— Чижов? — машинально повторяет Наталья Сергеевна. — Какой Чижов?
— Батюшки! — всплескивает руками врач. — Борис Петрович Чижов! Хирург, который заслуживает, чтобы с его рук сняли золотой слепок. Неужели вы никогда о нем не слышали? Профессор Чижов!
— Профессор Чижов! — снова повторяет Наталья Сергеевна. — Нет, о нем я слышала. — Голос ее звучит все тише, она проводит рукой по лбу, с трудом улыбается.
— Когда же он приехал? Где он?
— Не знаю, — в отчаянии говорит врач. — Ничего не знаю! Когда он приехал, зачем и куда он сейчас вместе со своим другом девался, ничего не знаю…
— Вместе со своим другом, — еле слышно произносит Наталья Сергеевна.
— Ой, Мария Николаевна! — вскрикивает неожиданно медицинская сестра. А я знаю, где он. Честное слово!‥ Он же сам сказал… Ну только мы тогда не в себе были и запамятовали… А профессор сказал, что они по реке приехали на плоту!
— На плоту?‥
16
Поднимается луна.
Кама плавно катит свои воды, величественная и широкая. От берега до берега вытянулась серебряная лунная дорожка. Далеко видна пустынная гладь реки.
Ни плота, ни людей.
Наталья Сергеевна стоит на берегу, вглядывается в даль и вдруг медленным, бесшумным жестом заламывает руки.
Сгущаются сумерки.
Одинокая женская фигура стоит на берегу широкой реки.
Рассвет.
По искрящейся, радужной воде плывет плот. Вокруг — степь, пустынные берега.
Нестратов, поджав под себя ноги, угрюмо сидит на краю плота — идет разговор, видимо, не слишком для него приятный. Чижов с размаху ударяет кулаком по рулевому веслу.
— Как ты мог оттуда уехать? — почти кричит он. — Как тебя ноги унесли после того, что ты там выслушал?
— «Выслушал», «выслушал»… Сказать все можно, — хмуро ворчит Нестратов. — А вообще-то я решил так: с первой же оказией вернусь в Тугурбай и займусь проектом.
Лапин обрадованно сжимает руку Нестратова у локтя.
— Я верил, Василий, хотел верить, что, по существу, с тобой все в порядке. Но, не скрою, в Москве испугался. Ты забыл что-то очень важное, важнее чего и быть не может: ты забыл, что работаешь для людей…
— Ну, это уж неправда! — сердито качает головой Нестратов. — Вы не хотите, друзья мои, понять, что когда человек завален работой сверх головы, то ему бывает некогда оглянуться…
— Чепуха! — перебивает Чижов. — Вранье! Каждый из нас, в чем-нибудь провинившись, подбирает себе этакие утешеньица.
— Это я знаю, — бормочет Нестратов.
— Все ты знаешь, — маленький Лапин, присев, обнимает длинного Нестратова за талию, — все ты знаешь, все помнишь, а вот про людей ты все-таки забыл. Аплодисменты. Почет. Фимиам. «Пожалуйте в президиум, дорогой Василий Васильевич!», «Возьмите еще одну мастерскую, уважаемый Василий Васильевич!», «Не примете ли участие в работе журнала, Василий Васильевич?!»… И пошло, и пошло! И день уже начинается с приглашения на совещание: одно в три часа, другое — в пять, третье — в девять… И на жизнь, с горестями ее и радостями, приходится смотреть только уже из окна кабинета, машины, международного вагона. И постепенно забываются те самые простые люди, ради которых работаешь…
— А ведь мы не имеем права забывать! — с силой произносит Чижов. — Мы-то ведь слесарята с Лефортовской окраины. Деды наши кто? Молотобойцы, железных дел мастера. Рядом трубили на одних и тех же завалящих станках. Отцы с дробовичками ходили на Красную Пресню…
И, увлеченные этим разговором, друзья не замечают, как плот медленно подходит к острову, втягивается в узкую протоку между островком и берегом и со страшным треском садится на мель.
Нестратов и Чижов удерживаются на ногах, но Лапин падает в воду.
Отплевываясь и отфыркиваясь, он весело рявкает:
— Кораблекрушение! Наконец-то дождались! Наконец-то сбылись мечты сумасшедшие! Стойте, не шевелитесь, тут какие-то коряги, сейчас я вас спихну.
Нестратов, с плота глядя на бесплодные усилия Лапина, задумчиво говорит:
— Нет, Саша, бурлак из тебя не выйдет!
И он, не сгибаясь, бултыхается в воду. Следом за ним спрыгивает Чижов. Они толкают плот объединенными усилиями, но безуспешно.
Плот засел прочно.
Не помогают даже старинные выкрики:
— Эй, ухнем!
— Еще разик, еще раз!
От холодной воды у друзей начинают стучать зубы. Они выбираются на островок и, стараясь согреться, отплясывают какой-то невероятный танец.
— Есть хочется до ужаса, — ворчит Чижов.
Внезапно раздается низкий протяжный гудок парохода.
Друзья, не сговариваясь, бегут через невысокий кустарник на противоположный конец острова и начинают кричать, стараясь привлечь внимание на пароходе.
Но поздно.
Пароход величественно и равнодушно проплывает мимо.
Волны, бегущие из-под винта парохода, бьются о берег. Одна из таких волн, подобравшись под застрявший плот, упруго приподнимает его снизу, и плот — сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее — втягивается в течение.
