После чего каждая из двух пар осталась при себе и при своих заботах. Артур вел машину с умеренной скоростью. На сей раз он не задавался целью с бою покорить сердце восемнадцатилетней девушки, нет, теперь ему предстояло завоевать ум холодный и зрелый. Для начала он принялся поносить господина Нолуса. Да что ж это с ним творится? Взял себе за правило ежедневно занимать свое место на бирже в новых башмаках. Как будто башмаки с иголочки единственно оправдывают существование Нолуса на этой земле. А в делах его не видно и не слышно. Артур указывал на недобрые приметы, не раз и не два за ними следовало самоубийство. Но когда Мелузине пришлось скрывать испуг, он несколько смягчил сказанное ранее.
– Собственно, Нолус с незапамятных времен был лишь тенью, скажем так, весьма упитанной тенью финансиста, как они выглядели раньше. Во времена Барбера этот гений указывал ему, какими акциями следует интересоваться. Теперь то же самое делаете вы. Именно теперь, – наудачу добавил он, словно зная, что до послезавтра, до понедельника, в голове у его старой приятельницы должен оформиться необычный план.
Она подумала: «Если он добавит хоть слово, я плюну на все. Никто не скупает акций, когда они идут по двести. Это и будет самоубийство, которое он пророчит моему компаньону. Итак, что он собирается мне сообщить?»
А ничего. Просто если содержатель и владелец антрепризы противопоставляет банкиршу как более удачливую финансистку пассивному Нолусу, значит, он чего-то от нее хочет; это можно выразить коротко и ясно. Так он и сделал, опираясь в глубине души на свой, как и на ее, решительный характер. Никаких обиняков, не считая тех, к которым он уже прибег, коротко и ясно: основание еще одной большой оперы перешло в решительную фазу, начало принимать зримые черты.
– Желаю удачи, – вот и все, что изрекла по этому поводу деловая женщина, а когда он спросил: «Кому?» – ответила: – Решительной фазе, чтобы оформилась и приняла зримые черты. Ты подразумеваешь черты акционеров.
Именно это он и подразумевал и выразил пожелание, чтобы «Барбер и Нолус» поручились за их взносы. При ненадежных меценатах наших беспокойных времен хорошо иметь гарантом банк, которому все доверяют. Она промолчала, сознавая, что скупит все выброшенные на рынок акции. Она услышала его слова:
– Завтра, в воскресенье вечером, я устраиваю большой прием. Подобная затея всегда роковым образом притягивает людей.
– Учту, – сказала она, он же небрежным тоном договаривал:
– А послезавтра каждый из нас станет богаче на четверть миллиона.
Оба, он и она, понимали это как небольшую передышку, которую кредиторы дадут банку и антрепризе, пока дело с оперой не решено окончательно. Причем каждый из них, уж во всяком случае, рассчитывал на успех, как ему положено быть, и на головокружительные барыши, что было бы вполне естественно. К сожалению, действительные факты тяготеют к неестественности.
И довольно об этом. Артур не только проявил хороший вкус, но и последовал искренней потребности, перейдя к чисто личным темам.
– Какими мы стали! Могу смело утверждать, что я был первым, кто предсказывал тебе большое будущее.
– На сцене? Для тебя я была недостаточно красива. Ты предпочел мою подругу Алису, это мускулистое чудовище. Вот ее ты сделал знаменитой.
– Твоя память тебя подводит. Моя же хранит незабываемые мгновения. Должен признаться, твоя красота превзошла тем временем все ожидания.
– Когда голос пошел к чертям, – пояснила она и поглядела на него искоса, взглядом, полным уверенной ненависти. Он воскликнул с жаром:
– Жалуйся, жалуйся! А откуда тогда взялось бы у тебя чувство превосходства, с которым ты трактуешь людей? Будь у тебя голос, ты бы заучивала роли и позволяла себя обманывать, как та же Алиса. Может, и я мог бы стать дарованием, как мой мальчик. У моего отца были миллионы, но он вовремя их лишился, и мне пришлось волей-неволей совершить крутой подъем.
Она со знанием дела заметила:
– Нужно лишиться какой-то малости, чтобы достичь величия. Вот у Алисы есть голос, но зато нет фигуры, которую можно показать людям.
– Не завидуй даже самой преуспевающей певице, – посоветовал он. И она впрямь оставила больную тему.
– Взгляни на моего компаньона, Нолуса. У него не было талантов, которые можно потерять, зато была память. А на днях он не запер сейф, где лежали мои бриллианты.
Человек, подобный Артуру, не пропускает такое мимо ушей. Он тотчас расхвастался:
– У меня в сейфе лежат драгоценности, которые я раздариваю большим певицам, и тогда они мне подписывают любой контракт.
– О, ты выучился презирать и идти на риск, – сказала она, веря в его сокровища не более, чем в свои собственные. Слов «когда нечего терять» она не произнесла и сразу перешла к следующему: – Битва жизни служит наградой сама по себе.
А он пошел еще дальше:
– Я горжусь своей профессией. Бизнесмен, полный энергии, вечно за рулем в поисках денег, которые меня ждут.
– Совсем как я! – Она изобразила полное процветание. – Там, где есть я, все удается.
