Нужно настоять перед Калмыковой, чтобы Веру Ивановну отправили обратно в Швейцарию. А то эта милая «террористка» в какую-то еще деревню собралась, видите ли, от полиции подальше, но в деревнях, наоборот, труднее спрятаться, это не города, где затерялся в толпе, затаился на явке.
На днях должен приехать из Полтавы Мартов. Потресов уже в Пскове. Они костяк литературной группы. А из Петербурга прибудут Струве и Туган-Барановский. Вот с этими «легальными марксистами» придется повозиться, а может быть, в конце концов и отказаться от их услуг.
Петр Эммануилович Панкратов счел за лучшее незаметно покинуть Псков, хотя и знал, что его ожидают «громы небесные» полковника Пирамидона. Чтобы как-то оправдаться перед грозным начальством, он по собственной инициативе встретился с филером Горбатенко и дал ему новые инструкции — следить не только за Ульяновым, но и за всеми, кто у него бывает, и особенно брать на заметку и немедленно доносить по начальству о приезжих из других городов. Задача, конечно, не из легких, хотя Горбатенко знает в лицо почти всех псковских поднадзорных, и появление новых лиц должно броситься в глаза.
Между тем «новые лица» уже появились в Пскове.
Небольшой домишко на Стенной улице неподалеку от старого крепостного вала — эту местность называют Петровский посад. Тихий, удаленный от центра, заваленный снегом в эти мартовские дни. Рядом с домом полосатая будка городового, похилившаяся, давно не крашенная. Обитатели улицы с городовым накоротке, да и проживает он здесь же, на посаде.
Домик у будки снимает Любовь Николаевна Радченко. У нее две маленькие дочки — Женя и Люда. Городовому известно, что хозяйка дома выслана из Петербурга под гласный надзор полиции, проживала в Черниговской губернии, но перебралась в Псков, поближе к мужу, инженеру, служащему в Питере на заводе Сименса и Гальске, Муж навещает семейство не часто — дела! И по всему видно, трудно живется Любови Николаевне. Поэтому городовой не был удивлен, когда в тихий домик стали ежедневно захаживать какие-то два господина, очень приличного вида. Соседи сказали, что господа столуются у мадам Радченко. Оно и понятно, все же подспорье.
А в тихом домике на Стенной улице порой бывает он как шумно. Здесь обосновался штаб будущей газеты. Здесь самый частый гость Владимир Ульянов, сюда забегают Стопани, Лохов, Кисляков — это все местные псковские социал-демократы. Тут подолгу засиживается Потресов, недавно прибывший из вятской ссылки и ставший вторым, после Владимира Ильича, членом образующейся литературной группы, которая и собирается издавать «Искру». Ждут не дождутся из Полтавы третьего — Мартова.
Псковские «подметки» взяли этот дом на заметку, а Горбатенко даже зафиксировал прибытие нескольких незнакомых лиц» и доложил по начальству, что они «общались с В. Ульяновым». Полковник Пирамидов всполошился. Пусть теперь в департаменте оценят его прозорливость. Да, да, Ульянов и Потресов из Пскова руководят «Союзом борьбы».
Шпики готовы прилипнуть к окнам дома на Стенной. Подсмотреть, а повезет — услышать. И невдомек «подметкам», что не всегда и не целыми вечерами Ульянов и Потресов «крамольничают». И часто через двойные ставни слышатся приглушенные рамами взрывы смеха. Шпики недоумевают, теряются в догадках.
Если бы они могли на минуту очутиться в комнате, когда там звучит смех, то присутствовали бы при уморительной сцене — в столовой, заложив руки за спину, вышагивают две маленькие девчушки, одна с серьезной мордашкой восклицает: «Беренштейн!», другая тут же отзывается: «Каутский!» Добрый, дружеский шарж на беседы Ульянова с Потресовым, поставленный под руководством Любови Николаевны Радченко.
Не заметить полицейской слежки просто невозможно, псковские «пауки» наделены медвежьими повадками. Но организаторы «Искры» со дня на день ожидают приезда столпов «легального марксизма» — Струве и Туган-Барановского: Владимир Ильич пригласил их в Псков, и если они согласятся с «Проектом заявления» редакции будущей газеты, то с ними можно, пусть временно, заключить соглашение. Впрочем, Владимир Ильич ни на минуту не сомневался в том, что и Струве и Тугану чужда идея завоевания политической власти пролетариатом. Но ныне положение «легальных» не из лучших, а потому на соглашение они наверняка пойдут. Что ж, надо быть справедливым — Струве и Туган большая литературная сила.
Шпиков решили обмануть и принять Струве и Барановского не на Стенной, а в доме князя Оболенского. Князь не высказал излишнего любопытства, охотно согласился и по этому случаю обещал «закатить обед». «Подметки», конечно, кинутся к княжескому дому. Ну и пусть себе сторожат оболенские хоромы! Совещание же решающее, на котором будет зачитан уже подготовленный Владимиром Ильичем «Проект», состоится у Радченко, приглашенные сумеют пробраться туда in in меченными, им не привыкать. Городаш же не в счет.
Струве и Туган Барановский выслушали «Проект» молча и так же молча согласились. Остальные три участника совещания всецело были с Ульяновым.
Теперь Ильич мог вплотную заняться подготовкой к отъеду за границу. Опорный пункт «Искры», транспортно-техническое ее бюро будет в Пскове. В иных городах есть корреспонденты, имеются уже и агенты газеты. И, как знать, возможно, со временем появятся и свои подпольные типографии.
