Народ сам по себе является ударной идеей чекизма, который стремится содержать народ как клиента, нуждающегося в постоянной опеке. Несмотря на то, что народ — архаическое и ложное понятие, в России у этой лжи еще не исчерпан ресурс и при умелом ведении дел им еще можно пользоваться.
Внешним врагом России легко сделать кого угодно — стоит только захотеть (опять же поляки!). Что касается внутреннего врага, то чекизм стремится к организации уникальной национальной ниши. Наша самобытность (что бы ни вкладывать в это слово) — конек чекизма. Нет, больше того: Первая Конная армия. Здесь чекизм и патриархия могут застыть надолго в скульптурной позе Мухиной. Коммунизм в России не продуктивен, а для капитализма не продуктивна Россия — все сходится.
Чекизм инстинктивно движется выполнить запросы простого народа. У нас не любят, если сосед (тем более, еврей, а нынче украинец) живет лучше нас. Богач — вор. Даже зажиточный человек — не наш. Слово «кулак» выдумал народ, а не коммунисты. Но мы зато охотно допускаем, что начальство может и даже отчасти должно жить лучше нас. Мы с детства ходили по Грановитым палатам и уважали роскошь начальства. Начальство для народа — неизбежное, сакральное зло, с которым надо мириться до поры. Рифмуется: возьмись за топоры.
Деньги власти мы уважаем больше, чем власть денег. Дары, подарки и дачи мы любим больше, чем свою работу. Чекизм (на уровне, прямо сказать, гениальности) выстраивает начальственную вертикаль: он дает возможность начальникам обогатиться (почти бухаринский ход), а догадливому богачу — влиться в послушное начальство. Чекизм пришел к тому, чтобы возглавить Россию на всех ступенях власти.
Понятно, что при таком казенном производстве мы далеко не уедем — но куда нам ехать? Простой народ удивительно неприхотлив. Главное: не дразнить. Мы останемся у себя дома и немного прикроем окна. Понадобится больше — прикроем еще больше. Идеально было бы либо окружить себя китайской стеной, либо завоевать весь мир.
Чекизм неотрывен от действительности и информирован лучше всех. Чекизм знает: достаточно придумать заговор декабристов и посадить сто человек — Россия замолкнет на годы. Тридцать лет молчала Россия при Николае Первом — идеальный пример. Тридцать лет — нормальный срок. Это ровно столько, сколько отделяет любого зрелого чекиста от заслуженной пенсии.
Конечно, чекизм будет стремиться к тому, чтобы обрасти какой-то подходящей идеологической шкурой. Голый чекизм, при всей его замечательной «фитнесси», может простудиться на сквозняках мировой истории. Если чекизм, с приятной горчинкой цинизма, имеет государственное право на безнаказанность, если он говорит то, что не думает, и делает все, что считает необходимым, ему нужна, по контрасту, красивая моральная ширма духовных и душевных оттенков.
Есть ли у чекизма реальные слабости?
Они заключаются лишь в отражениях. То на Западе подложат нам «украинскую свинью», то в самой России какой-нибудь сбесившийся мошенник объявит себя борцом с нашей коррупцией.
Но с каждым днем крепчает наша хватка.
Цикличность, или сказочный круг, российской истории обещает, конечно, в будущем отмену крепостного права, пору реформ, революцию арктических цветов — но это потом. А сейчас чекизм — единственный гарант целостности России. Каратель, правда, не созидатель. Но фатализм есть фатализм есть фатализм.
19. Вечный скунс
Вот уже несколько месяцев, начиная с конца зимы, как мне снятся фантастические сны. Я живу на даче, работаю над новой книгой и каждую ночь я иду спать с каким-то тревожным чувством. Сначала я был просто в шоке, когда мне приснилось, что я сижу на японской свадьбе. Справа от меня — японская невеста, крепкая, с черными выразительными глазами, а слева — инспектор по японским налогам. Мы сидим молча и ничего не делаем, и так весь сон до конца.
Видимо, что-то во мне возмутилось против такого сна, потому что на следующую ночь мне приснилось большое черно-белое полосатое животное, хищник с когтями — скунс. Некоторым нравятся скунсы, из них даже делают шапки, но он меня насторожил с самого начала.
Он был не слишком разговорчивым, но говорящим. Наш первый разговор произошел у меня на дачной кухне. Я сидел, завтракал, ел яйцо всмятку и любовался в солнечном свете новым бледно-серым кухонным гарнитуром (давно мечтал о нем), а скунс поднял из-под стола свою голову и говорит:
— Возьми с меня клятву.
— Зачем это? — насмешливо спросил я.
— Возьми с меня клятву.
— Ну давай.
— Клянусь всем святым, что я буду верно тебя служить, выполнять все твои пожелания, поднимать твой престиж.
Скунс полностью вылез из-под стола, встал на задние лапы и отдал мне честь.
— Принято, — сказал я чуть менее насмешливо, ну просто потому, что не всякий раз животное клянется поднимать твой престиж.
— Взять тебя что ли в домашние животные? — предложил я.
— Помолчи! — заявил скунс. — Все не так просто. Во-первых, тебе изменяет жена.
— Откуда ты знаешь?
