А сейчас я хотел бы предложить вам поделиться вашими мыслями, вашими соображениями, возражениями, задать вопросы. Конечно, я очень условно очертил те три парадигмы, которые мне кажутся актуальными, конечно же, мы будем конкретизировать все три модели и говорить о других путях. Все ясно? Пожалуйста.
Вопрос: Вы сказали "особое пижонство". Неясно: предлагается этим заниматься или не заниматься?
Аркадий: Предлагается притворяться, что ты этим не занимаешься.
Вопрос: Что вы думаете о дианетике и саентологии?
Аркадий: Я столкнулся с дианетикой в Америке лет пятнадцать тому назад. Это тщательно разработанная технология социально-психологического конструирования и манипуляции. Эта структура досконально изучает каждого вошедшего в нее человека. Если вы принимаете в этом участие, то наверняка уже написали десяток своих биографий: биографию своей деловой личности, своей эмоциональной личности, своей сексуальной личности и т.д. и т.п. Эти данные о вас и о каждом другом человеке, участвующем в этой работе, закладываются в компьютер, и собирается банк данных. Вы проходите через определенные ступени проверок и тестов. Это довольно сложная структура, построенная на системных основаниях. Это всемирная сеть. Со мной в Москве работает молодой человек, который прошел через эту систему и изучил ее изнутри. Но и она изучила его изнутри. Можно многому научиться, находясь в этой системе. В ней можно утонуть и уже никогда оттуда не вылезти. Если вы связаны с этой системой, то я советую вам поставить себе срок: сколько вы там хотите находиться и когда вы оттуда уйдете.
Вопрос: Я не связана с центром дианетики. Просто хотелось бы узнать: Что это? Стоит ли туда вступать?
Аркадий: Я думаю, что, вообще, не нужно вступать ни в какие центры, не нужно связывать себя ни с какими учителями, ни с какими учениями. Я считаю, что все учителя и учения, даже самые прекрасные, исходят из посылки, что есть один метод, приложимый к группам людей или ко всем людям. Метод, основанный на медитации, работе с мантрами, отработке определенных состояний или на сочетании этих и других элементов. Я утверждаю, что каждый человек должен рассматриваться в его духовной перспективе как абсолютно уникальное существо. И нет одного метода самореализации для двух людей. И поэтому, вслед за Кришнамурти, я предлагаю вам никуда не вступать.
Что касается нашего практикума, то это максимально индивидуализированный практикум, где никто не вгоняется ни в какую систему или схему, и когда я уеду, никто не будет членом какой-нибудь партии, группы или секты, также как не будет никакого индоктринирования. У меня нет никакого учения, никакой технологии. У меня есть круг друзей. У меня есть Артур, о котором я рассказывал вам в мой прошлый приезд. Но Артур – это уникальное явление, он не то что никого не приглашает, он, наоборот, создает всяческие препятствия для того, чтобы стать его членом. Артур – это мои друзья, живущие в разных странах и разных городах, составляющие дружескую семью. Никакой организации у нас нет, и никакой идеологии тоже. У нас есть взаимная симпатия. Иногда у нас возникают общие дела. Для того, чтобы стать "членом" этой псевдоорганизации, нужно создать внутри себя Артура. Когда вы создадите внутри себя устойчивую просветленную структуру, тогда вас заметят, к вам будут стучаться и у вас будут учиться. И если вы захотите, вы неожиданно окажетесь членом этой свободной ассоциации, построенной не по принципу усреднения людей, а по принципу предельной индивидуализации каждого человека, каждого пути, каждого опыта. Нет двух людей в Артуре, которые одинаково живут, мыслят и поступают. Возьмите любую семью, в ней разные дети, разные родители, и их связывает не идеология, а любовь и общая ответственность.
ЗАРАСАЙСКИЕ БЕСЕДЫ
ПЕРВАЯ НЕДЕЛЯ ВОСХОЖДЕНИЯ
Утром 14 июля под большими оленьими рогами в холле мотеля Далюса появился листок следующего содержания:
Твое участие в экспедиции начинается с вопроса: Что такое небо без облаков? Что такое сознание без мыслей?
Подъем на вершину А2 начинается с первого холма. Определи свой первый холм.
В пятибалльной системе оцени серьезность своего отношения к задаче экспедиции.
Соблюдай пифагорейское правило: встав, застели свою постель.
По мере восхождения углубляй свой контакт с камнями, деревьями, травами, небом и водой.
Проснувшись утром и засыпая вечером, думай о вершине. Все остальное время думай о следующем шаге.
Незаметно для окружающих глубоко погрузись в себя перед едой. Пошли благодарность тому, кто тебя накормил, после еды.
Не забывай, что ты в экспедиции: следуй за проводником, помогай идущему сзади.
Тщательно продумай вопрос, который ты хочешь задать. Может быть, ты разрешишь его сам в течение дня.
