«Песня сама написала свой последний куплет» – интересная формулировка. Ты веришь, что песня как-то сочинилась сама собой?
Ну, с некоторыми песнями такое бывает. Чем дольше я сочиняю, тем труднее игнорировать тот факт, что многие песни, похоже, на несколько шагов опережают реальные события. Я уверен, это как-то объясняется неврологией – дежавю, например, тоже, – но это сверхъестественное предвидение все более меня тревожит. Может показаться иначе, но на самом деле я ведь не суеверный человек. Однако пророчества в моих песнях стали слишком частыми, слишком настойчивыми и слишком точными, чтобы их игнорировать. Я очень не хочу раздувать эту тему, скажу лишь, что убежден: творчество способно отражать будущее.
Возможно, мои песни построены на бессознательном стремлении к чему-либо. Будь то стремление к разрушению или стремление к миру, все это сильно зависит от того, что меня увлекало в тот момент, но часто музыка на шаг опережает происходящее в моей жизни.
Думаю, песня, как и любое произведение искусства, всегда что-то невольно рассказывает о своем создателе. Если ты пишешь по-настоящему честную песню, она не может не быть эмоционально и психологически откровенной.
Да, это так. Песни могут быть откровенными, порой даже резкими. Они способны многое нам сказать о нас самих. Это такие опасные бомбочки правды.
Не мог бы ты как-то развить мысль о том, что часто смысл песни проявляется гораздо позже? Это очень интересно.
Я верю, что в процессе написания песен скрыта подлинная тайна. Некоторые строки сначала кажутся почти бессмысленными, но при этом возникает ощущение, что они по-настоящему честны. И не просто честны, а нужны здесь и сейчас, переполнены каким-то вселенским смыслом. Сочиняя, ты можешь войти в пространство непреодолимого томления, которое влечет за собой прошлое и нашептывает о будущем, где нам явлено четкое понимание устройства вещей. Ты сочиняешь строку, и ей требуется время, чтобы раскрыть свой смысл.
Это воображаемое пространство кажется довольно напряженным. Ты недавно описал его как тревожное – речь конкретно про альбом «Skeleton Tree»?
«Skeleton Tree» меня определенно встревожил: в этом альбоме было много намеков на то, что случилось потом. Он настолько ясно предсказал будущее, что многим было трудно поверить: почти все эти песни я написал еще до гибели Артура. Предвидение событий, связанных с его смертью, меня очень испугало. Я не из тех, кто верит в подобные вещи. Если бы раньше кто-то заговорил со мной о таком, я бы отмахнулся. Мне кажется, в этом мы с тобой похожи. В то же время мы оставляем в нашей жизни место для определенных предположений. Мы осторожно признаем, что в мире существуют, не знаю… тайны.
Да, я никогда не знаю, как поступать в таких случаях – верить предвидению или пытаться найти рациональное объяснение, что всегда получается как-то неубедительно.
Совершенно верно. Но после гибели Артура этот вопрос стал острее. Я чувствовал, как меня одновременно и выводит из равновесия и ободряет какая-то потусторонняя сила, идущая от конкретных вещей. Пророческий характер альбома – это еще не все. Сьюзи, кстати, была очень напугана моими песнями. Она всегда видела вокруг знаки и символы, особенно после гибели Артура. Для меня эта открытость и глубинный взгляд на вещи – одна из самых удивительных ее черт.
Может быть, скажешь еще пару слов о природе той «потусторонней силы», которую ты ощущал? Было ли это похоже на состояние повышенного внимания?
Что ж, после гибели Артура весь мир, казалось, трепетал от той странной духовной силы, о которой мы говорили. Меня искренне удивило, насколько я восприимчив к магическому образу мышления. Как легко я отказался от рациональной составляющей разума и какое в этом было успокоение. Это вполне могло быть защитной реакцией, частью процесса проживания горя, но это продолжается до сих пор. Может быть, это заблуждение, я не знаю, но, если это и так, оно мне необходимо и полезно.
Кроме того, подобное магическое мышление является стратегией выживания, к которой обращаются многие. Скептики скажут, что на этом образе мышления основана религиозная вера.
Да. Некоторые считают, что основа религии – ложь, но я склонен думать, что именно в этом заключается польза веры. И ложь – если существование Бога на самом деле является ложью – здесь не играет никакой роли. Иногда мне даже кажется, что существование Бога – лишь формальность, настолько богата благами жизнь, полная духовного служения. Посещение церкви, слушание религиозных мыслителей, чтение священных книг, размышления в тишине, медитация, молитва – все эти практики облегчили мне путь обратно в мир. Те, кто считает это ложью, суеверным вздором или, хуже того, массовым помешательством, сделаны из более твердого материала, чем я. Я хватался за все, что можно, и, начав, уже не мог остановиться.
