Таким образом, антиномия веры логически не разрешается, она переносится в другую область, более субъективную.
А. Я не верю в себя, и т.к. источник логической уверенности во мне самом, то я уже ни во что не верю.
Б. Я верю в абсурд, в невозможное, в то, чего нет и не может быть.
И здесь Б — или, вернее, реальное отожествление А и Б — вера, дар, даром даваемый. Что из этого не следует квиетизма — ожидание, что я получу ее без собственных усилий, продолжая жить в благоустроенном внутреннем космосе — в Bestehendem — я уже говорил. Я могу получить ее и против своей воли, как Савл, но Савл не был квиетистом, и до своего обращения он боролся с Христом, т.е. с Богом. Если человек борется с Богом, Бог приходит к нему, но если человек живет вне Бога, в стороне от Бога, Богу трудно прийти к нему.
Четыре момента веры, которая не верит скрыты или потенциально присутствуют и в живой вере, разделение которой на 4 момента будет ложью: лицемерием или неверием.
Во всякой вере есть и ощущение своего неблагоустройства, если я отдаляюсь от Бога — неблагоустроенности меня самого, неблагоустроенности «я сам» и ощущение страшного в этой неблагоустроенности, и некоторая борьба с Богом — попытка благоустроить себя своими силами и разуверение в этой попытке — сокрушение сердца и смирение духа, и, наконец, вера в абсурд и невозможное. Это 1 момент.
2 момент. Бессмыслица, абсурд, невозможное. И это есть в вере и проявляется то как непонятное, что меня бесконечно страшит, то как непонятное, что меня бесконечно притягивает, то как тожество обоих этих состояний. И всегда это ощущается как то, что превосходит всякую возможность, не укладывается ни в какую логическую систему и все же убедительнее всякой убедительности. Наиболее убедительно, фактически убедительно не то, что можно доказать или опровергнуть, но именно то, что ускользает от всякого логического доказательства или опровержения. Это и есть невозможное для человеков и возможное для Бога.
3 момент — вера, которая есть дар, даром даваемый. В живой вере этот момент настолько подчиняет себе первые два, что выделение их становится искусственной абстракцией, переходящей иногда уже в неверие, например, разделение веры на субъективную и объективную. 4 момент — Сам Бог. В вере Он обнаруживается, вера открывает Его, в вере Он реально присутствует у меня и со мною, может я в Нем, но сама вера не есть Бог. Отожествляя веру с Богом, как это делает Зиммель, я отожествляю себя, свой дух, т.е. отрицаю Бога. Такой религиозный имманентизм фактически антирелигиозен. Бог не только имманентен, абсолютно имманентен в вере, но и абсолютно трансцендентен: то, что дальше всего от меня, абсолютно не мое, вера делает наиболее близким мне, абсолютно моим: «Так говорит Всевышний Святый: Я высоко на небе, в Святилище и близ сокрушенного сердцем, смиренного духом, чтобы оживить дух смиренного». (Ис. 57, 15).
Вера, которая не верит, т.е. наиболее сильная, индивидуальная, абсолютно субъективная вера предполагает полную индивидуализацию человека и возможность полного одиночества и покинутость всеми, даже Богом. В Старом Завете этого еще не могло быть, каждый иудей чувствовал свою связь с избранным народом. И мессианские пророчества иногда ясно относились к Христу, иногда же к избранному народу. Поэтому у иудеев позже появилась идея индивидуального бессмертия, до вавилонского плена бессмертие обещалось избранному народу. У соседних народов — египтян, вавилонян и других — бессмертие фактически было только продолжением той же самой земной жизни. У иудеев после вавилонского плена — не бессмертие, но воскресение из мертвых и вечная жизнь, как противоположение временной.
Полная индивидуализация человека осуществляется в Христе. Поэтому же и полная покинутость человека всеми и полное одиночество возможно только, мне кажется, начиная с Христа, а значит и вера, которая не верит.
(Это рассуждение написано не раньше 1964 г. и не позже лета или осени 1966 г.).