Великий князь Владимир Мономах — страница 1 из 7

Великий князь Владимир Мономах

«Добрый страдалец за Русскую землю»

Так назвал великого князя Владимира Всеволодовича Мономаха киевский летописец, автор посмертной статьи-некролога, читающейся в Ипатьевской летописи: «...просвети Рускую землю, акы солнце луча пущая, егоже слухъ произиде по всимъ странамъ, наипаче же бе страшенъ поганымъ, братолюбець и нищелюбець и добрый страдалець за Рускую землю...»

Слово «страдалец» в древнерусском языке многозначно. «Страдать» — это не только подвергаться страданиям, но ещё и трудиться (ср. сохранившееся и в современном русском языке слово «страда»), с усилием добиваться чего-либо. Именно таким «добрым страдальцем» — прежде всего работником, тружеником — выступает Владимир Мономах на страницах русской истории: он «много пота утёр за землю Русскую», по выражению другого летописца. И он же — «братолюбец и нищелюбец», ратующий (в исконном смысле этого слова, то есть прежде всего на поле брани) за всю Русь и не забывающий в своих княжеских трудах и о простых людях. Из семидесяти двух лет своей жизни (1053―1125) он лишь двенадцать (с 1113-го) княжил в Киеве, то есть формально занимал первенствующее положение среди русских князей. Сроком своего киевского княжения Владимир уступает и отцу Всеволоду Ярославичу, и двоюродному брату Святополку Изяславичу, и многим другим князьям XI—XII веков. Но именно он остался в памяти как идеальный князь, подлинный защитник Русской земли. Не случайно и то, что его имя до наших дней является символом великокняжеской власти, да и вообще любой власти, сопряжённой с грузом ответственности, с тяжестью принятия решения, затрагивающего судьбы тысяч или даже миллионов людей (ибо «шапка Мономаха» одинаково тяжела для любого правителя).

Князь Владимир Мономах, несомненно, принадлежит к числу наиболее значительных фигур русского Средневековья. Его княжением (или, вернее, княжением его старшего сына Мстислава, во всём продолжившего политику отца) завершается эпоха Киевской Руси и начинается новый этап русской истории, получивший название удельного периода, или, в советской историографии, периода феодальной раздробленности. Именно Мономаху — причём ещё даже до восшествия на «златой» киевский стол — пришлось вырабатывать те принципы, которые легли в основу нового политического устройства Руси. В условиях ломки старого порядка, основанного на едином владении Русской землёй всего княжеского рода (так называемого «родового сюзеренитета»), князю Владимиру Всеволодовичу удалось найти пути сохранения политического и духовного единства Руси. И не его вина была в том, что потомки не сумели в полной мере воспринять его политическое наследство и продолжить намеченный им курс.

С именем Владимира Мономаха связана и выдающаяся победа над половцами, прекращение губительных половецких нашествий, обескровивших Русь к концу XI века. Ему удалось — причём с колоссальным трудом, преодолевая сопротивление не только половцев, но и других русских князей, — перенести военные действия вглубь Половецкого поля и тем самым создать благоприятные условия для поступательного развития русских княжеств в XII — первой трети XIII века. И, опять-таки, не его вина в том, что при его потомках половецкие набеги на Русь возобновятся, причём уже русские князья в борьбе друг с другом будут наводить половецкие рати на соседние княжества, подвергая их — а иной раз и свои собственные земли — жестокому разграблению.

Но Владимир Мономах вошёл в русскую историю не только как государственный деятель и полководец. Он ещё и автор знаменитого «Поучения» — выдающегося памятника древнерусской литературы и общественной мысли. В том же единственном списке, что и «Поучение», сохранилось письмо, отправленное им своему врагу, князю Олегу Черниговскому, и пронизанное удивительным чувством христианского всепрощения, столь не свойственным политикам любых эпох. Сохранились также послания самому Владимиру Мономаху его образованных современников, иерархов Русской церкви. Писатель, мыслитель, человек высочайшего нравственного долга, поистине «братолюбец» — таким предстаёт Владимир Мономах и в собственных сочинениях, и на страницах летописей и иных произведений древней Руси.

Наверное, это отчасти идеализированный образ. В той же летописи и в тех же посланиях церковных иерархов порой проглядывают и иные, не столь благостные черты характера киевского князя. Выясняется, что он мог быть и излишне жестоким, мог осудить невиновного, не до конца разобравшись в существе дела, но доверившись предвзятому мнению своих советников. Но это значит лишь одно: Мономах был живым человеком, к тому же политиком, — и жестокое ремесло, которому он отдал всю свою жизнь без остатка, равно как и жестокий век, в который ему выпало жить, накладывали на него неизбежный отпечаток. Наверное, он не всегда соответствовал тому высокому идеалу, который сам создал в своих сочинениях и к которому так стремился. Но он создал этот идеал — создал для себя и других, он искренне стремился достичь его — а это величайшая редкость и для политика, и для человека.

