На следующий день после вечера, столь насыщенного волнующими событиями, Макмердо оставил комнату в пансионе старого Якоба Шефтера и поселился у вдовы Макнамара на самой окраине города. Вскоре Скэнлен, его старый знакомец из поезда, переехал в Вермиссу, и они поселились вместе. Других пансионеров не было; хозяйка, старая, беспечная ирландка, не беспокоила их, поэтому они обрели свободу говорить и действовать, желанную тем, у кого есть общие тайны.
Шефтер смягчился и позволил Макмердо приходить поесть, когда захочет; так что его общение с Этти не прекратилось. Напротив, с течением времени оно становилось все более близким и задушевным.
В спальне нового жилища Макмердо счел безопасным извлечь на свет формы для производства фальшивых денег, и кое-кому из братьев, пообещавших помалкивать, дозволили прийти и увидеть их. Каждый уносил в кармане образцы фальшивых монет, сделанных столь искусно, что не представляло ни малейшей опасности расплачиваться ими. Почему, владея столь чудесным мастерством, Макмердо снизошел до работы, оставалось загадкой для его товарищей, хотя он объяснял всем, что, не будь у него официального заработка, полиция быстро вышла бы на его след.
И все же один полицейский заинтересовался им, но вышло так, что этот случай принес авантюристу гораздо больше пользы, чем вреда. После первого визита Макмердо почти каждый вечер отправлялся в салун Макгинти, где ближе знакомился с «ребятами», как добродушно называли себя члены наводнявшей округу опасной шайки. Благодаря независимому поведению и смелым речам Макмердо стал всеобщим любимцем. То, как умело и быстро он разделался со своим противником во время «допускающей все приемы» драки в баре, снискало ему уважение этих грубых людей. Но другой случай вознес его еще выше в их глазах.
Вечером, в тот час, когда в баре собиралось больше всего народу, дверь открылась и вошел человек в неброском синем мундире и фуражке шахтной полиции. Это было особое подразделение, созданное владельцами железных дорог и шахт в дополнение к городской полиции, совершенно беспомощной перед организованной силой, державшей в страхе весь район. Стоило ему войти, разговоры умолкли и на него уставилось множество любопытных глаз. Отношения между полицией и преступниками в некоторых частях Соединенных Штатов своеобразные, поэтому и сам Макгинти, стоявший за стойкой, не выказал удивления, когда полицейский оказался в числе его клиентов.
– Неразбавленного виски, а то вечер холодный, – сказал он. – Кажется, советник, мы еще не встречались?
– Вы, должно быть, новый капитан? – спросил Макгинти.
– Верно. Мы обращаемся к вам, советник, и к другим видным гражданам с просьбой помочь нам поддерживать закон и порядок в городе. Моя фамилия Мервин.
– Мы прекрасно обошлись бы без вас, капитан Мервин, – холодно ответил Макгинти. – У нас есть своя городская полиция, и нам не нужно посторонних. Ведь вы представляете собой лишь платных прислужников капиталистов, нанятых, чтобы пускать в ход дубинки и пистолеты против своих более бедных сограждан.
– Ну-ну, не будем спорить об этом, – добродушно ответил полицейский. – Думаю, все мы исполняем свой долг так, как понимаем его, вот только понимаем не одинаково.
Он осушил свой стакан и повернулся, собираясь уходить, но тут его взгляд упал на Джека Макмердо, хмуро стоявшего рядом.
– Привет! Привет! – воскликнул он, оглядывая его с головы до ног. – Старый знакомый!
Макмердо попятился.
– Я в жизни не был другом ни вам, ни другим треклятым фараонам.
– Знакомый не всегда друг, – усмехнулся капитан полиции. – Ты Джек Макмердо из Чикаго и не вздумай это отрицать!
Макмердо пожал плечами:
– Не отрицаю. Думаете, я стыжусь своего имени?
– А следовало бы.
– Что вы, черт побери, хотите этим сказать? – Макмердо сжал кулаки.
– Нет-нет, Джек, орать на меня бессмысленно. Я служил в Чикаго до приезда в этот мерзкий угольный бункер и узнаю чикагского мошенника с первого взгляда.
Лицо Макмердо вытянулось.
– Так вы Мервин из центрального участка в Чикаго? – изумился он.
– Тот самый Тедди Мервин, к твоим услугам. Мы там не забыли убийства Джонаса Пинто.
– Я не убивал его.
– Нет? Это надежное беспристрастное свидетельство, верно? Что ж, его смерть пришлась тебе очень кстати, иначе тебя взяли бы за фальшивомонетничество. Ладно, будем считать это прошлым; между нами говоря – кстати, тут я выхожу за рамки закона, – против тебя не сумели собрать всех улик, и можешь возвращаться в Чикаго хоть завтра.
– Мне и здесь очень неплохо.
– Ну вот, я сделал тебе намек, а ты, невежа, даже не поблагодарил меня.
– Полагаю, вы имели добрые намерения, поэтому спасибо, – не слишком любезно проговорил Макмердо.
– Пока вижу, что живешь честно, беспокоить тебя не буду, – сказал капитан. – Но клянусь Богом, если опять возьмешься за старое, пойдет другой разговор! Доброй ночи тебе – и вам доброй ночи, советник.
