— Господи, хоть бы помогли встать!
От боли и беспомощности на глазах выступили слезы. Хлопнула дверь машины, остановившейся подальше, и послышались торопливые шаги. Её осторожно, не говоря ни слова, подняли на руки и понесли к машине.
— Ты?! — задохнулась Лена, разглядев, кто несет её к машине.
— Я! — печально как-то улыбнулся её бывший муж. — Привет! Потом будешь говорить все, что пожелается, пока надо дойти до машины и не шлепнуться!
Шел Ерохин осторожно, крепко держа её на руках, Лена смаргивала слезы:
— Надо же, столько лет не виделись, и вот столкнула судьба в патовой ситуации!
Ерохин подошел к машине:
— Постоять чуток на одной ноге сможешь, я подвину сиденья?
Лена кивнула, Ерохин быстро отодвинул передние сиденья, помог не сдержавшей стона бывшей залезть на заднее сиденье и сказал:
— Лен, потерпи, можешь обзывать меня как хочешь, но сапог надо снять, нога, смотри, распухает. Потерпишь? Иначе придется его разрезать.
— Давай! — Лена уцепилась за ручку на двери, Ерохин осторожно, едва касаясь, потихоньку начал расстегивать молнию. Лена зажмурилась, прикусила губу — боль нарастала, и как сквозь вату в ушах услышала.
— Потерпи, ми… — рывок, сапог слетел с ноги, а у неё градом брызнули слезы, не видела она, как смотрел на неё Ерохин в эту минуту. Ерохин осторожно прикрыл ногу своим шарфом, валяющимся на сиденье.
— Все, поехали! — осторожно уложил поудобнее её ногу на сиденье, обошел машину, завел мотор:
— Потерпи немножко! Ну, с Богом, поехали! Вернее, поползли!
— К-куда?
— В травму, куда ж ещё?
Они на самом деле ползли по улице, хорошо, горбольница была неподалеку. Ерохин взмок, пока доехал до неё. Он, никогда и ничего особо не боявшийся, рисковый такой мужик, как называли его многие, сейчас боялся — малейшая ямка, попадавшаяся на дороге, заставляла его мрачнеть, слышал он, как судорожно вздыхала Лена, и матерился про себя на все сразу: на погоду, на дорогу, на то, что она терпит такую дикую боль.
В травме была очередь — пострадавших в такую дурацкую погоду привозили на «Скорой», и никто не удивился, когда Ерохин внес Лену в одном сапоге. Два морщащихся мужика, увидев умученную бледную Лену, тут же сказали:
— Наша очередь сейчас, проходите, мы потерпим.
Так и заперся Ерохин с женой на руках в кабинет, потом носил её на рентген. Рубаха давно прилипла к спине, но он про себя ликовал — Ленка, его боль и счастье, послушно обнимала за шею, не кривилась, не смотрела с ненавистью, не говорила гадости… Да какие гадости, когда у неё кроме охов сил ни на что не осталось.
Облегченно выдохнули оба, узнав, что перелома нет:
— Растяжение, придется с недельку полежать, как можно меньше беспокоить ногу, только если до туалета доходить — или на одной ноге, или на костылях! — озвучил врач.
Наложили холодный компресс, наговорили все, что надо Ерохину, Лена не вслушивалась, болела нога зверски. Опять Ерохин нес её на руках до машины, она, устроившись на заднем сиденье, почему-то не реагировала, куда и зачем едут они, он останавливал машину, куда-то уходил, быстро возвращался, потом сказал:
— Фухх, приехали! Потерпи ещё чуть-чуть! — опять помог ей вылезти из машины, закрыл её и понес Лену в чужой подъезд.
— Ерохин, куда это ты меня? — очнулась она.
— К себе, до вашей Михеевской горки если только к новому году доползем по такой дороге, да и не факт, что в гору заберусь, сползем в кювет, и пишите письма!
— Д-да, ты прав! — Вынуждена была согласиться Лена. — Никому не помешаю?
— Нет! Нажми на кнопку, — занес её в лифт, — теперь на пятый!
Лена послушно нажала.
— Приехали! Ща, ещё минутку! — Ерохин поднес её звонку на двери с цифрой восемнадцать. — Позвони сюда!
Через пару минут послышались шаги, и выглянула женщина лет пятидесяти с хвостиком.
— Толик? Что случилось?
— Тамар Сергевна, возьми у меня в правом кармане ключи, открой квартиру, Лене стоять пока нельзя.
— Да, конечно! — Женщина ловко открыла дверь, отошла в сторону, Ерохин пронес Елену в комнату и осторожно опустил на диван.
— Все! Теперь разденемся, и можешь отдыхать!
— Толик, я пошла, если что надо помочь, шумни?
— Спасибо, Сергеевна!
Соседка ушла:
— Лен, давай потихоньку раздеваться. У меня малость бардак, не обращай внимания.
Осторожно приподнял её, пересадил в кресло, быстро раздвинул диван, достал подушку и какой-то плед.
— Лен, надо бы снять все и колготки тоже, все равно уже драные!
Принес большой халат с этикеткой, улыбнулся как-то нежно:
— Катька подарила года два назад, я посмеялся, на кой. А видишь, пригодился. Я пошел на кухню, если что, кричи!
Юбку Лена сняла, а вот колготки — та ещё задача. Повозилась, растревожила ногу, потом плюнула на себя:
— Что Ерохин не видел у тебя, дура? Да и опять же никто никого не соблазняет, такая вот дурацкая ситуация, хотелось поскорее лечь и, может, даже подремать.
— Ерохин?!