Сохранять и дальше прежний тон было невозможно. Артуру предстояло в очередной раз задать такт:
– Ах! И еще раз ах! Там, где меня нет, и есть счастье.
Она поняла с полуслова.
– Ты мечтаешь о женщине, – сказала она на октаву ниже.
– Но о женщине с таким же образом жизни и такой же неутомимостью.
– Значит, обо мне. Все понятно. Ты и сейчас намерен совратить мою дочь? – спросила она ласково.
Он тем же тоном:
– Намерения подсказывает случай.
Она с легкостью вписалась в поворот темы:
– Случаю будет угодно, чтобы я обманывала мужа с двадцатилетними юношами.
– Узнаю мою подругу. Мы упустили время. Давай поскорей наверстывать. Две незаурядные энергии, удвоенное счастье, удесятеренный бизнес.
– Начнем с последнего! – вскрикнула она ради успокоения. Он подхватил:
– Завтра вечером у меня. Большой прием. Ты должна увидеть меня во всей славе моей – о, вечная возлюбленная, храбро говорю я.
– Старый вертопрах, коротко отвечаю я. – Этими словами она закончила разговор.
На том же самом перегоне – между клочками леса, недостроенными селениями, вызывающей роскошью вилл среди цветущих рощ и намеками на пустыню – Андре и Стефани отнюдь не торопились выложить самое заветное. Они не тщеславились своим блеском, украшениями, профессией, делами, не восхваляли выпавшие на их долю дары природы.
– Захоти я только, – вздохнул Андре, – и кто запретил бы мне присобачить на каждой выпуклости моей груди по гигантскому ордену.
Уголки губ у Стефани доказывали, что и она в большей или меньшей степени прислушивалась к разговору на переднем сиденье.
– А хорошо быть такими, – сказала она.
– Завидую своему предку, – добавил он, – он спасает вас из кустов, а я праздно стою рядом.
– Наши предки, – пояснила девушка, – вполне заслуживают, чтоб их невинности завидовали.
– Они такие младенцы! – сдавленно вырвалось из груди юноши.
– Мы бы тоже так могли, коль на то пошло, – высказалась девушка.
– А мы себя не переоцениваем? – спросил он.
Она подумала, прежде чем ответить:
– Нет. Гоняться за деньгами, с успехом, а чаще без, сумеет каждый. А вот осознавать себя и высоко ставить дано не каждому. Предки ведут ожесточенную борьбу, и все же им легче. – Она подвела итог движением руки.
Он понял.
– Куда легче изображать много, чем быть малым. Таким малым, каковы мы есть и в чем себе признаемся.
Его поддержка не понравилась восемнадцатилетней. Она не желала умственных поддавков.
– Отнесемся к себе построже, – спокойно сказала она и подтвердила свое первое высказывание. – Мы по возможности облегчаем себе жизнь. Работа в вечернюю смену. Один плакат в неделю. Комплексный обед. Передоверив управление предкам.
– А вы кокетничаете с папа, – сказал двадцатилетний, ибо, подняв голову, увидел, что происходит на переднем сиденье.
Она не спорила. Она наставляла его:
– Предмет, ради которого вы так усердно тянете шею, называется le retroviseur[7]. Надеюсь, и в других языках для него есть свое название. Из всех частей автомобиля это, пожалуй, единственная, о которой я имею представление.
– Вполне достаточно. – Реплика прозвучала рассеянно. Он явно старался попасть лицом хотя бы на край зеркальца.
– Вы с мама явно были бы не прочь. Но за это вам придется заплатить собственным покоем, – предостерегла она.
– Да и зачем? – подтвердил он. – Предки сделали для нас все, что могли, или, во всяком случае, старались. Любовь в одном строю с властью и общественным признанием, чтобы впрямую не назвать деньги.
Девушка сказала:
– Наши милые родители издавна питали несчастную склонность к изящным искусствам.
Молодой человек согласился.
– Тем более что дети не давали им полного удовлетворения. И осталась только борьба за деньги. Ну что тут скажешь? Эта борьба прекращается лишь с последним вздохом. А мне не хотелось бы так умереть. Прожив жизнь ради денег.
Именно в эту минуту передняя пара восторгалась собой и собственной неистребимостью. Дети поглядели друг на друга из-под приспущенных век. С выражением, сонным от неодобрения.
Стефани перешла на шепот, и ему пришлось считывать слова у нее с губ:
– Мне доводилось видеть свою мать больной, да что там больной – опустошенной, несчастное животное без стыда и чести, а все потому, что не сошлось какое-нибудь задуманное число либо кто-нибудь другой вопреки всем расчетам оказался наверху. После чего таблетка, стакан холодного молока и обратное перевоплощение, еще одна победоносная красота пущена в оборот – до очередного подведения итогов.
И Андре тоже шевелил губами, так что для внимательных глаз движения его губ приобретали вполне конкретный смысл.
– А я видел, как мой отец падал со стула – и не от паралича, а от ярости – расслабление на звериный лад. Если бы посетитель, секунду назад покинувший его кабинет, вздумал вернуться, несчастный заставил бы его на собственном заду проехаться по кабинету.