Первая беседа 14 июля о реальности
Среди рекомендаций для участников нашего практикума, вывешенных в вестибюле мотеля, одна, третья по счету, связана с вашей собственной оценкой вашей серьезности. Предполагается, что вы эти рекомендации осмысливаете и принимаете то, что вам полезно. Работа здесь – три недели – это уникальная возможность серьезного сдвига для всех. Мы с вами знаем: сдвиг этот зависит от очень многих условий. Прежде всего, от того, насколько пластичен, гибок, свободен внутри самого себя человек, насколько он непривязан к самому себе. Каждый человек – это определенная структура. Есть структура жесткая, есть структура пластичная. Каждый человек погружен в самого себя на определенную глубину: один – больше, другой – меньше. Погружен в самого себя – значит свободен от жестких стереотипов. Прежде всего, от стереотипов мышления и восприятия. Когда в прошлый раз мы с вами работали пять дней – это была работа по самопогружению, по созданию или выявлению в себе сущностного центра, кристалла, зерна. Это хорошая работа, связанная с классической идеей: человек – это зерно, человек – это потенция. Потенция может раскрыться, зерно должно прорасти. Но сначала он должен осознать, что он потенция, потому что большинство людей думают, что они вполне реализованы: Я – хороший физик, я – хороший музыкант, я – хороший спортсмен и т.д. Нужен особый опыт, чтобы увидеть, что все эти хорошие вещи существуют на уровне феноменальном, на уровне иллюзий. Лучше всего с самого начала честно признаться самому себе: "я – хороший набор стереотипов".
Та новая работа, которую я предложил вчера, связана с образом самого себя. Образ строится на противопоставлении: я и мир, я и город, я и сын, я и жена, я и сосед. И этот взгляд буддизм называет обычным. Так мы обычно все думаем: есть я и есть мой муж; есть я и есть моя жена. Кроме этого обычного, привычного нам взгляда на себя, есть взгляд очень непривычный. И вот с развитием этого не совсем привычного для нас взгляда, с практикой этого взгляда и связана наша работа. Согласно такому взгляду, который буддизм называет нормальным, нет разделенности на субъект и объект. Есть поток реальности. Я касался этого вчера в своей беседе. Это очень непростая вещь. Видеть себя в неполярности, в непротивопоставлении – это очень трудно. Человек – это набор ролей. Я говорил – набор стереотипов, но он также и набор ролей: я – учитель, я – муж, я – брат, я – актер… Все это – роли. А кто же я сам, когда я не играю никакой роли? Этот вопрос связан с первой рекомендацией, повешенной на стене. Что такое небо без облаков? Что такое сознание без мыслей? Что такое я без ролей и без стереотипов? Получается, что это какая-то рамка без картины. Возникает мысль, что это пустая рамка, что это пустота, ничем не заполненная. Наполнение – это те роли, которые я играю, те стереотипы, из которых я состою. И опять-таки традиция утверждает, что на самом деле пустотой являются мои роли, пустотой являются мои стереотипы. Полнотой является вот эта рама, в которой помещены я и не-я. Полнотой является реальность. И все традиционные учения связаны с переходом от иллюзии к реальности, от майи к реальности. Об этой реальности очень трудно говорить. Как только мы начинаем говорить, мы становимся сектантами. Все вокруг говорят: стол – это стол, а мы говорим: нет, это не стол, это тень стола. Или: это и стол, и не стол. Здесь начинается противоречие с миром, и для того чтобы не раздражать окружающий мир, мы просто перестаем разговаривать.
Мы верим, что реальность – это нечто иное нежели то, что нас окружает в нашей повседневности. Об этом говорит Веданта, об этом говорит христианство, об этом говорит Иммануил Кант. Они говорят, что реальность качественно отличается от нереальности. Христианство, например, утверждает, что этот мир некачественный, павший, и что есть иной, вышний мир. Вы видите, что и буддисты, и христиане, и евреи, и мусульмане в принципе утверждают одно и то же. Все они говорят о разрыве между тем, что привычно, обычно, и тем, что нормально. Все они говорят о Великой Норме. Самая большая трудность, которая стоит перед нами, – это не успокоиться на догмате, что есть Бог, что есть Норма, что есть та реальность, которая так или иначе обозначена и у Гомера, и у Данте, и у Раджниша, и у Кастанеды, и во всей мировой культуре, кроме культуры секулярной и прагматической, которая утверждает, что нет ничего выше социума или – выше моих интересов. Наша задача – не догматическая, а практическая и опытная, задача перехода от оперативного ума к созерцательному. В греческих религиях, в христианстве, в индуизме предполагается вера в Зевса, Диониса, Аполлона, Христа, Шиву. Для решения нашей задачи нам не нужна такого рода вера. Наша "вера" – это доверие опыту величайших мировых традиций. Все эти традиции так или иначе говорят об оном: нужно расширить свое сознание и от оперативного ума сделать шаг к уму созерцательному, к своему истинному "я". Это "я" в индуизме называется Атманом. Слово Атман имеет два значения. Первое значение – индивидуальное "я", а другое значение – универсальное "Я". Переход от одного к другому очень простой и очень сложный. Они соприкасаются. Они на самом деле одно и то же. И отсюда выражения, которые вы все знаете: "ты есть То" и "сансара есть нирвана". Внутри каждого из нас очень близко, пугающе близко, находится подлинная реальность, она заслонена нашими стереотипами, нашими ролями, потоком нашего сознания, с которым мы отождествлены. Попробуйте задержать мысли. Прямо сейчас, в течение одной минуты…
