От кого: Alessandro Baldi
Кому: WJeffers@st-able.usa
Тема: Поп Дармингтон и Марко Дзампьеро
Профессор,
В предыдущем письме вы упомянули о мрачных интригах, что плелись некогда в венецианских дворцах. Похоже, я располагаю кое-какой информацией, позволяющей мне думать, что прошлое, к сожалению, еще не вполне изжито.
Однако сейчас мне хотелось бы продвинуться в расследовании, и, если вы не возражаете, я задам вам еще один вопрос: были ли вы лично знакомы с профессором Полом Дармингтоном, англичанином, историком искусства, исчезнувшим в Венеции в октябре 1934 года, и Марко Дзампьеро, с 1960 года директором исследовательской лаборатории, занимающейся музеями Италии?
Заранее благодарю вас за ответ.
Алессандро Бальди
От кого: William Jeffers
Кому: А.Baldi@questura-veneto.it
Тема: Пол Дармингтон и Марко Дзампьеро
Инспектор,
Я весьма признателен вам за то, что ваши вопросы дают мне возможность вернуться в мою юность. Я действительно познакомился с Полом Дармингтоном во время моего первого пребывания в Венеции. Я был тогда начинающим двадцативосьмилетним преподавателем, писал работу о крупнейших венецианских колористах.
В ту пору Дармингтон был единственным историком искусства, имеющим научную подготовку. Именно он впервые исследовал пигменты, которыми пользовались мастера Возрождения.
Он брал пробы микрочастиц, подвергал их химическому анализу и на основании полученных данных определял время написания полотна и его автора. Во всем мире Пол Дармингтон вскоре стал известен как один из зачинателей научного искусствоведения. Однако его жизнь была столь же блистательной, сколь и короткой: по возвращении в Нью-Йорк я узнал, что он скончался в возрасте сорока трех лет. Утверждали, что его преждевременная смерть была вызвана сердечной недостаточностью.
Что касается Марко Дзампьеро, умершего двадцатью восемью годами позже, то я никогда с ним лично не встречался. Однако слава о нем в начале пятидесятых достигла и моих ушей. Незадолго до самоубийства Дзампьеро тоже изучал итальянское Возрождение. Я помню его замечательные работы о творчестве Тинторетто, Веронезе и Джорджоне.
Но позвольте и мне, инспектор, задать вам вопрос: для чего вам понадобилось ворошить прошлое? Неужто в связи с теперешними событиями?
Сердечно ваш,
Уильям Джефферс
4
— А, это вы! Простите меня, я вас сразу не узнала. Другая одежда, сами понимаете… Да не стойте в коридоре, проходите, пожалуйста. Через минуту я буду готова, вот только причешусь.
— Мне бы не хотелось вам мешать, мадемуазель Девиль, я прекрасно могу подождать в холле гостиницы.
— Да полно вам, не говорите глупостей! Ну вот я и готова. Я в вашем распоряжении. Куда вы поведете меня сегодня вечером?
— Куда пожелаете. Главное — чтобы вы хоть ненадолго оставили ваш музей. Вы уже неделю в Венеции, и за все это время ни на секунду не прекращали работу в Скуоле Сан-Рокко.
— Понимаете, то, что я делаю, очень меня занимает. Но вы правы, жизнь состоит не из одной только работы, и сегодня я хочу отдохнуть. Итак, ведите меня. Никто лучше венецианца не покажет Венецию!
Мадемуазель Девиль и ее спутник вышли из отеля, двинулись по улице Мизерикордия, потом свернули к Большому каналу и на остановке первого маршрута стали ждать вапоретто[2]. Через несколько минут, увлекаемые людским потоком, состоящим в основном из японских туристов, они поднялись на борт суденышка, с трудом сквозь толпу добрались до задней площадки. Мужчина, одной рукой крепко держась за поручень, показывал молодой женщине дворцы, мимо которых они проплывали. Заходящее солнце придавало выкрашенным в охровый цвет фасадам самые теплые оттенки. Внимая спутнику, Эдит Девиль с удовольствием наблюдала за переливами цвета. «Здесь есть и малиновый, и янтарный, и огненный», — думала она, счастливо улыбаясь.
— Я рад, что вы наконец-то немного отдохнете, — сказал мужчина, глядя ей в лицо.
— О Венеция… Венеция… — проговорила молодая женщина и медленно вдохнула полной грудью вечерний воздух. — Есть в этом городе что-то такое…
Эдит Девиль не договорила, потеребив свои волосы, она секунду подыскивала нужные слова и с улыбкой продолжила:
— Я уверена, что вы понимаете, о чем я хочу сказать… Что-то такое чарующее, невыразимое, может быть, таинственное, оно прямо-таки разлито в воздухе.
— О да, вы здесь в самом сердце города, где правят искусство, любовь и смерть, мадемуазель Девиль.
Мужчина небрежно достал сигарету из серебряного портсигара.
— Что вы такое говорите? Искусство и любовь — с этим я охотно соглашусь, но разве в Венеции умирают чаще, чем в других местах?
— Скажем так, в Венеции умирают определенным образом… В туристических буклетах об этом, конечно, не пишут, но в этом городе случается больше всего самоубийств.
— Как странно, выходит, венецианцы — люди отчаявшиеся?