Это совершенно понятно. Но даже в самые обычные времена все те вещи, о которых ты говоришь, – размышления в тишине церкви, медитация, молитва – могут обогатить даже скептика. Ты понимаешь меня? Как будто скептицизм каким-то образом делает эти моменты еще более чудесными.
Да, есть своего рода кроткий скептицизм, который скорее усиливает веру, чем ослабляет. Фактически он может стать той наковальней, на которой можно выковать прочную веру.
Когда ты начал вживую играть альбом «Skeleton Tree», тебя тоже это беспокоило?
Ну, петь эти песни вдруг стало очень тяжело. Скажу о совсем очевидном – самая первая строчка первой же песни, «Jesus Alone», звучит так: «Ты упал с неба прямо в поле у реки Адур». Всякий раз я силюсь понять, как пришел к этим словам, – в свете того, что случилось дальше. И таких случаев полно.
Я понимаю, что могу слегка ошибаться, но хочу сказать, что, возможно, наша интуиция сильнее, чем мы думаем. Вероятно, сами песни являются каналами, по которым в мир приходит некий глубинный смысл.
Может ли быть так, что расширенное пространство воображения, в которое ты попадаешь, когда пишешь песню, по самой своей природе является откровением? Такие поэты, как Уильям Блейк и У. Б. Йейтс, определенно в это верили. Сомневаюсь, что их смутил бы пророческий или богооткровенный характер собственных творений.
Нет, не смутил бы. И это связано с тем, о чем мы говорили ранее: есть еще одно состояние, которое можно вызвать определенными практиками, и это не воображение, а скорее проекция нашего разума. Это сложно, и я не уверен, что смогу все четко объяснить. Религиозная деятельница и писательница Синтия Буржо говорит о «вообразимом мире», который кажется еще одной реальностью, где можно ненадолго поселиться. Он отделен от мира рационального и не имеет отношения к воображению. Это своего рода пороговое состояние сознания, предшествующее сновидению, фантазии, которое связано с самой душой. Это «невиданное царство», где воплощаются проблески сверхъестественной сущности вещей. Там живет Артур. Если поверить в эти всполохи чего-то иного, нездешнего, внутри этого пространства можно почувствовать облегчение. Понятно, о чем речь?
Кажется, да, но, думаю, мне было бы труднее обитать в этом пространстве или глубже его понимать, чем тебе.
Помнишь, когда-то мы с тобой говорили о том, чтобы пойти в церковь и поставить за кого-то свечку. Для меня это означает войти в то самое пространство.
Для меня зажечь свечу – это скорее акт надежды, чем веры. И я склонен думать об этом как об одном из немногих пережитков моего католического воспитания.
Возможно, но пойти в церковь и поставить свечку – это, если подумать, поступок весьма логичный. Это акт стремления.
Полагаю, что да. И все же мне трудно понять, что именно это значит. Может быть, это просто заставляет меня чувствовать себя лучше.
С моей точки зрения, это, по меньшей мере, личный жест, показывающий готовность отдать часть себя непознанному, точно так же как молитва или музыка. Для меня молитва – это способ прийти к такому состоянию, когда ты можешь прислушаться к глубоким и таинственным аспектам собственной природы. Не думаю, что это так уж плохо, верно?
Нет, не плохо, но и не рационально. С другой стороны, бывает так, что самые важные вещи труднее всего объяснить.
Да, согласен. И я совершенно уверен, что рациональная часть нашей личности, конечно же, прекрасна и необходима, но зачастую ее негибкость превращает эти маленькие жесты надежды в банальную вежливость. Она закрывает для нас глубоко исцеляющую силу божественного влияния.
Должен сказать, что я восхищаюсь набожностью других. Когда я захожу в пустую церковь, мне всегда кажется важным – и каким-то уязвимым – просто задержаться там на несколько мгновений. Знаешь стихотворение Ларкина «Посещение церкви»? Там речь о том же самом.
Да! «Серьезный дом – на толочи земной»[6]. И да, в открытости и беззащитности есть как раз нечто очень мощное, способное преобразить человека.
Мне уязвимость необходима для духовного и творческого роста, ведь быть непоколебимым – значит быть закрытым, скованным, ограниченным. По моему опыту, творчество обретает огромную силу благодаря уязвимости. Ты открыт всему, что может случиться, даже неудаче и позору. В этом, безусловно, есть и уязвимость, и невероятная свобода.
Возможно, они связаны между собой – уязвимость и свобода.
Думаю, быть по-настоящему уязвимым означает быть на грани кризиса или гибели. В этих условиях можно почувствовать себя необычайно живыми и восприимчивыми ко всему, в творческом и духовном плане. Это даже может обернуться неким удивительным преимуществом, а не недостатком, как можно было бы подумать. Это неоднозначное состояние кажется опасным и в то же время наполненным возможностями. Именно в этой точке совершаются большие перемены. Чем больше времени ты проводишь здесь, тем меньше тебя волнует, что о тебе подумают, а это в итоге и есть свобода.