— Опоздали! — сокрушенно говорит Чижов.
Они стоят и молча смотрят вслед уходящему пароходу.
— Караул! — вдруг, обернувшись, шепотом произносит Нестратов. Смотрите!‥
Чижов и Лапин смотрят сначала на его протянутый палец, потом на реку и разом хватаются за головы — плот, их уютный маленький плот, с шалашом, с дробовиками, удочками, гитарой и одеждой, медленно уплывает вниз по течению.
— Вот теперь только все и началось! — хрипло и торжественно говорит Чижов. — Мы на необитаемом острове. Костлявая рука голода протянута к нам. Мы — Робинзоны.
— Это я Робинзон! — быстро говорит Лапин. — У профессора, поскольку он хирург, безусловно черная душа, и, стало быть, он — Пятница. На долю академика остается роль попугая. Господи, как хочется есть!
— Шутки шутками, — вздохнув, говорит Нестратов, — а как все-таки слезть с этого острова?
17
Больница в Тугурбае.
Ночь.
Забинтованная голова девушки на подушке.
У кровати молча и неподвижно сидит Наталья Сергеевна.
В палату заглядывает девушка-врач.
— Пойдите отдохните, Наталья Сергеевна. Право же, за Катюшей хорошо смотрят.
Наталья Сергеевна не оборачивается.
— Не сердитесь, Мария Николаевна. Мне просто приятно около нее подежурить. Я здесь отдыхаю. Тишина. И она так спокойно дышит…
Врач машет рукой и уходит.
Тишина.
— Понимаешь, Катюша, — едва слышно, одними губами произносит Наталья Сергеевна, — теперь уж я не сомневаюсь — мне не почудилось… Он был здесь… Опять прошел рядом со мной и ушел. Я думала, что теперь уж мне не будет так тяжело, а мне… Такой у меня глупый характер — однолюбка… Завтра на «Ермаке» попробую его нагнать, но…
Забинтованная голова на подушке слабо шевелится.
— Что? Кто?
— Это я, Катюша, Наталья Сергеевна. Больше никого нет. Все тихо. Все хорошо. Спи.
Утро. Пароход у пристани Актау. У борта стоят Наталья Сергеевна, помощник капитана — Сережа Петровых и толстый, благодушный, очень спокойный начальник пристани.
Наталья Сергеевна сжимает руки.
— Где же они? Значит, мы проплыли мимо…
Сережа решительно машет рукой.
— Отпадает!
Начальник пристани пожимает плечами.
— У меня они не проплывали! Удивляюсь!‥
— Но не могли ведь пропасть бесследно на спокойной реке плот и три взрослых человека?
— Найдем! — успокоительно говорит Сережа. — Не беспокойтесь, Наталья Сергеевна!
— Эй, — раздается окрик.
Все трое перегибаются через борт.
Вдоль берега ползет катер, волоча на буксире злополучный плот. Моторист машет рукой.
— Начальник пристани здесь? Такое дело: плот перехватили! Вещички есть, документы есть, даже гитара есть… А людей нету…
Наталья Сергеевна глухо вскрикивает, перегибается через борт еще ниже, с отчаянием смотрит на плот.
Сережа вполголоса говорит начальнику пристани, хмуря брови:
— Надо прочесать реку… И сообщи Тугурбаю, чтобы выслали со своей стороны катера!
18
Попугай и Пятница — Чижов и Нестратов — печально сидят на берегу острова.
Вид у обоих нахохленный, голодный и несчастный.
— Да-а, — задумчиво говорит Нестратов, — не так-то это просто заменить силикатный кирпич местным строительным материалом. Другой материал — другая форма, другие задачи, другой ансамбль… В самом проекте придется много менять.
— Я тоже, признаться, не очень спокоен, — негромко замечает Чижов. Как там моя пациентка?‥
Лапин-Робинзон в стороне, не обращая внимания на друзей, ожесточенно выдирает из куска трухлявого дерева сучок, вставляет в образовавшееся отверстие сухую палочку, садится и, зажав палочку между ладонями, начинает ее вращать.
— Александр Федорович, — торжественно говорит Нестратов, — снимаю перед тобой шляпу. Ты единственный практик среди нас. Добывать огонь трением, конечно, не новая выдумка для человечества и в наши дни выглядит несколько старомодной, но применительно к обстоятельствам ты — гений!
— Да-а-а, — глубокомысленно заключает Чижов. — Как пещерный человек Саша ушел далеко вперед! Давай и я покручу немного…
Несколько минут проходит в напряженной работе.
— Она нагрелась! — шепотом сообщает Нестратов.
— Кто — она? — сухо спрашивает Чижов.
— Палочка.
— А где же огонь?
— Огня нет, — сумрачно говорит Лапин, — и, очевидно, не будет. Отрекаюсь. Как наши предки выкручивали из этой палочки огонь — ума не приложу.
— Хилые потомки! — вздыхает Чижов. — А который сейчас может быть час?
Лапин смотрит на солнце из-под ладони:
— Часов около двенадцати…
— А не дурно бы сейчас, — мечтательно произносит Нестратов, — стаканчик кофе горячего…
— Салфеточку, — подхватывает Лапин, — подстаканничек, бутерброд со шпротиком…
— Сырочку, — продолжает Чижов, — яичек, буханочку хлебушка…
— Перестаньте! — стонет Нестратов. — В противном случае на этом острове будет отмечен первый случай людоедства!