- Мать, надо быть?
- Вот-вот! Моя мать. Она бонтонная [светская, с хорошими манерами (от франц. bonton)] дама была, самого тонкого воспитания, а вот отец - со странностями. Одна из них, что меня, единственного сына, он Белой окрестил. И еще по-венгерски выучил. Бела! Ну разве это имя для дворянина? По счастью, отец вовремя умер, и мы с матерью уехали в Париж. Имя мне не нравилось, а так как самое модное было тогда Абеллино, я и переделал свое; но языка венгерского так и не смог позабыть. Ну, да не беда. Я и по-негритянски знаю. Джентльмен во всем остается джентльменом.
- Гм. Да ведь оно даже и кстати вышло, что родного-то не позабыли, а то как бы вы здесь без него?
- Ах! Venir ici de Paris, c'est tomber du ciel a l'enfer! Попасть сюда из Парижа - это с небес свалиться прямо в ад. C'est merveilleux, это диво дивное, как только люди здесь ухитряются жить. Ah, mon cher [ах, дорогой мой (франц.)] гайдук, вон там вижу я жаркое, будьте добры подать его сюда; поставьте-ка на стол и вина мне налейте. A votre sante messieurs et mesdames! [За ваше здоровье, дамы и господа! (франц.)] И за ваше в особенности, мосье Янчи!
Барин молчал, неотступно следя за каждым движением приезжего, и тихая печаль затуманила мало-помалу его взгляд.
- И что же привело вас сюда, из рая в ад?
- Helas! [Увы! (франц.)] - вздохнул Абеллино, вилкой и ножом выбивая бодрую маршевую дробь на своей тарелке. - Дело, неотложное дело. Джентльмену приходится много тратить за границей, а мне отец какие-то жалкие четыреста тысяч франков дохода оставил; ну, можно разве на это приличному человеку прожить, сами посудите! Надо же ведь и себя показать, уж коли хочешь честь свою национальную поддержать перед иностранцами. Мой дом первый был в Париже; я собственную meute [свору гончих (франц.)] держал... как это; собственную ecurie [конюшню (франц.)]. Самых знаменитых певиц и танцовщиц содержал. Египет объездил, самую красивую наложницу марокканского бея похитил из гарема. Один сезон - в Италии; там у меня на озере Комо изысканнейшая вилла была. Лучшим французским авторам, auteurs, заказал описание своих путешествий и в нескольких волюмах [томах (франц.)] издал - под своим именем, конечно; за это избран в academic des sciences [академию наук (франц.)]. На гомбургских водах полмиллиона на скамеечке забыл - и бровью не повел, ха-ха! Так что мои несчастные четыреста тысяч теперь - фу-фу вместе с капиталом!
И он жестом и губами изобразил, как улетучилось его состояние.
Барин Янчи, все больше уходя в себя, только глядел на довольно молодого еще повесу, и глубокий вздох вдруг вырвался из его груди.
- Ну, да ничего, - поспешил успокоить его наш шевалье [кавалер, высокородный дворянин (франц.)], - пока один миллион есть, и два можно потратить, этой науке нетрудно обучиться. Но в конце концов этим fripons des creanciers, этим подлецам кредиторам пришла-таки блажь требовать денег у меня; только начни один болван, все сейчас же за ним. Я их в шею, они в суд; пришлось оставить Париж. C'est pour se bruler la cervelle! Хоть пулю в лоб. Mais v'la [но тут; но вдруг (франц.)] счастье мне улыбнулось. Внезапно брат отца моего, много его богаче, некто Янош Карпати...
- Ага!
- ...эдакий совсем из ума выживший старикашка, о нем чего только не болтают...
- В самом деле?
- Да. Что он никуда из своей деревни не вылазит, а устроил себе там в барском доме театр с собственными комедиантами и лучших артисток привозит, чтобы они ему песни народные пели. И будто настоящие хоромы для собак своих построил - и ест с ними за одним столом.
- А еще что?
- А еще - что у него гарем целый из крепостных девушек и он с такими же забулдыгами, вроде себя, пляшет там с ними до самого утра, а потом стравит их всех между собой и тут уж форменный мордобой начинается.
- А еще?
- И до того будто бы дошел, что терпеть не может ничего чужестранного, даже гороха не велит на стол подавать, потому что он привозной, - одну паприку; кофе тоже у него в доме под запретом, а вместо сахара мед употребляет. Ну, не чудак?
- Еще какой. Ну, а еще что-нибудь знаете про него?
- Ах, да пропасть всяких таких вещей. Вся его жизнь - сплошное чудачество. Единственное, что он путного сделал, этот состоятельный мой дядюшка, этот набоб венгерский, этот Плутос, так это то, что однажды, когда я уже до последнего доходил и мне уже ничего не могло помочь, кроме богатого наследства, - взял объелся чибисовыми яйцами и помер наутро, о чем меня не замедлили уведомить.
- И вы, значит, явились теперь вступить этим наследством во владение?
- Ma foi! [Клянусь богом! (франц.)] А зачем же иначе принесло бы меня сюда, в жалкие сии края.
- Ну, так можете поворачивать оглобли и катить себе обратно в Париж свой или в Италию; хоть в Марокко. Потому что этот выживший из ума дядюшка ваш, этот богач-сумасброд - я и пока еще не умер.
Абеллино оторопел, глаза у него полезли на лоб от испуга.
- Est-ce possible? Возможно ли это? - пролепетал он наконец.
- Уж как есть. Я - тот самый Янош Карпати, кого простой люд в насмешку "барином Янчи" прозвал и как вы тоже меня величать изволили.
