одним и тем же молчанием[923].
Александр ПоливановЗаписные книжки В. В. Ерофеева как один из источников поэмы «Москва – Петушки»[924]
Дневники и записные книжки В. В. Ерофеева[925] за 1960‐е годы были опубликованы еще в 2005 году[926] и вызвали ряд отзывов[927], в которых содержались упреки как по качеству издания, так и по качеству комментария. Возможно, эти отрицательные рецензии и привели к тому, что опубликованный текст до сих пор не стал предметом серьезного анализа. Необходимость такого анализа подчеркивалась и в критических работах[928], и в воспоминаниях о В. В. Ерофееве. Например, Владимир Муравьев, один из ближайших друзей В. В. Ерофеева и тот человек, благодаря которому «Москва – Петушки» попала в самиздат, вспоминал, что В. В. Ерофеев многократно возвращался к своим записным книжкам и писал художественные произведения по их материалам[929].
Известно, что В. В. Ерофеев вел записные книжки с 1955 года (с семнадцати лет) и до самой смерти. Часть из этих записных книжек утеряна (например, 1955–1958 и 1971–1972 годов), часть была опубликована еще в 1990‐х годах[930], однако основной свод увидел свет только в начале XXI века в двух томах – в один собраны записные книжки 1959–1970 годов[931], а во второй – 1972–1978 годов[932].
Опубликованные записи нельзя отнести к какому-то конкретному жанру. В блокнотах В. В. Ерофеева встречаются сухая биографическая хроника, выписки из прочитанной литературы, внушения самому себе, вызвавшие интерес у В. В. Ерофеева отрывки из разговоров, многочисленные идеи писателя по составлению сборников (например, календаря, где каждой дате соответствовало бы какое-нибудь стихотворение из русских классиков), учебников (например, по истории музыки).
В целом можно сказать, что в записных книжках В. В. Ерофеева так или иначе отражаются все впоследствии реализованные писателем идеи. За многочисленными выписками из произведений В. В. Розанова, например, последует эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика»[933]. В связи с этим было бы логично предположить, что в записных книжках остались следы размышлений писателя над «Москвой – Петушками».
По данным самого В. В. Ерофеева, поэма[934] «Москва – Петушки» была написана в январе – марте 1970 года[935]. Под самим произведением поставлена дата «осень 1969 года», однако ее следует воспринимать как одну из авторских мистификаций. Поскольку речь в поэме идет именно об осени, то В. В. Ерофеев решил передвинуть дату создания произведения на несколько месяцев пораньше, создав таким образом ощущение того, что история, описанная в поэме, была зафиксирована сразу же после того, как случилась, и еще раз подчеркнув сближение автора и героя в поэме.
Примечательно, что никто из тех, кто прочитал поэму до ее появления в самиздате, не хочет или не может вспомнить, каким образом она создавалась. Например, один из самых близких друзей В. В. Ерофеева, Игорь Авдиев, помимо записных книжек писателя упоминает лишь тетрадь, которую В. В. Ерофеев прятал от своих приятелей осенью 1969 года[936]. В. С. Муравьев, в свою очередь, также вспоминает о похожей тетрадке, однако уже после написания поэмы:
Помню, принес он как-то тетрадку. ‹…› И вот Веничка пришел и объявил мне, что он написал забавную штуку. ‹…› Это была «Москва – Петушки»[937].
Осложняет работу над историей создания «Москвы – Петушков» и отсутствие каких-либо черновиков поэмы. Во всяком случае, никто из друзей писателя, публикаторов и комментаторов не упоминает о них. Кроме того, после 1970 года зафиксирована только одна правка текста произведения, сделанная самим В. В. Ерофеевым. Известно, что она произошла после 1973 года, когда В. В. Ерофеев получил копию израильского эмигрантского журнала «АМИ», в котором впервые была опубликована поэма. Именно на страницах этого журнала и была сделана правка – она зафиксирована в публикации «Москвы – Петушков» 2005 года издательством «Захаров»[938]. По сравнению с изданием в «АМИ» изменения, сделанные В. В. Ерофеевым, носят в значительной степени стилистический, а не смысловой характер и не влияют ни на общий замысел, ни на сюжет произведения.
Таким образом, записные книжки В. В. Ерофеева оказываются едва ли не единственным источником, по которому можно судить как об истории создания «Москвы – Петушков», так и об авторском замысле произведения. Способы использования записных книжек в поэме и будут основным материалом для анализа в данной статье.