— Да, Лен? — тут же влетел он в комнату.
— Не могу снять колготки, не хотелось бы, чтобы ты помогал, но…
— Лен, чуть-чуть попу приподнять можешь? Вот так! Умница! — Как осторожно и бережно прикасался к ней Ерохин, как к бесценной вазе, подумалось ей, и тут же хмыкнула:
— Ваза!! Как же…
— Спасибо! — сухо поблагодарила она его, и попрыгала на диван, умостилась, Ерохин укрыл её пушистым пледом, погладил по щеке.
— Я тебе сейчас таблетки принесу, выпей и постарайся уснуть!
Помог приподняться, поддержал стакан, потом опять поправил плед, подкатил к дивану маленький столик, поставил на на него стакан с водой и, вздохнув, сказал:
— Поспи!
Лена прикрыла глаза и, уже начиная задремывать, нащупала какой-то квадратик на пледе. Потянула — ценник:
— Надо же, у Ерохина все новое, удивительно! — последнее, что подумалось ей, и заснула.
Не видела Лена, как осторожно подходил к ней Ерохин, напряженно вглядывался в её измученное лицо, вздыхал, опять уходил, что-то делал в ванной, на кухне, опять подходил к ней, бережно убирал непослушные прядки волос с лица и вздыхал.
Позвонила дочка:
— Пап, привет! С наступающим, пусть в новом году сбудется твоя главная мечта, ну и не главные тоже!
— Спасибо, дочь!
— Пап, — у ребенка стал встревоженным голос, — пап, я что-то мамульке дозвониться не могу, волноваться уже начала.
— Мамулька твоя ногу подвернула, получилось приличное растяжение какой-то второй степени.
— А ты откуда знаешь?
— Да у нас тут ледяной дождь случился, обледенело все, деревья как стеклянные, под ногами катушка жуткая, мама твоя с работы припозднилась — еле шла по катушке-то, нога подвернулась, упала и все такое. Я мимо ехал, в травмпункте были, рентген сделали, сейчас спит в комнате. Не въехать к вам туда, на вашу Михевскую горку.
— И что? Перелома точно нет?
— Нет, нет, я тебе когда-нибудь врал? После всего?
— Пап, — дочка помолчала, — ты только на неё не дави! И не ругайтесь! Завтра же Новый год!
И воскликнула:
— Йес!! Это вы вместе его встретите?
— Получается — да, завтра минус десять, катушка никуда не денется, ей категорически два-три дня только до туалета и велено доходить, второго в больницу поедем.
— И как она скакала на одной ножке, небось, вся умучилась.
— Дочь, я что, слабак?
— На руках носил? — захихикала Катька.
— Да! Она такая худенькая, легкая!
— Ой, правда, она же раньше в теле была.
— Погоди-ка, дочь?
Ерохин прислушался, из комнаты слабо позвали:
— Ерохин?
— Во, проснулась, поговоришь как раз с ней.
Немного порозовевшая после сна, Лена выглядела повеселее, Ерохин протянул ей телефон:
— Дочь наша волнуется!
— Мам, мам, как ты?
— Да сейчас полегче, поначалу была дикая боль!
— Мам, папка сказал, у вас там жуть, катушка страшная?
— Да!
— Мам, ты не вредничай, побудь у него пока, он прав, на нашу горку точно не влезешь.
— Побуду, дочь, не хотелось бы, но тут и до больницы недалеко, если не в тягость получусь.
— Не дури, мам, я точно знаю — не в тягость, он на Новый год никуда не идет, сидит, в окно пялится и вздыхает!
— Ты-то откуда знаешь?
— А помнишь, я в десятом вроде как у друзей была? У него я была, он так суетился, так радовался, потом я уснула, проснулась часов в семь, пить захотела, он сидит, в окно смотрит и вздыхает. Спросила, почему не спит?
— Сказал — не спится дураку.
— Мам, ты знаешь, я не лезу ни к тебе, ни к нему, только очень прошу — если получится у вас просто поговорить, выслушай его, один раз.
— Не обещаю! Сложно!
— Мам, по возможности, и не лезь в бутылку, ладно? Целую, инвалидик мой, веди себя прилично! Завтра позвоню. И, мам — я вас обоих люблю!
Ерохин запаниковал. Пока ездили в больницу, пока он заскакивал в аптеку, злился, что не может ехать быстрее — видел же, как больно и тяжко жене, он и позабыл, что она бывшая — все шло само собой. Опять же и в квартире все получилось правильно.
А сейчас, когда она, проснувшись, скакала в туалет, у него начался мандраж, как быть дальше, что говорить? Он боялся сказать что-то не так, брякнуть какое-то не то слово, знал же — закроется Лена тут же, и всё — не достучишься.
Позвонили в дверь, пошел открывать.
— Толик, — на пороге стояла Тамара Сергеевна, — я тут блинцов напекла на скорую руку, покорми девушку свою, небось, у тебя как всегда: кофе, бутерброд и сигарета?
— Примерно так! — улыбнулся Ерохин.
— Давайте знакомиться, — отодвинула его Сергеевна в сторону, — я Тома, мы с Жеником опекаем соседушку как можем, он мужик спокойный, только вот совсем не бережет свое здоровье — кофе, кофе и кофе. Мы с мужем супчиками, кашами его рацион разбавляем, — она с улыбкой смотрела на Лену. — А вы — Лена, мама Катюшкина, да? Она похожа на вас, а вот ростом явно в Толика пошла, девочка молодчина-разумница. Я тут блинцов на скорую руку, вернее, Женик меня надоумил, поешьте, пока теплые!