Знаете на что это похоже? Это похоже на канал или реку: вы поставили плотину, и плотина не очень крепкая, вода просачивается в щели, мысли по-партизански проникают в тебя. Второй способ намного лучше. Вот течет вода в реке. Пусть она течет. Но не теряйте из виду берегов. Не теряйте из виду вашу свободу от мыслей. Пусть они идут своим путем. Сейчас ты подумал о кошке, потом о приятеле, о дереве – пусть они идут, отпустите мысли, отпустите образы. Попробуйте отпустить мысли. Прямо сейчас, в течение одной минуты, здесь и сейчас…
Вот вам, на выбор, две задачи, которые я предлагаю взять себе на вооружение для начала. То же самое мы можем сделать с нашими ролями. Очень интимная вещь – роли, которые мы играем. Мы срастаемся с этими ролями. Роль друга, роль родственника, роль духовного искателя, роль мудрого человека. Фактически, сколько у нас друзей – столько у нас ролей. Человек похож на многогранник, каждая грань – это друг или сфера деятельности. Если вы перепутаете эти грани – вам будет неловко. Представьте себе, если бы вы относились ко мне, как к вашему начальнику. Мы точно знаем, какую грань, какую роль когда включать. Эту роль мы последовательно играем. Кроме того, есть несколько ролей, которые мы играем, когда никого нет. Все-таки возникает вопрос: кто же я, когда нет ролей? И здесь тоже существуют два подхода. Первый подход: перекрыть канал плотиной, отказаться от всех ролей, сесть в позу медитации и задавать себе вопрос: "Кто есть я?" Всё забыть. Все роли. И стучаться в эту ржавеющую дверь, на которой висит заржавевший замок, стучаться и спрашивать: "Кто есть я?" Ничего не услышишь очень долго, кроме эха. Второй способ – это, напротив, спокойно играть роли, которые мы играем. И при этом жестко отстраняться от этих ролей.
Третья область – после мыслей и ролей – это область состояний. Мы знаем: есть набор состояний, которые нам известны. И опять, мы либо прерываем, закрываем реку, выходим изо всех состояний и пробуем достичь высочайшего созерцания, неба без облаков, безоблачного неба – это сверхсостояние, – либо мы позволяем себе и уныние, и радость, и опьянение, и отчаяние, но при этом мы – хозяева своих состояний.
Гертруде Штейн в Париж привезли из Америки мальчика. Она не знала, что с ним делать, его родители были разведены, мальчик оказался бездомным. Американский ребенок, десятилетний мальчик. Гурджиев взял его в свое шато Приер в Фонтенбло. Мальчик был у него там "кофейным мальчиком". Он должен был по звонку Гурджиева приносить кофе. Больше ничего он не делал. Этот мальчик, Фриц Питере, до сих пор жив и проживает в Нью-Йорке, а его книга только что переведена и напечатана в России. Книга Фрица Питерса "Детство с Гурджиевым" – может быть, одна из самых замечательных книг, написанных о Гурджиеве. Год или два, что он прожил в Приере (потом родители его забрали), были самыми конструктивнымы в его жизни. Гурджиев учил его наблюдать, видеть. Он играл множество ролей, но он никогда не играл их перед этим мальчиком. Много раз люди видели его гневным, рассерженным, пьяным, ироничным, растерянным. Гурджиев любил изображать растерянность, слабость и усталость. Он, вообще, десять лет изображал больного. Смертельно больного после автомобильной катастрофы, которая, по видимости, была спектаклем. Мальчик этот время от времени ловил на себе смеющиеся глаза Гурджиева, которые говорили ему: "Мы-то знаем, что все это игра". Мальчик был для него зеркалом его подлинного "я". Мальчик помогал ему фиксировать непривязанность к эмоциям, состояниям.
Для чего я так пространно об этом рассуждаю? Потому что необычность и трудность того, что я предлагаю вам, состоит именно в том, чтобы не останавливаться, не прерывать жизнь, а продолжать играть роли, переживать различные состояния и позволять потоку мыслей, мыслеобразов идти туда, куда они хотят. Пускай по небу плывут облака. Но пускай вы будете связаны не с облаками, а с небом. Пускай вашей родиной будут не облака, а небо. Пускай вы будете кровно привязаны не к пробегающим образам, а к тому фону, по которому пробегают эти образы. Вот первая конкретизация того, что мы будем делать здесь три недели. Я надеюсь, что я не буду повторять так часто эти формулировки, потому что будут магнитофонные записи, и эти записи смогут послушать те, кто приедет. И выступление в Вильнюсе, и эти беседы. Я считаю, что с этой минуты каждый присутствующий получил и дал самому себе задание на все то время, которое он здесь намерен находиться. Задание это будет в дальнейшем вами самими конкретизироваться. Я дал только самые общие понятия.