— Вовсе нет, милая мадемуазель Девиль. Не стоит думать, что все эти самоубийства совершают венецианцы. Напротив, это молодые люди романтического склада, которые специально приезжают из Европы и Америки умереть в древнем Городе дожей. По большей части это те, кто ищет абсолюта, разные там бедняги, полагающие, что смерть в Венеции будет величественным завершением разбитой любви или жизни, целиком посвященной служению прекрасному.
— Знаете, любезнейший господин, у меня от ваших речей мороз по коже… Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
— Простите великодушно, мадемуазель, это моя ошибка. Вот, взгляните сюда.
И мужчина показал на богатый жилой дом слева, немного в стороне от Большого канала.
— Это дворец Лабиа. Внутри, как вы прекрасно знаете, он украшен фресками Тьеполо. А теперь если вы посмотрите на другую сторону, то увидите дворец Джованелли в оранжеватых тонах, это один из моих самых любимых дворцов. А вон там, чуть подальше, Ка[3] Пезаро, где хранятся полотна художников XX века, в частности Матисса и Климта. Но, если я не ошибаюсь, вы больше интересуетесь мастерами Возрождения, не так ли, мадемуазель Девиль?
— Несколько лет я специализировалась на творчестве Тициана, Веронезе и Микеланджело. Потом написала диссертацию по Тинторетто, и мне пришлось два года ждать стипендии, чтобы приехать изучать его творчество на месте, в Скуоле Сан-Рокко. Но двух недель, которые мне предоставила хранительница музея, слишком мало, ведь в живописи Возрождения столько неразгаданных тайн.
— Раз уж вы заговорили о тайнах, у меня есть для вас кое-что интересное. Вы узнаёте этот большой дворец, вон там, слева от вас?
— Да, конечно, это Немецкое подворье, его фасад расписали Тициан и Джорджоне. Но влажность, ветер и соль повредили фрески. Как жаль! Мы никогда не узнаем, как первоначально выглядели эти грандиозные произведения.
— Так думаете вы, милая барышня, этому вас наверняка учили ваши преподаватели по истории искусства. Но это не совсем так.
Мужчина приблизился к своей спутнице и тихо сказал:
— Фреска исчезла не полностью. Есть малая часть стены, защищенная карнизом крыши, которую чудесным образом пощадило время.
Молодая женщина едва заметно улыбнулась. Она долго молчала, испытывая смешанное чувство удивления и недоверия, потом пожала плечами:
— Вы здесь не для того, месье, чтобы насмехаться над молодым университетским преподавателем.
— Я говорю вполне серьезно, мадемуазель Девиль. А чтобы доказать свою правоту, я подведу вас прямо к этой части стены.
На остановке Риальто Эдит Девиль и ее спутник вышли и направились по набережной Ферро в сторону канала Фонтего, затем свернули к большому дому, массивная резная дверь которого, будучи приоткрытой, приглашала войти во внутренний двор.
— Вон оттуда перед вами откроется уникальный вид на фреску Немецкого подворья. Вы не возражаете последовать за мной, мадемуазель?..
По величественной лестнице из белого мрамора они поднялись на четвертый этаж. Как человек, хорошо знающий место, мужчина толкнул дверь и пригласил Эдит Девиль подняться по узкой деревянной лестнице на самый верх.
— Вот мы и пришли, — сказал он.
Женщина увидела несколько узких окошек, выходящих на Большой канал, и приоткрыла одно из них.
— Какая Венеция красивая отсюда! — радостно воскликнула она. — Посмотрите вон туда, прямо перед вами, это колокольня Сан-Джакомо… А вон там, внизу, слева, — купол Санта-Мария…
В следующую минуту, повернув голову вправо, Эдит Девиль посмотрела на карниз Немецкого подворья и удивленно спросила:
— Но где же эта фреска?
— Разумеется, там, где вы стоите, вы ничего не увидите, надо немного наклониться… Вот так… Она там, наверху. Видите, под карнизом? Да там она, там, наклонитесь побольше… еще немного, последнее маленькое усилие… Ну, видите?..
Страшный крик, донесшийся неизвестно откуда, заставил оцепенеть пассажиров вапоретто, проплывавшего мимо Риальто. На набережной Ферро несколько прохожих уже теснились возле простертого на земле тела Эдит Девиль. Какой-то человек наклонился над молодой женщиной, чтобы убедиться, что она мертва; затем, окинув взглядом дворцовые окна, он обратился к столпившимся прохожим, которых становилось все больше:
— Несчастная бросилась с крыши этого здания… Любовная тоска или еще что-нибудь в этом роде… Какой ужас все эти самоубийства…
Выпрямляясь и делая вид, что опирается рукой о землю, мужчина незаметно сунул золотую монетку в карман жертвы, потом достал из серебряного портсигара сигарету и исчез в толпе.
От кого: Alessandro Baldi
Кому: WJeffers@st-able.usa
Тема: Собака из «Тайной вечери» и рука старика
Профессор,
Да будет вам известно, что имена профессоров Дармингтона и Дзампьеро не только занимают достойное место среди авторов книг, хранящихся в университетских библиотеках, но и фигурируют в пыльных архивах венецианской полиции. В свое время множество улик указывало следователям на то, что, как в случае с первым, так и со вторым, речь может идти об убийстве. Но ни одно доказательство так никогда и не было представлено, и то и другое дело были в конце концов прекращены.