— Сам присутствовал. И самое интересное, что ты никогда бы не догадался, с кем она тебе изменяет. Это не мальчик. Не дядя, не ветхий старик.
— Так с кем же?
— Ты прекрасно знаешь эту особу.
— Не говори загадками. Впрочем, мне все равно.
Видимо, мое напускное равнодушие вывело его из себя, потому что он поднял пушистый хвост и со страшной силой выпустил заряд околоанальных желез. Я хотел было сказать ему, что эта чесночно-тухлояичная вонь никак не согласуется с клятвой служить мне, но стал давиться, закашлялся и проснулся.
Было серое, дождливое утро, мокрые ветки березы облепили окно спальни. Весь день я чувствовал вонь скунса из моего сна, и, когда ложился спать, я был готов увидеть во сне даже чужую японскую невесту, какую угодно, что угодно. Но не его.
Во сне мне приснился тот же полосатый черно-белый скунс. Правда, он подрос и поздоровел.
— У тебя сколько детей? — спросил скунс.
— Трое.
— Они тебя не любят.
— Почему ты так решил?
— Я слышал, как они смеялись над тобой.
Скунсы не метят свою территорию, поэтому я удивился, когда он предложил мне выйти на двор, чтобы он пометил участок. Участок у меня большой, с яблоневым садом, малинником, грядками, детской площадкой, качелями между сосен. Скунс деловито все это обошел и пометил, а затем подошел ко мне:
— А почему ты не изменишь жене с соседкой?
— Зачем?
— Это будет только начало. Женись на ней. Объедините участки.
Когда-то мои родители, в самом деле, продали часть нашего участка соседу, в частности, вишневый сад, потому что они постарели и не могли с этим садом сладить. Но сосед лет пять назад куда-то без вести пропал — осталась соседка. Летом она загорает голая под вишнями. У меня есть бинокль.
— Тебе не жаль вишневый сад? Одно название чего стоит.
— Название названием, но мне не нужна соседка.
— Но у нее такая красивая задница!
— Да, но на заднице я не женюсь.
— А ты не женился на твой жене из-за задницы? Теперь эта задница тебе изменяет. Друзья твои в курсе. Все дружно смеются над тобой. Женись на соседке!
— Зачем?
— А мне, — говорит скунс, — нужен вишневый сад! Ты же знаешь, что я зиму провожу в большой компании невест, а весной пойдут детишки. Кстати, твои дети не любят тебя. Тебя вообще никто не любит.
— Да ладно! — отмахнулся я.
— Никто! Женись на соседке! Не будь сопляком. Поклянись, что ты мне не будешь мешать жить в вишневом саду.
— Ладно, клянусь, — сказал я, чтобы он отстал.
Скунс тут же умчался договариваться с соседкой Алисой. Не знаю, что там у них произошло, но Алиса вдруг дико вскрикнула, ее начало рвать: скунс выпустил против нее свое биооружие. Я бросился к забору, чтобы задобрить Алису, но сам задохнулся от вони и проснулся.
На этот раз вонь не только не покидала меня целый день, но впилась во все мои органы чувств. Я трижды был в душе, долго мылся — едва отпустило к вечеру.
Ночью скунс пришел ко мне и сказал, что я его предал. Вместо того, чтобы разобраться с Алисой, я захотел поддержать ее морально, и, если бы не сила его оружия, наша битва была бы проиграна.
— Но как я могу жениться на Алисе, если я женат?
— Но жена тебе изменяет. Вот так! — он встал в крутую похабную позу.
— Откуда ты знаешь?
— Видел! Вот этими глазами. Она кричала, она стонала, она так выла, как при тебе никогда не выла.
— С кем она мне изменяет? Чего молчишь? Признавайся!
— И дети тебе изменяют, и друзья, и коллеги смеются над тобой.
— Постой!
— Клянись, — с неприятным шипением сказал скунс, — что ты станешь моим и мы исправим положение.
Мне показалось, что он сейчас перднет своим зарядом, я испугался.
— Клянусь! — сказал я.
— Поклянись, что ты женишься на соседке.
— Клянусь!
— Или ты хочешь объясниться с женой?
— Почему нет? — обрадовался я передышке с клятвами.
— Слизняк ты, — презрительно сказал скунс. — Я таких ем без разбора.
В знак презрения он вонюче облегчился, задрав хвост.
Я стал блевать.
Проснулся весь облеванный.
Я уже слабо различал, где начинается явь, где кончается сон.
В полночь я шел в кровать не просто так, а сильно выпивши. Скунс ждал меня возле кровати.
— Поклянись, — сказал он, — что ты больше не будешь напиваться перед встречей со мной.
Мне было так дурно, что я поклялся.
Скунс выгнал меня на солнечный двор.
— Она под вишней, голая, иди и возьми ее.
— Где?
— Вон там, под вишней.
Как только я перелез через забор, следуя за скунсом, раздались новые крики Алисы. На весь поселок. Скунс выпустил свой снаряд и отступил от Алисиной задницы. Вернувшись на наш участок, он был отнюдь не удручен — напротив, полон огня.
— Прорвемся! — заявил он. — Ты женишься на ней!
— Но я же женат!
— Но жена тебе изменяет. Об этом знает весь мир! Вот тебе фотки!
— Да, это реально, — признал я.