Я рассчитываю, что с минуты пробуждения каждым утром и до минуты засыпания каждый вечер вы будете непрерывно решать поставленную вами задачу в вашей собственной ее формулировке. Если вам ближе христианская, или алхимическая, или астрологическая формулировка, или то, что я определил вчера как "религия просветления" (то, что мы делали в прошлый раз в Вильнюсе), – вы можете работать в соответствующих понятиях. На самом деле это одна и та же задача. Вы помните, когда мы с вами вырабатывали вот здесь (в центре груди) сущностной центр, я вам говорил, что на самом деле здесь ничего нет. Этот центр находится в плече, или в ухе, или в пятке. На самом деле этот центр трансцендентный, и его нигде нет. Мы с вами занимаемся грубым приближением, аналогией. В этом измерении его нет. Мы создаем болванку, мы создаем чучело внутреннего человека. Мы говорим сейчас не о каком-то кристалле, мы говорим о трансформации. Вы помните, я вас предупреждал. Я с самого начала говорил, что я вас обманываю. И что вы сами себя какое-то время обманываете, убеждаете себя, что вот здесь у вас есть некий центр. Есть некий сердечный центр, в который вам надо переместиться из "головы". Но этот центр находится не здесь, хотя с этим местом – с сердцем – его связывает много традиций. Сейчас я формулирую задачу намного сложнее. Я говорю о переходе от роли, от привязанности к роли, от привязанности к мыслям, страхам и привычным состояниям в измерение, где роли, мысли и состояния оказываются облаками на небе. Я затронул вчера много тем. Естественно, во вчерашнем своем вводном слове я смог лишь очень фрагментарно говорить о том и о другом. Это все очень сложные вопросы. Я затронул тему смерти и тему страха. Смерть вызывает в нас не только страх, она вызывает в нас ужас своей бессмысленностью, своим издевательством. Человек строит-строит, зная точно, что то, что он построил, рухнет и превратится в труху. Вся жизнь человека – это карабканье, это альпинизм с точным знанием, что он умрет и что то, что он постиг и заработал, лишь в очень малой степени может быть передано сыну, брату, другу, ученику. Все твои знания, все умения, все достижения – все рассыплется, и это пугает. Утверждения некоторых религий о том, что после смерти душа отделяется от тела и живет новой жизнью, – кого-то эта надежда утешает и кому-то лучше верить, что так оно и происходит. Шопенгауэр считает, что умирает индивидуум, но не умирает род, что умирает сознание, но не умирает Воля. Гурджиев, которого я уже сегодня цитировал, вообще утверждал, что у человека нет души, душу надо себе создать. И тогда она, может быть, будет жить после смерти. Большинство людей не имеет интегральной личности, а представляет собой набор ролей, набор "я". Мы действительно помним, что мы были когда-то какими-то личностями, у нас были какие-то роли, которые растворились, и мы больше не играем эти роли. В детстве мы играли одни роли, в юности мы играли другие роли. Представим себе человека, который сидит в тюрьме, в камере. Этой тюрьмой является наша привязанность к нашим ролям, к нашим мыслям, к нашим страхам. Это то, что буддисты называют нашим обычным состоянием. Но это не нормальное наше состояние. Нормальное состояние – это состояние свободы от тюрьмы. Эта свобода не вмещается в наши понятия. Потому что мы не привыкли ею пользоваться. Я приводил образ спасательного круга, который мы пробуем удержать под водой. Очень тяжело держать, он рвется наверх. Но когда мы долго держим его под водой, представьте себе: спасательный круг постепенно начинает видеть, слышать, понимать, что там его место. Наше место там. Мы это почувствуем, если освободимся от наших привязанностей, не отрицая эти привязанности, научимся жить в мире и вне мира, быть и не быть в этом феноменальном мире. И научимся устойчиво быть в том. Пожалуйста, вопросы.
Вопрос: Что такое "нормальное состояние"?
Аркадий: Эти очень трудно объяснять. Потому так много написано священных книг. Потому Христос приводил так много образов, описывая "Царство Небесное", и не исчерпал тему. Образами ее не исчерпать. Это как пробовать объяснить слепому от рождения, что такое зеленый цвет. Внутри каждого из нас есть тот уровень, который бессмертен. Есть та часть, которая бессмертна. Но мы к этой части не имеем никакого отношения. Я предлагаю вам наладить отношения с этой частью в себе.