Наступил апрель, затем май. Владимир Ильич добился-таки получения заграничного паспорта. Но прежде чем уехать из России, он нелегально побывал в Риге, Петербурге, Подольске, Уфе, заехал в Смоленск к своему любимому ученику по петербургскому рабочему кружку Ивану Васильевичу Бабушкину. Так закладывались опорные пункты будущей газеты. Наконец 16 июля 1900 года Ильич покинул Россию.
РАЗГОРАЕТСЯ!
Горы, куда ни глянешь, горы. Они похожи на театральные декорации. Лесные «бакенбарды» гор покрыты ржаво-красными потеками, а ведь сейчас не осень, сейчас по-русскому счету еще самое начало весны.
Поезд извивается среди гор, ныряет в туннели. От окна не оторвешься.
Наконец Женева. По ее улицам лучше всего пройтись пешком, тем паче, что у Баумана нет никакого багажа.
Уже через полчаса Николаю Эрнестовичу показалось, что он попал в огромный стеклянный ящик для часов. Бесчисленные зеркальные витрины буквально битком набиты часами. Часы как горы. Куда ни глянешь, часы, часы, часы. Выскакивают кукушки, вылезают гномы, и отовсюду слышно назойливое тиканье, перезвон. Часы огромные и микроскопические, дорогие и копеечные. Женева сразу показалась Бауману несерьезным городом — столица Швейцарии по-детски забавляется часиками.
Его путь лежит прямиком в кафе «Ландольт» — там собираются русские политэмигранты, там он найдет нужных людей. Он давно хотел познакомиться с Плехановым, со всеми членами группы «Освобождение труда».
Найдутся и товарищи, ускользнувшие от облав охранки.
В Швейцарии почти каждый житель знает немецкий. Николай Эрнестович с детства говорит на этом языке, поэтому он так быстро нашел улицу Консей Женераль. Именно с этой улицы дверь ведет прямо в залу, которую «оккупировали» русские политэмигранты.
Тяжелый медный блок на двери словно страж в каске. Бауман поднажал да чуть не выскочил на середину небольшой комнаты с невысоким потолком и массивными дубовыми столами.
В зале негромко рассмеялись:
— Сразу видно — новичок!
Сказано по-русски. Бауман обрадовался.
Через несколько минут он уже сидел за столом и внимательно слушал собеседника, силясь понять, стоит или нет сразу же расспрашивать о Плеханове, группе «Освобождение труда» или лучше подождать, оглядеться.
Оказалось, найти Плеханова нетрудно. Он и его группа так прижились в Женеве, что уже не заботились о конспирации, хотя в этом богоспасаемом городе полно соглядатаев русского департамента полиции.
Георгий Валентинович Плеханов поразил и увлек Баумана. И не своим барственным видом, величавыми Минерами, а невероятной, фантастической эрудицией, неиссякаемым остроумием, часто сдобренным хорошей дозой сарказма. Плеханов принял Баумана покровительственно, как вообще любил относиться к «практикам» революционной работы, себя же Георгий Валентинович причислял к «верховным жрецам», «патриархам» среди русских революционеров.
Присутствуя на встречах Плеханова с рабочими, студентами, Бауман невольно отмечал, что Георгий Валентинович все время «играет роль». Бауману даже показалось, что Плеханов сознательно оглушает собеседника своей эрудицией, остроумием и тем самым создает между ним и собой пропасть.
Плеханов любил и умел говорить, но слушатель из него был никудышный. Нет, он умел слушать того, кого хотел. Но таких было немного, прорваться через его «нежелание» удавалось не всякому. Так что поведать Георгию Валентиновичу о чем-то своем, выношенном, заветном и при этом услышать от него совет, дружеское напутствие — случай исключительный. И, не приведи бог, возражать Плеханову. Он тут же раздражался и уже безо всякого юмора напоминал спорщику о своих былых революционных заслугах.
Лето 1900 года на исходе. И вот однажды Николай Эрнестович узнает, что в Женеву приехал Владимир Ульянов. Он столько слышал о нем, читал его блестящие работы и теперь сможет лично познакомиться.
На встречу с Ульяновым Баумана пригласил Плеханов. К этому времени между «практиком» и «жрецом» установились доверительные отношения. Встреча должна была состояться не в Женеве — Ульянов с первых же дней пребывания за границей не забывал о конспирации. И поселился Владимир Ильич в деревенской гостинице, в шести километрах от Женевы.
Дачная местность Бельриве. На лужайке, под тенистым деревом, сидят Георгий Плеханов, Вера Засулич, Александр Потресов, Владимир Ульянов и только что прибывший из Парижа публицист Юрий Стеклов. Николай Эрнестович примостился несколько в стороне, чтобы вся живописная группа была перед глазами.
Плеханов и Ульянов стараются поначалу поддержать шутливый тон, в ход идут даже анекдоты. Владимир Ильич заразительно смеется, откидываясь всем телом назад. Но общая атмосфера совещания гнетущая. Плеханов настолько привык к собственной непререкаемости, что и слышать не желает о каком-то коллегиальном начале в издании газеты. Ульянов едва сдерживается, чувствуется, что для него не существует проблем самолюбия, для него возможный, повисший в воздухе разрыв с плехановской группой — целая драма, ведь «Искра» выношенное, уже любимое детище. Но без Плеханова он ее не представляет.