Заскрипела петлями дверь, кто-то чертыхнулся, споткнувшись о высокий порог.
— Наконец-то! Скорее к съезжей, возчиков бы достать…
— Уже сходили, сговорились.
Еще только-только проглянуло утро, когда от трактира отъехала пролетка. Тяжелая корзинка мирно покоилась в ногах седока. Осип бодрствует, с трудом преодолевая сонливость. Хочется есть и спать. Он так и не прилег в эту ночь — часов у него нет, долго ли проспать. Поесть ему тоже никто не предложил, а трактир был еще закрыт, когда они тронулись в путь. Теперь до Мариамполя, там можно закусить, сменить извозчика и в Ковно.
Но закусить пришлось раньше. Возница попался стреляный, он чуял, что седок не простой — наверняка контрабандист, а у контрабандистов должны водиться денежки. Пусть раскошеливается — и поит, и кормит в каждом придорожном трактире, да за проезд плату не обычную дает, а поболе.
Таршис и кормил, и поил, и плату повышал. Возница же совершенно обнаглел — останавливался прямо посреди дороги, в лесу или в поле, и требовал денег вперед, грозил высадить с «контрабандой», да еще и полицейских прислать — они успеют, все одно, с таким грузом на плече далеко не убежишь…
И Мариамполе Осипа ожидал еще один транспортер. Таршис обрадовался товарищу: еще бы, что бы он без него делал, деньги кончились, а это означало, что он мог бы засесть с корзиной в чужом, незнакомом городе на неопределенное время.
К Ковно подкатили уже вечером. Из темноты вышел таможенник. Осип успел шепнуть второму транспортеру, что они незнакомы. Если задержат, то Осип останется, а тот должен поспешить в город, осмотреть квартиру, предупредить товарищей.
— Стой, что везете?
— Газеты! — Это была правда, и Таршис на это рассчитывал. Если корзину вскроют, увидят газеты, а какие, в кромешной тьме разобрать будет нелегко.
Извозчик с товарищем укатил. Осип остался. Чиновник ждал, что ему сунут «в лапу», по у транспортера карманы были пусты. Осталась лишь одна неприкосновенная золотая пятерка.
— Открывай!
Газеты, брошюры, они мало интересовали таможен ника. Другое дело — чай, мануфактура, всякие там I дамские безделушки.
— Зачем столько газет?
— Утром я должен развезти их по киоскам Ковно. Прошу не задерживать, иначе вам же придется покрывать нанесенные убытки.
Не стоило угрожать этой скотине. Собственно, какое ему дело до чьих-то убытков — он на посту, несет государственную службу. Вспыхнула спичка, вырвав на миг из тьмы злое лицо чиновника, и погасла. И вторая, и третья… Напрасно таможенник пытался их зажечь, чтобы прочесть название газет, с Немана задувал холодный, осенний ветер.
— Оставьте литературу для досмотра. Вас я задерживать не стану…
Этого еще недоставало. Если утром жандармы увидят несколько номеров «Искры», им станет ясно, каким путем газета проникает в Россию. Провалится с таким трудом налаженная дорога.
Придется раскошеливаться.
Таршис лезет в жилетный карман за заветной пятеркой.
— Помогите-ка мне взвалить на плечи корзину…
Чиновник топчется в нерешительности. Кто его знает, может быть и правда, перед ним агент по распространению газет? Задержишь, утром выяснится, что в корзине нет запретного груза, тогда прощай пятерка, которая даже в этой тьме поблескивает притягательным золотым отсветом. Золото победило, хотя сомнения остались.
— Ладно, давайте экземпляры изданий и идите поскорей.
Таршис кинул чиновнику местную газету, которую купил по дороге. Сделать это было легко: в темноте таможенник не видел, откуда она была извлечена.
Корзина придавила плечи непосильным грузом С трудом перебравшись через мост, Осип споткнулся, упал, чуть было не упустив бесценную ношу в воду. Попробовал перекатывать корзину с боку на бок, но вскоре понял, что этак он до утра не пройдет и нескольких улиц.
Ведь вот всегда так — усыпал золотом путь сюда, в Ковно, пятерка помогла миновать таможенника, но какой от этих трат будет прок, если утром первый же городовой потребует открыть корзину? Хотя бы гривенник или лучше пятиалтынный завалялся!
В тщетной надежде Осип выворачивает многочисленные карманы брюк, пиджака, жилетки. Что-то падает на камни!
Монета! Он слышал металлический звон. Но какая?
Если пятак, то и шарить не стоит — пятак не спасет. Нет, кажется, монета серебряная, пятак упал бы тяжело, глухо, да и к тому же он большой, раньше бы его приметил. Спичек нет. Таршис, сидя на корточках, ощупывает руками грязный булыжник. Эта монета — последняя надежда, и он не тронется с места до рассвета, может быть, тогда найдет.
И все же нашел! Пятиалтынный, какое счастье, просто повезло! До стоянки извозчиков он еле-еле доплелся.
«Дом у Цепного моста» знает каждый петербуржец. И трепещет.