Я думаю, что на земном шаре есть очень немного мест, где сейчас собралось 40-50 человек, ставящих перед собой такие задачи. Такие вопросы в университетах трактуют теоретически, в церквях, синагогах и мечетях – догматически, в различных мистических группах – технологически, каждое из этих мест – университет, церковь, мистическая группа – уверены, что обладают последней истиной, знанием, технологией, мудростью, откровением.
Вот мы сидим здесь, мы знаем, что мы ничем не обладаем. Ни теориями, ни технологией, ни догмой. У нас есть третий пункт рекомендаций, в котором говорится: посмотри-ка честно на самого себя, тебе не нужно отчитываться ни перед кем. Насколько серьезно ты веришь, что это – серьезная задача, что это не очередная игра, не очередная роль, не очередной понт. Если даже вы говорите: я неуверен, но я хочу быть честным с собой и я хочу сконцентрироваться на этой задаче, странной для социума, непонятной для друзей, – это уже необычно. Это действительно странная задача для мира, в котором мы живем. У вас нет никаких преимуществ перед кем-либо. Преимущество у вас появится, когда вы скажете: да, вот в пятибалльной системе я могу оценить свою серьезность на "три с плюсом", это даже не "четыре с минусом", и это будет честностью перед самим собой. Вот обо всем этом я хочу, чтобы вы подумали.
Это первая наша беседа в Зарасае. У нас будут и другие беседы. Тема будет развиваться. Итак, перед каждым стоит абсолютно индивидуальная задача, и никто ни перед кем не отчитывается, и никто никому ничего не должен. Это разговор со своей совестью, со своим собственным подлинным "я". Будет очень хорошо, если муж и жена, два любящих друг друга человека, два приятеля в этой задаче перестанут на время быть сообщающимися сосудами и станут решать ее каждый сам за себя. Когда двое-трое начинают обсуждать эту проблему – происходит расфокусировка, уходит энергия. Кроме того, я хочу, чтобы во время наших встреч перед ужином мы читали один текст. Мы начнем читать его вслух в следующий раз. Это книга Рене Домаля. Она называется "Гора Аналог". Эту книгу мы будем читать здесь маленькими кусочками. За три недели мы ее прочтем. Люди, которые приедут позже, прочитают ее сами. Это приключенческая книга, написанная перед войной, книга не закончена, автор умер. Автор – француз, очень интересный человек. На самом деле это очень простая книга, написанная для десятилетних мальчишек, она очень легко, очень светло читается. На следующей встрече мы начнем ее чтение.
И большая просьба не вести никаких мистических разговоров ни с друзьями, ни со мной. А жить как люди, которые приехали отдохнуть. Отдыхайте сколько есть сил. Отдых – это форма духовной работы. Никто ни к кому никуда не лезет. Если не хотите, не участвуйте в вечерних встречах. Просьба быть очень серьезным в главном нашем деле, связанным у каждого с самим собой. Просьба не выдавать свою серьезность, а вести себя очень несерьезно, вести себя так, как вы ведете себя обычно. Когда будут приезжать новые люди, вы, старожилы, то есть люди, живущие здесь с самого начала, во время вечерних разговоров старайтесь уходить в тень и позволяйте говорить новым людям, чтобы мы могли с ними познакомиться и на их трудностях, на их вопросах, на их ситуациях лучше видеть свою собственную ситуацию. Если кому-то нужно поговорить со мной наедине, то вы просто мне скажите и мы просто с вами пойдем гулять. Пока я не вижу других формальных элементов, кроме наших встреч перед ужином и после ужина. Все остальное достаточно свободно. Завтрак в 9.30, обед в 14.00, ужин в 18.30, часов в десять вечера нам дадут кефир и булочку. Кормят здесь так, что я пообедал, а вот ужинать уже не хочу. На улице свежо, жары сумасшедшей нет. Большая личная просьба ко всем присутствующим найти в себе очень важную, очень интимную точку радости и нести эту радость внутри себя. У нас есть все основания, чтобы быть переполненными радостью. Прекрасные условия, прекрасная погода. Единственное, что запрещается в этом месте, – это назойливая оглушающая ритмическая музыка, барабан, рок, рэйв. Потому что это очень разрушительно для той работы, которую мы делаем. Если вы можете, постарайтесь избегать телевизора. Это все рекомендации. Строгий запрет только на музыку, которая обрушивается на человека, как тигр. Вот, собственно говоря, пока все.