Мервин вышел из бара, но перед этим создал местного героя. О делах Макмердо в Чикаго шептались и раньше. От всех вопросов он отделывался улыбкой, как человек, избегающий ореола величия. Но теперь величие получило официальное подтверждение. Завсегдатаи бара столпились вокруг него и сердечно пожимали ему руку. Потом принялись угощать. Макмердо мог много пить и почти не пьянел, но в тот вечер, не будь рядом Скэнлена, который отвел его домой, пьяному герою наверняка пришлось бы провести ночь под стойкой.
В один из субботних вечеров Макмердо ввели в состав ложи. Он рассчитывал войти в нее без церемонии, так, как был принят в Чикаго. Но в Вермиссе существовали свои обряды, которыми местные члены ордена гордились, и совершать их должен был каждый вступающий. Собрание проходило в большом зале «Дома согласия», предназначенного для подобных целей. Явились туда человек шестьдесят, но они отнюдь не представляли весь состав организации. В долине существовало еще несколько лож, были ложи и за горами по обе ее стороны, они обменивались членами, когда назревало какое-то серьезное дело, чтобы преступления совершали не местные люди. В общей сложности в этом угольном районе их насчитывалось не меньше полутысячи.
В голом зале люди усаживались за длинный стол. Сбоку стоял другой, с бутылками и стаканами; на него кое-кто из собравшихся уже обращал взгляды. Макгинти сидел во главе стола, копну его густых черных волос прикрывала плоская шапочка из черного бархата, шею окружала фиолетовая епитрахиль. Он выглядел как жрец, возглавляющий какой-то дьявольский ритуал. Справа и слева от Макгинти сидели члены правления ложи, среди них выделялось жестокое красивое лицо Теда Болдуина. У каждого был символизирующий должность шарф или медальон.
В большинстве своем то были люди зрелого возраста; остальную часть общества составляла молодежь от восемнадцати до двадцати пяти лет, усердные, знающие свое дело порученцы, исполнявшие приказания вышестоящих. Среди старших было много таких, чьи лица свидетельствовали о злобе и необузданности, но при взгляде на рядовых с трудом верилось, что эти пылкие открытые юноши входят в опасную шайку убийц. Нравственно извращенные, они испытывали отвратительную гордость от того, что были мастерами в своем деле, и с глубочайшим почтением взирали на человека, который прославился тем, что они именовали «чистой работой».
Испорченные, они считали достойным вызваться убить человека, не причинившего им никакого зла, того, кого они, как правило, и в глаза не видели. Совершив преступление, они оспаривали друг у друга честь нанесения рокового удара, развлекали общество рассказами о криках и судорогах жертвы.
Поначалу эти люди скрывали свои дела, но к тому времени, о котором идет повествование, стали творить их совершенно открыто. Почти никогда не видя торжества правосудия, они убедились, что свидетельствовать против них не посмеет никто. Кроме того, в казне ложи вполне хватало денег, чтобы выставить сколько угодно лжесвидетелей и нанять самых талантливых адвокатов в штате. За десять долгих лет бесчинств не было вынесено ни одного обвинительного приговора, и единственную опасность для ликвидаторов представляли сами жертвы нападения: несмотря на его неожиданность и численное превосходство нападавших, они подчас оставляли свои отметины на противниках.
Макмердо предупредили, что ему уготовано какое-то испытание, однако никто не сказал, какого рода. Двое братьев церемонно ввели его в переднюю. Сквозь дощатую перегородку доносился ропот голосов в зале. Несколько раз Макмердо расслышал свою фамилию и понял, что там обсуждают его кандидатуру. Потом вышел внутренний страж с зеленой и золотистой лентами на груди.
– Магистр повелевает, чтобы этого человека связали, закрыли ему глаза и ввели, – объявил он.
Втроем они сняли с Макмердо тужурку, засучили правый рукав, обмотали руки веревкой выше локтей и крепко затянули ее. Затем надели толстый черный капюшон, закрывающий голову и верхнюю часть лица, чтобы он ничего не видел. И наконец его ввели в зал.
Под капюшоном было темно и душно. Макмердо слышал шевеление и негромкое бормотание людей вокруг себя. Внезапно раздался голос Макгинти, доходивший сквозь толстую ткань поверх ушей словно издалека.
– Джек Макмердо, – произнес голос, – являешься ли ты уже членом Высокого ордена свободных людей?
Он поклонился.
– Твоя ложа номер двадцать девять, в Чикаго?
Он снова поклонился.
– Темные ночи неприятны, – продолжал голос.
– Да, для тех, кто не знает пути.
– Тучи сгустились.
– Да, близится буря.
– Братья удовлетворены? – спросил магистр.
Все выразили согласие.
– По знанию паролей и ответов, брат, мы понимаем, что ты действительно один из нас, – сказал Макгинти. – Однако ставим тебя в известность, что в этом округе и в соседних округах этих краев у нас существуют определенные ритуалы, а также определенные обязанности, исполнение которых не всем под силу. Готов ты подвергнуться испытанию?
– Готов.