Современных исследователей — историков, литературоведов, специалистов в области истории философии и общественной мысли, этики и эстетики, — как правило, привлекают отдельные стороны личности князя. По преимуществу его изучают отдельно как политика, полководца, писателя, религиозного деятеля. Между тем все эти ипостаси неразрывно соединяются в нём. Нравственная система, выработанная им и нашедшая отражение в его собственных сочинениях, основанная прежде всего на неукоснительном соблюдении общеизвестных христианских заповедей, на смирении и всепрощении, братолюбии и страхе Божием, и стала основой его политической (в полном смысле этого слова) системы. Именно на этих принципах Владимир пытался выстроить новое политическое здание Русского государства, воспринимая русских князей как своих братьев не только по кровному, но и — прежде всего — по духовному родству. И тот высочайший авторитет, который он снискал в русском обществе за долгие годы, позволил ему — пускай и отчасти — воплотить свои идеи в жизнь.

Ну а о том, как ему удалось это, — и рассказывается в книге.

* * *

Книга, предлагаемая вниманию читателей, состоит из нескольких разделов[1]. Первый и самый большой по объёму выстроен как подробная, год за годом, хроника жизни и деяний князя Владимира Всеволодовича на фоне главных событий русской истории его времени. Автор постарался собрать по возможности все свидетельства источников, касающиеся личности князя Владимира Мономаха и сути проводимой им политики. Именно подлинные документы эпохи и составили основу повествования.

Прежде всего, это свидетельства русских летописей. Князь Владимир Всеволодович занимает особое место и в русском летописании. Достаточно сказать, что обе дошедшие до нас редакции «Повести временных лет» — древнейшего русского летописного свода, по мнению историков-летописеведов, были созданы в годы его киевского княжения и, возможно, по княжескому заказу. Первая из этих редакций дошла до нас в составе Лаврентьевской (Суздальской) летописи, вторая — в составе Ипатьевской (Киевской). Фрагменты этих двух летописей чаще всего и цитируются в книге. Уникальные известия о князе сохранились также в Новгородской Первой летописи старшего извода и некоторых других — Софийской Первой, Типографской, Тверском летописном сборнике, Воскресенской, Никоновской (в последних, правда, нам приходится иметь дело зачастую и с домыслами позднейших летописцев). Но о жизни и деяниях князя Владимира Всеволодовича — и это как раз и отличает его от прочих русских князей того времени — мы знаем не только из летописей, но и из его собственных сочинений, прежде всего из «Поучения», в котором князь подробно рассказал о прожитой жизни, о совершённых им походах, о своих княжеских трудах и заботах, о том, что он считал главным для любого правителя. Немало ценной информации о князе Владимире содержится и в других памятниках древнерусской письменности — например, в адресованных ему посланиях церковных иерархов; в Киево-Печерском патерике — сборнике рассказов о подвижнической жизни монахов Киево-Печерского монастыря, со многими из которых лично общался князь Владимир; в «Сказании о чудесах святых князей Бориса и Глеба», чьи гробницы в Вышгороде он украшал; или в так называемом «Уставе князя Владимира Всеволодовича», вошедшем в состав знаменитой «Русской Правды» — свода древнерусских законов. Сведения русских источников дополняют свидетельства иноязычных хроник — византийских, скандинавских, немецких, польских, венгерских. И хотя имя Владимира Мономаха в них не упоминается (за исключением скандинавских саг, которые знают его только как отца его старшего сына Мстислава), иноязычные источники способны прояснить для нас многие эпизоды его жизни и политической деятельности.

Второй раздел книги составили собственные сочинения Владимира Мономаха — уже упомянутые «Поучение» и письмо князю Олегу Святославичу, а также Молитва — текст неясного происхождения, читающийся в летописи сразу же вслед за ними. Тексты сочинений Мономаха приведены в книге не только в переводе на современный русский язык, но и в подлиннике. Это объясняется в том числе и тем, что выверенного, удовлетворяющего современным требованиям их издания — как это ни удивительно! — до сих пор нет. Наиболее качественным с научной точки зрения является издание текстов Мономаха в составе Лаврентьевской летописи в 1-м томе «Полного собрания русских летописей», подготовленном Е.Ф. Карским в 1926 году и впоследствии неоднократно переиздававшемся репринтно. Однако и в этом издании есть неточности; к тому же текст Лаврентьевской летописи (в отличие от большинства других томов «Полного собрания...») не транслитерован: не раскрыты титла, не внесены в текст выносные буквы, не расставлены знаки препинания и т. д. Кроме того, в издании Карского (как и в предшествующих изданиях «Поучения» в составе Лаврентьевской летописи) иначе, чем принято ныне, определены конец «Поучения» Владимира Мономаха и начало его письма Олегу Святославичу. Многочисленные же отдельные публикации «Поучения», в том числе в таких авторитетных изданиях, как «Памятники литературы Древней Руси» и «Библиотека литературы Древней Руси», представляют собой не столько издания, сколько реконструкции текста, причём вносимые издателями конъектуры (исправления) не всегда могут быть признаны обоснованными.