Вторая беседа 15 июля о жертве-плате
Катерина, которой нет сегодня, коснулась очень важного вопроса на нашей встрече после ужина. Она спросила, как совместить оперативный ум и ум созерцательный. И мы пробовали с разных сторон подойти к этому вопросу. Вопрос очень серьезный, если мы живем в мире среди людей, друг с другом, и с теми, кто дает нам работу, и с теми, кто нам помогает, и с теми, кто нам мешает, то есть в сложном клубке социальных отношений. Каким образом достигать и сохранять созерцательность? Если мы хотим заниматься только созерцанием, то мы должны уйти в место, в котором у нас никаких забот, обязанностей, переживаний, и заниматься чистым созерцанием. Но мы продолжаем жить в мире и вести себя как люди мира. Значит ли это, что нам надо отказаться от надежды освободиться от потока жизни, который никуда не ведет, и войти в поток, который куда-то ведет? Поток жизни никуда нас не ведет, в лучшем случае, если человек соприкасается с традицией, он может его привести к культуре. А культура – это вторичный продукт традиции. Я хочу, чтобы мы это четко различали. Мы живем в культуре, культура является промежуточным элементом между традиционным знанием, т.е. соприкосновением с реальностью, и полной нереальностью внекультурной жизни. Мы живем посередине, и можно вполне законченно и самоудовлетворенно жить в культуре, но это нам не гарантирует никакого реального продвижения за ее пределы. Культура полна самопровалов, и она сама собой недовольна. Смотрите на трагические образы тех, кто творит культуру, поэтов, которые кончают жизнь очень рано, самоубийц, дуэлянтов. Посмотрите на произведения искусств, которые нас окружают, которые дают нам катарсис, временный подъем, а потом снова упадок. Когда мы слушаем медитативную, мистическую или религиозную музыку, мы ищем выхода из пространства культуры и приближения к пространству Традиции с большой буквы.
Посмотрим на этот вопрос в контексте тех идей, которые я развивал в прошлых беседах. Я говорил вам, что есть поток мыслей. Этот поток находится в русле сознания. Есть поток состояний, которые постоянно меняются: хорошее состояние – плохое, состояния, которые нам известны, набор состояний. У каждого имеется свой набор состояний. И если мы честны и внимательны к себе, то мы знаем, что у нас есть десяток состояний, которые мы можем перечислить. Состояние уверенности, состояние неуверенности, опьянение, то-се, пятое-десятое… Их не очень много – этих состояний. Они как готовые клише, мы в них западаем и остаемся, и знаем: "да, у меня сейчас плохое состояние", "да, у меня сейчас прекрасное состояние, я могу сейчас что-то делать". Каждое состояние мы используем для какой-то операции или набора операций. Все вместе эти состояния составляют "меня". "Я" – это рамка, в которой десяток-два, неважно сколько, состояний. И наконец, роли, которые мы играем. Роль матери и отца по отношению к детям, роль сына и дочери по отношению к родителям. Роли легкие и трудные, игровые и напряженные, и мы стараемся не забываться. Иногда забываешься и не из той роли чего-то такое выдашь. Ну, потом тебя быстро одернут, и ты снова быстро входишь в роль. Роли уже написаны для нас. Здесь мы не можем быть особенно свободными. Если мы играем роль великодушного друга, который принес другу 100 долларов, когда тот в нужде, одолжил или подарил, – это роль, и мы ее, обычно, доводим до конца. Если мы играем роль соблазнителя девушки, которая нам нравится, то мы играем эту роль и не выходим из этой роли. И так далее…
И роли эти вчерне уже написаны, готовы, и каждый из нас играет в пьесе, которая кем-то написана, а нами только интерпретируется. Как исполняется эта пьеса? Вслепую. Т.е. мы с вами постоянно выходим за пределы тех вещей, которые мы знаем. И упираемся лбом во что-то, чего мы не знаем. Мы не знаем, что такое сознание, и мы не знаем, что такое мысли. У меня сейчас мелькнула мысль, которую я вкладываю в предложение. А что такое сознание? Откуда растут эти мысли? Где их корни? Где они соединяются между собой? В XX веке появились компьютеры, и мы думаем, что все в нас происходит как в компьютере, есть какие-то файлы, происходят какие-то процессы, группируются какие-то блоки информации, которые обусловлены и причиной и целью, – в результате как бы магнитно притягиваются определенные мысли и движутся в определенном направлении.
В диалогах у Платона обычно происходит следующее: Сократ подходит на базаре к человеку и спрашивает:
– Ты откуда?
– Я оттуда.
– А зачем ты приехал?
– Я приехал судиться со своим другом, он несправедливо со мной поступил.
– А ты уверен, что он несправедливо поступил?
– Да, несправедливо.
– А что такое справедливость?
– Ну, как… это просто. Справедливость – это вот, когда…
И начинается разговор, и через сорок страниц выясняется, что человек этот не знает, что такое справедливость. И тогда Сократ начинает его вести, причем Сократ-то прекрасно знает, что будет в конце. Он знает, куда он тянет наивного провинциала. А провинциал думает, что сейчас он все объяснит этому простаку на рыночной площади. И вот собирается толпа молодежи, знакомой с этими сценками и сократовскими провокациями, и весь дискурс вытягивается в виде определенной цепочки, начало которой в конце. Потому что Сократ ведет своего собеседника туда, куда он хочет его привести. А приводит он его в конечном счете к пониманию того, что есть справедливость, которая не зависит от нашего частного понимания справедливости, и так же точно есть красота, и, вообще, есть реальный мир, в котором живут справедливость, добро и красота. Тот мир реальный, а наш мир – это теневой мир. Лошадь, которая живет на небе, она реальная, она вечная, она прекрасная. А те лошади, которые ходят по земле, они умирают, они спотыкаются, они болеют. Но они все возможны только потому, что на небе есть идея лошади. Эта идея есть где-то, кто-то ее создал, кто-то ее знает, и кто-то в соответствии с этой идеей создает лошадей на земле. Если бы не было такой обязывающей идеи, то у лошадей росли бы рога, горб и вообще было бы неизвестно что. Но кто-то очень строго распорядился лошадьми.
