линия фронта ополчения протянулась по черте Белого города от северных Петровских до Никитских ворот, где стояли авангардные отряды Дмитриева и Лопаты-Пожарского.
От Никитских ворот через Арбатские до Чертольских, откуда ожидался лобовой удар гетманского войска, сосредоточились главные силы земской рати.
Столь рискованная диспозиция могла дорого обойтись Пожарскому. Впереди на него надвигался гетман, подошедший к Поклонной горе, а сзади с кремлевских стен в спины ополчения были направлены пушки осажденного гарнизона. Если бы ополчение не выдержало удара Ходкевича, оно было бы оттеснено под пушки Китай-города и уничтожено.
Княз. И его воинам оставалось только победить или погибнуть. На рассвете 22 августа поляки стали переправляться через Москву-реку к Новодевичьему монастырю.
Как только гетманское войско двинулось на ополченцев, со стен Кремля грянули пушки, давая знакХодкевичу, что гарнизон готов к вылазке.
Бой начался с того, что русская дворянская конница при поддержке казаков устремилась навстречу врагу. Русские воины дрались с невиданным упорством, и Ходкевич бросил в бой пехоту.
Русская конница отступила к своим укреплениям, откуда стрельцы повели огонь по наступающему врагу. В это время польский гарнизон предпринял вылазку из Кремля и обрушился с тыла на стрельцов, которые прикрывали ополчение у Алексеевской башни и Чертольских ворот.
Стрельцы не дрогнули, и завязалась ожесточенная схватка. Потеряв множество бойцов, осажденые вернулись под защиту укреплений. Ходкевич тоже не добился успеха. Все его атаки на русские полки были отбиты.
Удрученный неудачей, он отступил к Поклонной горе. На следующий день 23 августа сражения не было. Ополченцы хоронили убитых, а поляки перегруппировывали свои силы.
24 августа Ходкевич решил пробиваться к Кремлю через Замоскворечье. Атака поляков была такой мощной, что русские ратники были оттеснены к Крымскому броду и в беспорядке переправлялись на другой берег.
Поляки могли без труда пробиться к Кремлю, и Ходкевич велел двинуть на Большую Ордынку четыреста подвод.
Положение стало критическим. Не имея собственных сил для того, чтобы остановить продвижение врага, Пожарский отправил к казакам Трубецкоготроицкого келаря Авраамия Палицына с призывом к совместным действиям.
Горячей речью Палицын возбудил в казаках патриотические чувства. Они поспешили к Ордынке и вместес ратниками Пожарского напали на обоз. Поляки с трудом отбили его и отступили.
Это сражение окончательно лишило сил обе армии. Бои стали затихать. Приближался вечер. Казалось, что военные действия на этот день завершились.
Однако как раз в этот момент Минин с небольшим отрядом, в котором едва насчитывалось четыре сотни человек, скрытно переправился через Москву-реку напротив Крымского двора и ударил во фланг полякам.
Эта атака оказалась неожиданной. Гетманские роты, расположившиеся здесь, не успели изготовиться к отпору. Внезапное появление русских нагнало на них страху. Началась паника.
На помощь Минину поспешили другие полки. Натиск русских нарастал с каждой минутой. Поляки в беспорядке отступили за Серпуховские ворота. Весь обоз с провиантом оказался в руках казаков.
Победа была полной. Ходкевич собрал свое войско у Донского монастыря и на другой день отступил от Москвы.
Для запертого в Кремле польского гарнизона это было смерти подобно. После победы силы двух ополчений объединились. Отныне все грамоты писались от имени трех руководителей: князя Трубецкого, князя Пожарского и «выборного человека» Кузьмы Минина.
22 октября ополченцы взяли Китай-город, а еще через три дня истощенный голодом гарнизон Кремля сдался.
Следующим важным делом была организация центральной власти. Земский совет, в котором соединились участники Первого и Второго ополчений, повел речь о созыве Земского собора и избрании на нем царя.
В результате было принято решение «на договор о Божьем и о земском большом деле» созвать в Москву выборных со всей России и «изо всяких чинов людей» по десять человек от городов.
На Собор приглашались представители белого и черного духовенства, дворяне и дети боярские, служилый люд: пушкари, стрельцы, казаки, посадские и уездные жители, крестьяне.
Этот исторический собор собрался в начале 1613 года и после долгих обсуждений 21 февраля 1613 года избрал на царствие шестнадцатилетнего Михаила Романова.
С приездом его в Москву история Земского ополчения закончилась. Царь не забыл подвиги Минина и Пожарского: Пожарский получил чин боярина, а Минин стал думным дворянином.
Царь пожаловал ему во владение большую вотчину — село Богородское в Нижегородском уезде с окрестными деревнями.
Вплоть до самой смерти Минин пользовался большим доверием Михаила. В 1615 году, отъезжая на богомолье, царь оставил за себя в Москве пятерых наместников и Минина в их числе.
В 1615 году по поручению Михаила Минин ездил для следствия в Казань. Возвращаясь в 1616 году назад, он заболел и умер по дороге.
Тело его было погребено в родном Нижнем Новгороде. Князь Пожарский намного пережил своего соратника, находясь на службе почти до самого конца Михайлова царствования Он участвовал еще во многих сражениях, но уже никогда не имел того значения, что в дни Второго ополчения.
В 1615 году Пожарский нанес под Орлом поражение знаменитому польскому авантюристу Лисовскому. В 1616 году он ведал в Москве «казенными деньгами», в 1617 году оборонял от литовских налетчиков Калугу, а в 1618 г ходил к Можайску на выручку русской армии, осажденной королевичем Владиславом.
Позже он был среди воевод, оборонявших Москву от армии гетмана Ходкевича, попытавшегося во второй раз овладеть русской столицей. Как и прежде, он «на боях и на приступах бился, не щадя головы своей».
В последующие годы Пожарский занимал важные должности в Ямском, Разбойном и Поместном приказах, а затем был воеводою в Новгороде.
В конце жизни он руководил строительством новых укреплений вокруг Москвы и возглавлял Судный приказ.
В 1636 году после смерти первой жены, он женился ео второй раз на урожденной княжне Голицыной. Умер Пожарский в апреле 1642 года.