— Видите, вон там, за деревьями? — показал Лео. — Это павильон Германии. — Я разглядела белое здание с колоннами, как в храме. — А там павильон Англии. Их тут много разбросано по всей территории. Жаль, что я не могу отвести вас ни в один. Придется обходиться тем, что снаружи.
Он остановился у скульптуры, изображающей греческого бога, над которой потрудились дожди и морская соль. Постамент обвивала виноградная лоза, а по обе его стороны росли кусты.
— Вот эта статуя — моя любимая, — сказал Лео, проводя ладонью по руке бога, словно тот был живым.
— Его правда изваяли в Греции?
— Наполеон поставил его здесь, когда велел заложить этот сад, — объяснил он. — Я не знаю, привезли его из Греции или сделали специально, чтобы поставить здесь, в тысяча восьмисотом году. Тут повсюду подобные скульптуры.
— У него печальный вид, — сказала я, всматриваясь в бородатое лицо.
— Опечалишься тут, когда тебя постоянно разъедает морская соль, — отозвался Лео, коснувшись кисти руки бога, на которой сохранились лишь обрубки вместо пальцев. — А знаете, что мне еще здесь нравится? Вот это большое старое дерево у него за спиной. Вроде бы оно называется платаном. Когда я был мальчишкой, то любил прятаться между статуей и деревом. Заберусь туда и играю, как будто оказался на необитаемом острове, совсем один, или шпионю за людьми, которые проходят мимо.
— А я все время пряталась в саду у нас за домом, — сказала я. — Играла, что я кролик или белка.
Лео напоследок погладил статую.
— Вам нужно вернуться сюда и нарисовать его, — предложил Лео. — Ему это понравится — оказаться в вашем альбоме.
— Вряд ли тетя Го одобрит. На нем же нет одежды.
— Но сад-то она одобрит наверняка. Все англичане любят сады, правда же?
— У нас уже почти не осталось времени. Мы проведем в Венеции еще один день, и все.
— Но вы вернетесь сюда, когда станете знаменитой художницей.
Я не могла не улыбнуться, услышав эти слова.
— Когда я смотрела здешние картины, то, наоборот, боялась, что никогда не дорасту до таких высот.
— Но это было искусство прошлого. Вы же наверняка видели Пикассо, Дали, Миро? Они нарушают все правила. Изображают мир таким, каким он им видится. То, что у них в Сердцах. Вот и вы должны делать так же.
— Я надеюсь, что смогу. Люблю писать красками и рисовать, и папа, спасибо ему, согласился оплатить мне художественную школу.
— А чем занимается ваш отец?
Я поморщилась и сказала:
— Его ранили во время мировой войны. Даже не ранили, он отравился газом, и у него серьезно повреждены легкие. Какое-то время он пытался снова, как до войны, работать в Сити, но в последнее время мало что делает. Он получил небольшое наследство, на него-то мы и живем. Папа сделал инвестиции, и, кажется, довольно удачно. Я училась в закрытой школе, и сестра тоже скоро туда поступит.
— А братья у вас есть?
— Нет, только сестра, и она гораздо младше. Понимаете, нас разделяет война. — Я помолчала. — А у вас братья есть?
— К сожалению, нет, я единственный сын в семье, у меня две сестры. Одна ушла в монастырь, а вторая вышла замуж и регулярно рожает детей, как и положено хорошей итальянской жене.
— А вам хотелось бы иметь брата?
— Конечно, и лучше старшего. Тогда он взял бы бизнес в свои руки, а я мог делать со своей жизнью, что захочу.
— И что же вы хотите?
— Путешествовать по свету. Коллекционировать прекрасные вещи. Может быть, открыть художественную галерею. Может быть, написать пьесу. У меня целая куча совершенно непрактичных желаний, которые я никогда не смогу осуществить. Мой отец — человек могущественный и властный, у нас судоходная компания. Наша семья занимается коммерцией со времен Марко Поло, отец — хороший друг Муссолини, так что… к нам вроде как благоволят.
— Значит, вы по-настоящему богаты?
— Боюсь, что да.
— Но разве это не замечательно? Я знаю, что раньше, когда папа был здоров, моя семья жила лучше и наслаждалась этим. Они путешествовали по Европе, мама заказывала платья в Париже. А теперь мы все шьем у местной портнихи, миссис Раш, и это заметно по тому, как я одета.
— Мне кажется, вы прекрасно выглядите.
Я замолчала и вспыхнула, не зная, как реагировать на его комплимент. И едва осмелилась задать следующий вопрос:
— Лео, вы сказали, что богаты, к тому же вы обладаете привлекательной внешностью. Зачем вам терять время с девушкой вроде меня?
Мы стояли под фонарем, и я увидела, что Лео улыбается.
— В вас что-то есть. Вы непохожи на моих знакомых девушек. Им скучно жить, они хотят только одного — чтобы на них тратили деньги. А вы… вы так стремитесь к разным впечатлениям. Вы хотите попробовать все, что предлагает жизнь.
— Так и есть. Сейчас я здесь, и мне хочется путешествовать. Увидеть мир. Стать свободной, независимой женщиной.
Произнося эти слова, я поняла, что действительно хочу именно этого. Раньше я не особенно задумывалась, что буду делать после художественной школы, но теперь, побывав в Венеции, узнала: мир огромен и прекрасен, и я должна его повидать. И уж конечно, меня не устраивает будущее, ограниченное чопорной английской деревней.