Я не случайно обратился сейчас к Платону и к платонической теории идей, которые реальны, которые полновесны, которые неизмеримо богаче, чем наши несчастные лошади, и наши глупые мысли, и наши плоские состояния и роли. Я хочу сказать, что и суфийская музыка, которую мы сейчас слушаем, неизмеримо богаче, чем наша светская музыка. Но дело не в музыке, а дело в нас, дело в нашей закрытости, и вопрос, который задала Катерина: "Как связать нашу повседневную жизнь и тот высший план, к которому мы стремимся?" – это вопрос очень конкретный. У нас есть поток мыслей, у нас есть набор состояний и ролей. У нас нет доступа туда, где все это собирается, в тот мир, где находятся "корни" наших мыслей, корнем наших мыслей. Представьте себе, что невероятный метеорит упал на землю с неба, метеорит, в котором все лучшее – платина, золото, серебро, алмазы – все сплавлено. Он упал с какой-то планеты, и мы его изучаем в пробирке, что-то с ним делаем, подогреваем, охлаждаем, но на эту планету у нас нет доступа. Как же быть? Мы живем в мире, мы живем в социуме, мы живем в культуре. И мы можем идти двумя путями: либо отвернуться от мира, от социума, от культуры – "мы этого не хотим", и повернуться к миру идей. Знаете, что предлагал сделать Рамана Махарши? Он предлагал людям, которые сидят в кино и смотрят на экран, где тени изображают артистов, развернуть стул и смотреть в проектор. Но мы к этому еще не готовы, мы все хотим смотреть телевизор и кино, а смотреть в кинопроектор мы не можем, он нас ослепит, мы ничего в нем не увидим. Как совместить ту мудрость, которая идет из проектора, и иллюзию, которая на экране? Иллюзия – это наша социальная, психологическая, культурная жизнь. Мудрость для нас закрыта. Мы не можем ничего увидеть, яркий свет нас ослепляет. И мы знаем, что все иллюзии создаются на экране благодаря лучу, который проходит в проекторе через пленку.
Путь у нас один. Он идет через углубление и трансформацию нашего опыта. Вот что это такое – об этом мы и будем говорить. И суфийская музыка, под которую идет наша беседа, – это маленький намек на то, где лежит ответ. Он лежит в определенном новом отношении к нашему обыденному опыту. Возьмите мысль, одну промелькнувшую короткую мысль: "идет дождь". Вот промелькнула эта мысль, что с ней делать? Ее можно использовать как ключ к платоновским идеям, ее можно истончить и пропустить через себя подлинную реальность. Экран, иллюзия, майя вдруг станут тоненькой и прозрачной пленкой, и раскроется подлинная реальность за ней. Что делать с этой мыслью? Что делать с ролью матери, которая очень суетлива и беспокойна? Ребенок – это же тысяча движений и забот каждую минуту, когда ребенку год, пять, двадцать пять. Очень легко сказать – углубление и трансформация. То же самое с чувствами – у нас в течение дня сменяются десятки чувств: вот нам хорошо, вот нам плохо, вот у нас страх, вот у нас ожидание, вот у нас скука. Что нам делать с этими чувствами? Что значит углубить это чувство? Растворить его, не давать ему заслонять, не давать этой лошади заслонять истинную лошадь, не давать этому страху заслонять реальность. Вы видите, что ничего не получается, мы говорим с вами "углублять", а как углублять? Можно прийти с дрелью и сверлить это чувство или эту мысль. Можно наблюдать за собой, считать, как счетчик, секунды: когда эта мысль возникла, когда исчезла. Можно снимать ее видеокамерой, можно изучать при помощи приборов. Ничего не получится. Как совместить эти два плана: план оперативного ума и план созерцания. Может быть, кто-нибудь что-нибудь подскажет? Это только по видимости тупиковый вопрос. Из него есть выход.
Реплика:Точка?
Аркадий:Точка какая?
Реплика:Иметь точку, с которой…
Аркадий:Точку опоры.
Реплика:Да.
Аркадий:Сразу чувствовать оба состояния. Слышать как будто одним ухом одно или видеть… Тогда появляется в тебе устойчивость. Мы говорили сегодня про жемчужину: попадает песчинка и вокруг нее начинает образовываться устойчивая структура. Вот так же мы начинаем создавать в себе центр устойчивости, и тогда уже поток этот организуется вокруг, поток жизни крутится вокруг этого центра. Но этот центр (как говорили здесь несколько человек, в частности, Скайсте) некоторое время был, а потом это ушло. Вот Дарюс и говорил, что какое-то время было состояние ясности, а потом это ушло. Это уходит, потому что нет устойчивости.