Небольшие записи, следы которых можно найти в «Москве – Петушках», датируются 1964–1965 годами. Однако если в эти годы такие записи носят единичный характер, то к 1966 году в записных книжках систематически встречаются отрывки, которые потом появятся в «Москве – Петушках». Первой из таких записей, датированных 1966 годом, можно назвать следующую:
Гоголь, наведываясь к Панаевым[939], убедительно просил ставить ему на обедах особый, розовый бокал[940].
Сравним это с диалогом Венички и черноусого из главы «Есино – Фрязево»:
– Что Николай Гоголь?
– Он всегда, когда бывал у Панаевых, просил ставить ему на стол особый розовый бокал… [МП, с. 68].
Последние записи, следы которых можно найти в «Москве – Петушках», появляются в блокнотах Ерофеева до отрывка, датированного 2 апреля 1970 года. По всей видимости, самой последней можно считать такую: «…добавить: триумф, тщета, идея, каприз, пафос (о смесях)» [ЗК, с. 633]. Именно написанное в скобках («о смесях») позволяет нам говорить о том, что имелся в виду вполне конкретный эпизод из поэмы: в описании придуманных Веничкой коктейлей (смесей) появляется большинство из процитированных выражений:
Смешать водку с одеколоном – в этом есть известный каприз, но нет никакого пафоса. А вот выпить стакан «Ханаанского бальзама» – в этом есть и каприз, и идея, и пафос, и сверх того еще метафизический намек [МП, с. 57].
Таким образом, мы можем говорить, что процесс создания «Москвы – Петушков» занял не один год – в окончательный текст поэмы вошли отрывки из записных книжек по крайней мере пяти лет. При этом речь идет отнюдь не о единичных отрывках: за 1966–1970 годы записей, которые потом будут использованы при написании «Москвы – Петушков», насчитывается около восьмидесяти.
По годам такие записи распределены более или менее равномерно. Бросается в глаза, что большая часть из них относится еще к 1966 году. Однако в 1969–1970 годах записи стали более пространными, более длинными, чем в 1966‐м.
Сравнение более ранних записей с более поздними не позволяет говорить о том, что за несколько лет до написания «Москвы – Петушков» Ерофеев уже понимает структуру будущего произведения и его сюжет. Наоборот, записные книжки, которые в 1960‐е Ерофеев ведет с особой тщательностью и в которые вносит все свои идеи и планы, позволяют говорить о том, что замысел произведения приходит к Ерофееву в самый последний момент, то есть приблизительно к концу 1969 – началу 1970 года. До этого в записных книжках писателя есть только наброски к отдельным эпизодам, которые, по всей видимости, еще не соединены общей мыслью.
Для того чтобы понять, какую роль в поэме «Москва – Петушки» играют заимствования из записных книжек, необходимо отметить, что не все записи одинаковы по своему характеру и значению. Их можно условно разделить на четыре группы.
Первую часть условно обозначим как нестандартную, маркированную лексику. В публикациях, посвященных поэме, не раз отмечалось[941], что язык «Москвы – Петушков» составлен из нескольких лексических пластов – официального языка радио и телевидения, языка классической русской литературы, библейского языка и других. Смешение языковых пластов приводит к тому, что лексический строй поэмы кажется весьма разнообразным.
Во многом такое разнообразие стало возможным именно благодаря записным книжкам, в которые В. В. Ерофеев на протяжении многих лет выписывал запомнившиеся ему выражения – как из художественных произведений, так и из анекдотов, услышанных на улице или произнесенных в разговоре замечаний. Часть из таких записей вошла впоследствии в поэму и помогла обогатить ее лексический строй.
«Сохрани и помилуй, Царица Небесная», – записывает В. В. Ерофеев в 1966 году. Герой писателя – Веничка – несколько раз за поэму использует именно это выражение – «Царица Небесная», не самое употребляемое и из‐за этого, видимо, и выписанное В. В. Ерофеевым словосочетание. Для примера приведем лишь один эпизод из поэмы. «Нет ничего спиртного! Царица Небесная», – восклицает герой поэмы в главе «Москва. Ресторан Курского вокзала» [МП, с. 12].
Таких примеров можно было бы привести еще десятки – для внимательного читателя «Москвы – Петушков» не составит труда заметить, что они буквально раскиданы по записным книжкам. Приведем еще несколько примеров. «Целиком и полностью, но не окончательно» [ЗК, с. 428] и «А на