— А замуж выйти вы не хотите?
— Может быть, когда-нибудь. — Говоря это, я покраснела, благо было темно. — Но не раньше, чем пойму, кто я такая и чего хочу.
До сих пор мы шли по темной тихой гравиевой дорожке между призрачными силуэтами зданий и куртинами высоких деревьев, но тут снова остановились.
— Возможно, ваше искусство должно быть больше похоже вот на это? — спросил Лео, и я увидела впереди очертание еще одной статуи.
Это была громадная металлическая скульптура, вероятно изображавшая вставшую на дыбы лошадь, но странно искаженную. Ее вид вызывал какое-то тревожное ощущение.
— Работа современного немецкого автора, — сказал Лео. — Он подает большие надежды.
— Вряд ли мне хотелось бы создавать что-то настолько пугающее, — призналась я. — Мне нравится красота.
— Ну еще бы. Сколько вам лет, восемнадцать?
Я кивнула.
— В восемнадцать всем нравится красота. И всем представляется великое будущее. — Он помолчал. — Ну, мы пришли. Вот место для нашего пикника.
Мы вышли на поросшую травой лужайку, окруженную с трех сторон густыми кустами. С четвертой стороны открывался вид на лагуну. Вдалеке сверкали огни.
— Там Лидо, — пояснил Лео. — Пляж и красивые виллы с садами. Вам нужно будет там искупаться.
— Я не привезла с собой купального костюма, — сказала я. — Думала, тут только церкви и картинные галереи. К тому же, — пришлось добавить мне, — у нас остался всего один день в Венеции.
Он кивнул.
— Значит, вы снова сюда приедете. Когда станете независимой женщиной.
— Надеюсь.
Лео расстелил на траве подстилку и сказал:
— Садитесь.
Я так и сделала. Он опустился рядом на корточки, открыл корзину и стал с довольным видом доставать оттуда многочисленные баночки и коробочки, приговаривая:
— Вот сыры: бель паэзе, пекорино, горгонзола, моцарелла… его едят с помидорами. — Он показывал, где какой сыр, выкладывая их на деревянную доску. — А вот салями, ветчина и оливки. И хлеб. И вино. А еще персики из нашего поместья. Видите, с голоду мы не умрем.
Он налил вино в два стакана и вручил мне один из них. Я сделала глоток. Вкус был насыщенным, теплым, почти фруктовым. Хотя я поужинала, а время близилось к полуночи, обнаружилось, что аппетит у меня как после нескольких дней голодания.
— Ммм, — вот и все, что мне удалось произнести.
Лео, улыбаясь, кивнул. Он смотрел, как я ем, с таким удовлетворением, словно был фокусником, только что удачно проделавшим какой-то сложный трюк.
С Адриатического моря задул прохладный бриз, но вино согревало мне тело изнутри. Я откусила персик, и по подбородку потек сок.
— Ой, — смутившись, промокнула его я, — никогда раньше не ела таких сочных персиков.
Лео засмеялся.
— Это потому, что они свежие. Их только сегодня собрали.
Он потянулся и вытер мне подбородок кончиками пальцев, просто легонько скользнул ими по коже, но я немедленно почувствовала неловкость и волнение, все сразу. Мы неохотно покончили с едой, но Лео снова наполнил мой стакан, и я отпила из него, а потом легла на спину, глядя на звезды. Я не могла припомнить, чтобы мне когда-нибудь было так хорошо.
— А скажите, вы, — проговорил Лео, и его лицо возникло у меня в поле зрения, — вы целовались когда-нибудь?
— Никогда. Меня только родственники целовали.
Он собирается меня поцеловать! Идеальное завершение идеального вечера. Мое сердце забилось быстрее.
— Значит, вам повезло, что впервые вас поцелую именно я, сказал он. — Мне говорили, я хорошо целуюсь.
И прежде чем я успела хоть что-то сказать, его губы встретились с моими. Это не было легкое касание первого поцелуя, о каком я читала в романах. Нет, я ощутила тепло его рта, тяжесть его тела и яркую вспышку страсти. Понятия не имела, что она во мне есть. Хотелось, чтобы Лео продолжал и продолжал меня целовать. Но он вдруг отстранился и сел.
— Думаю, лучше мне вести себя по-джентльменски и на этом остановиться, — сказал он. — Пора отвезти вас домой.
И он принялся собирать остатки после нашего пикника. Я сидела и смущенно наблюдала за ним. Неужели я чем-то огорчила его, разочаровала, оказалась недостаточно хороша? Но спрашивать не хотелось.
Лео помог мне встать, и мы в молчании пошли обратно, но на этот раз не через сад, а по берегу лагуны. Добравшись до лодки, он подал мне руку, я села, мотор взревел, и мы помчались назад гораздо быстрее, чем шли сюда. За кормой оставался отчетливый след, в лица нам бил ветер.
Не успев даже оглянуться, мы добрались до Гранд-канала. Тут приходилось маневрировать среди ночных гондол, и Лео сбавил скорость.
— Я должен вам кое в чем признаться, — сказал он, когда мы уже приближались к пансиону. — Я думал, что окажу любезность молодой девушке, туристке, подарю ей волнения первой влюбленности. Но когда поцеловал вас, понял, что должен немедленно остановиться, потому