Всякий раз, когда экипаж подъезжает к Летнему саду, директор департамента полиции Зволянский велит остановить лошадей. Не спеша вылезает из кареты и любуется домом. Здание у Цепного поставил граф Остерман в конце XVIII века, потом его подновили в стиле ампир. Разные люди жили в этом доме, и по большей части оригиналы, если не считать, конечно, медика, коллежского асессора Флейшера. Как-то, просматривая архив вверенного ему департамента, Зволяпв ский наткнулся на старое объявление: «Медик коллежский асессор Флейшер, который лечит всякого роду сильные нутренние и наружные болезни без изъятия сим публике извещает… Жительство же он имеет Фонтанке, против Михайловского замка, в доме ею сиятельства графа Остермана, № 123».
Лечит «нутренние без изъятия»! Символично…
В 1833 году дом был приобретен правительством Николая I для шефа жандармов Бенкендорфа. А третье отделение «лечило нутренние болезни», но с изъятием. И ныне в департаменте полиции тоже «лечат с изъятием».
Директор после обхода дома важно шествует к. парадному подъезду. На первый этаж ведет короткая, но широкая мраморная лестница. Здесь все пышно, все величаво. Тропические растения, белая с позолотой мебель. Направо, через коридор, видна дверь в домовую церковь, а рядом узкая, длинная комната, увешанная портретами российских государей императоров На первом этаже казначейская, на втором — картотека — «книга живота», выше — секретные отделы, библиотека, канцелярия.
Зволянский задерживается у «книги живота», выдвигает ящики. Сия картотека — гордость департамента. Сколько сил, ума, таланта потребовала она от составителей! Сколько жизней, слез, трагедий хранит она!
Здесь миллионы карточек. Даже если человек ни и чем «преступном» не замешан, но он рабочий или студент, земский начальник или фельдшер, все равно его заносят в «книгу живота».
Зволянский идет в свой кабинет, он рядом с секретнейшим отделом «личного состава». Напротив отдел перлюстраций — хранилище выписок из писем, фотокопии, вырезок из русских и иностранных изданий, в общем, сюда стекается «компрометирующий материал» на всех и на вся.
За окном январская стужа. Новый век начался крепчайшими морозами. А в кабинете приятное тепло от калориферов, можно приказать затопить и камин.
В приемной Зволянского дожидается начальник особого отдела Ратаев. Он почтительно распахивает дверь.
— Сергей Эрастович, смею доложить: ваше приказание исполнено. В Курляндии захвачен транспорт социал-демократической литературы и, главное, три тысячи экземпляров газеты «Искра». Вы изволили особо интересоваться этим изданием.
— Поздравляю, дорогой, поздравляю!.. А ну, покажите мне скорее газету. — Зволянский радостно и как-то плотоядно потирает руки.
Первый номер «Искры» лег на стол директора.
Тонкая плотная бумага. Такая не порвется, и газету нелегко «зачитать». Текст мелкий, набор страшно экономный, без полей. Заголовок под самым верхним обрезом — «Искра». И рядом — «Из искры возгорится пламя».
— Так, так… Бунтовщики-декабристы помянуты. Так сказать, революционная преемственность и прямой призыв к восстанию, революции.
— Совершенно точно изволили заметить, Сергей Эрастович. Прошу обратить внимание на рубрики газеты и отдельные статьи: «Хроника рабочего движения и письма с заводов и фабрик», «Из нашей общественной жизни», «Иностранное обозрение», «Из партии», — «Почтовый ящик»…
— Солидно поставлено. И глазное, у этих издателей неплохая информация, свои корреспонденты на местах, свои агенты в городах и губерниях. Кстати, стиль вот этих заметок: «Насущные задачи нашего движения», «Китайская война», «Раскол в заграничном Союзе русских демократов» — удивительно одинаков. И он напоминает мне стиль какой-то нелегальщины, которую я недавно читал.
— Так точно, Сергей Эрастович! И мне он напомнил «Заявление редакции «Искры». И по мысли и по стилю. И в передовой и в «Заявлении» автор бьет в одну точку: главная задача политической газеты — партия, социал-демократическая партия.
— Да, одна рука, одна рука!.. Но чья же? Во всяком случае, не Плеханова, его-то ручку я знаю хорошо…
Ратаев ничего не мог ответить. Он тоже не знал, кто написал эти статьи, не знал, кто является душой, мозгом этой новой и так серьезно заявившей себя газеты. Может быть, и Ульянов, так думает Рачковский.
— Простите, ваше превосходительство…
— Заходите, заходите, Леонид Иванович, присаживайтесь. У нас сегодня славный день. Вот поглядите-ка!
Начальник отдела политического сыска подошел к столу, взглянул на развернутый лист «Искры» и, как бы осуждая веселость директора департамента, посуровел.
— Ваше превосходительство, признаюсь, думал, что буду первым, кто возьмет на себя неприятную миссию доложить вам о проникновении в Россию новой зловредной политической газеты. Опоздал! — С этими словами Леонид Иванович положил на стол еще один экземпляр «Искры».
— Позвольте, позвольте, но ведь транспорт захвачен на границе. Откуда у вас этот экземпляр?
— Изъят во время обыска квартиры студента Логачева на Васильевском острове.
— Значит, один транспорт мы задержали, другой прошел? Так?.. Я вас спрашиваю! Что вы молчите, Ратаев?
Не могу знать, ваше превосходительство!