- Ах, да кабы я знал! - вскричал шевалье, вскакивая и спеша ухватить дядюшкину ручку. - Мне же совсем, ну совсем иначе злые люди описали моего единственного дорогого родственника, как же мог я его себе представить столь достойным и благородным джентльменом; mille tonnerres! Да посмей мне теперь кто-нибудь сказать, что дядюшка мой - не самый бравый кавалер на всем континенте! Право, я был бы безутешен, останься мы незнакомы. Что может быть чудесней: ищу мертвого, а нахожу живого! C'est bien charmant! [Это просто великолепно! (франц.)] Недаром Фортуна - женщина: по уши в меня влюблена.
- Оставь ты эти сладкие речи, милый племянничек; не люблю, не привык. Со мной вон и гайдуки попросту разговаривают: это больше по мне. Из каких ты вот дальних краев за моим наследством прикатил, заимодавцы скопом бегают за тобой, а я, оказывается, жив; что же, не досадно тебе, скажешь?
- Au contraire [напротив (франц.)]. Коль скоро вы, любезный дядюшка, живы, тем легче вам меня к себе расположить.
- Это как же? Не понимаю.
- Ну зачем мне являться к вам каждый год за пенсионом; ce serait bien fatigant [это было бы весьма обременительно (франц.)] для нас обоих. Уплатите разом все мои долги, и я готов пойти на мировую.
- Гм. Какой ты великодушный; а не уплачу - войной, что ли, пойдешь?
- Ну, дядюшка, дорогой, к чему эти шутки? Зачем же так говорить: "Не уплачу". Ну что там для вас какие-то несколько сот тысяч ливров: une bagatelle [безделица, пустяк (франц.)]. Ну что вам составляет?
- Нет уж, дорогой племянничек, очень сожалею, что ты так поспешно со своим состоянием расправился, которое доблестью предков приобретено, но я тебе не пособник. Деньги мне и самому нужны. Пускай я их тоже на дураков просаживаю, но хоть на здешних, которые дома родятся. У меня своих прощелыг, гайдуков да приживалов предовольно; а что уж после этой оравы останется, я лучше журавлям вон в поле скормлю, мост между двумя горами из прихоти перекину, но плясуний балетных на доходы свои, не обессудь, в колясках не катаю, принцесс марокканских не умыкаю и на пирамиды пока тоже не взбирался. Есть, пить у меня хочешь - пожалуйста, сколько душе угодно, девок красивых - тоже выбирай, меняй, пока не надоело. Наряди ее - чем тебе не марокканская принцесса? Путешествовать охота - путешествуй, не так уж мала страна, хоть неделю целую можешь с повозки не слазить. Коней любых бери из табуна, запрягай - все твое. Но деньги за границу? В Дунай воду возить? Это уж нет.
Кавалер наш, который во все время этой нотации беспрерывно ерзал и качался на стуле, начал терять терпение.
- Я же не подарка у вас прошу! - улучив минутку, воскликнул он наконец. - Всего-навсего только задаток.
- Задаток? Это за что же? Уж не за мою ли собственную шкуру?
- А! - бросил Абеллино с тем нагловатым безразличием, коему мы по праву дивимся в обращении иных персон: им бы впору присмиреть, а они только пуще петушатся и кольнуть норовят. - Все равно ведь рано или поздно имущество ваше ко мне перейдет. Чего ж вам его беречь? Не в могилу же вы его с собой унесете? - вскинув спесиво голову и сунув два пальца в свое жабо, добавил он.
- _В могилу_? - возопил старый барин, вздрогнув всем телом и побледнев. - Что? В могилу? Я?
- А кто же? Одной ногой вы и так в ней стоите, а после банкетов этих, паштетов да девушек крепостных и обеими туда угодите. А тогда все и так мне достанется, не понадобится и благодарить.
- Кучера! - взревел, вскакивая с места, старый Карпати, и нечто даже одухотворенно-героическое проступило в этот миг в его лице. - Запрягай! Прочь отсюда, прочь сию же минуту. Чтобы и воздухом одним с ним не дышать.
- Ну-ну, не надо горячиться, зачем такая ажитация, - посмеялся Абеллино бессильной ярости старика. - От этого только скорее удар хватит. Поберегите себя, старина, я же еще молод, я и так успею.
И, развалясь на трех стульях сразу, принялся насвистывать какой-то застрявший в памяти куплетец из водевиля.
Гайдуки нацелились было вытянуть из-под него эти стулья, спеша сложить вещи.
- Все оставить, как есть! - крикнул старик. - Не трогать ничего, к чему он прикасался! Трактирщик! Где он там? Что остается в этой комнате, все ваше.
Последние слова произнес он, совсем уже охрипнув, так что еле можно было разобрать. Шут подхватил его под руки, чтобы не упал, а поэт с перепугу выскользнул еще раньше.
- Видите, вам же вредно кричать, - с глумливым участием заметил Абеллино. - Не торопитесь так, а то упадете, расшибетесь. И шубу наденьте, чтобы не простудиться. Эй, ребята, укутать его высокоблагородие! Да кирпичей, кирпичей нагрейте, под ноги положите дядюшке моему почтенному! Пуще глаза его мне берегите!
Барин слова не проронил больше. Впервые в жизни посмели его так разъярить. Эх, попадись кто другой - задал бы он ему! Гайдуки, стремянные с трепетом вытянулись перед ним; даже его милость Петер Буш придержал язык, взглянув в это немое, сосредоточенное лицо, при виде этих неподвижных, кровью налитых глаз...