Реплика:Я вот сам так: я упускаю. Я чувствую эмоцию – точку – и тут же упускаю. Я так все время делаю.
Аркадий: Это же никуда не ведет.
Реплика:Это так. Дает результат только то, что ведет к углублению.
Аркадий: Углубление – это хорошо, это контроль, это отстраненность от себя внешнего, но преображения и прозрачности не получается.
Реплика: Да, мне не хватает какой-то визуализации что-ли.
Аркадий: Я думаю, не хватает постоянства, не хватает энергии. У человека не хватает энергии поддерживать в себе то, что мы называем сущностным центром, магнитным центром. И отсюда постоянная жалоба, что нет энергии, и это приводит к тому, что человек цепляется за других, думает взять энергию у других, взять ее из книги, взять ее из музыки. И при помощи этой энергии рассредоточить иллюзии, которые нас окружают плотным кольцом.
Есть ответ, и не я его придумал. Вообще, я ничего не придумывал. То, что я говорю, я взял у своих учителей. Может быть, что-то организовал и припудрил. Есть традиционный ответ на вопрос о том, как сохранять в себе сущностной центр. Как сохранять и умножать духовную энергию, как углублять свое восприятие жизни до степени трансформации жизни. И ответ этот очень простой. Он выражается в двух словах, между которыми можно поставить тире, а можно поставить знак равенства. Первое слово – "жертва", второе слово – "плата". "Жертва-плата". Это традиционный ответ на предложенный вопрос. Вы знаете, что Христос принес себя в жертву, заплатив за наши грехи. Все это очень трудно понять. Но вот посмотрите на это через идею дров. Он себя превратил в полено и бросил в камин, чтобы горел огонь. Чтобы горел огонь духовного превращения. Иначе непонятно, зачем он, вообще, пошел на крест. До него в Египте Озирис был тоже, в принципе, добровольной жертвой. До Озириса в Индии был легендарный Пуруша, который вдруг решил принести себя в жертву. И из его ног возникли горы, из его слюней возникли реки, из его глаз – небо и т.д. В древности люди приносили жертвы богам, сжигали или закалывали жертвенных животных, перед тем как выпить вина и вкусить пищу, проливали часть вина и отдавали часть пищи богу. Это были не слепые ритуалы, не ритуалы невежественных и суеверных людей. Это были магические действия мудрых людей. Отводились несчастья, задабривались боги. Это был знак внимания к тому миру, откуда все идет, и о котором мы все время говорим, и о который мы все время бьемся лбом. Через жертвенный костер происходило взаимодействие с другими планами космоса: низшими и высшими. Вся религия Индии – религия жертвоприношения. Еврейская религия – религия закона. Евреи – законники, однако смысл закона – жертва и очищение. Индуизм весь построен на жертве, когда горит костер и приносятся в жертву ценности этого мира – молодой бык или белоснежный баран, на котором нет пятна. Чистые животные, чистые ценности. Открывается дверь в другое измерение, происходит то, о чем мы только что говорили. Как раскрыть мысль, как раскрыть роль, как раскрыть состояние, как через них пройти, куда через них пройти. Мысли, роли и состояния превращались в двери, и человек через них входил в высшие и низшие измерения, устанавливались связи с умершими предками, с богами, с демонами, с духами. Идея жертвы еще и сегодня не умерла, но профанирована и потеряла свой главный смысл. Вы наверное помните замечательную русскую сказку, где Иван-дурак куда-то летит на гусях-лебедях и его догоняют коршуны, и вот он видит, что гуси-лебеди снижаются, потому что мясо, которое он взял с собой для их подкорма, кончилось. И тогда он отрезает у себя кусок икры и сует им в клюв. И они летят дальше. Это жертва. Это то же самое, что сделал Христос. Только Иван-дурак спасал свою шкуру, а Христос спасал нас. Но принцип здесь один и тот же: жертва – это дрова в огонь духовной работы. Давайте посмотрим, жертвуем ли мы чем-нибудь? Конечно жертвуем, постоянно жертвуем. Мы жертвуем своими средствами, силами для своей карьеры, для будущего, для детей. Мы сегодня работаем, учимся, трудимся, потеем и гнемся для будущего. Мы жертвуем настоящим для будущего. Наша настоящая религия – религия будущего. Мы думаем, что в будущем все будет замечательно. Мы жертвуем своей жизнью для близких, для любимых, для детей чаще, для родителей реже. Мы жертвуем важными вещами ради удовольствия. Здесь какая-то перевернутая жертва. Мы отдаем то, что нам нужно для дела, удовольствию, которое нас никуда не ведет. Наверное, есть другие примеры как мы обращаемся с этой техникой – с техникой жертвы, с техникой подпитки, подкормки, подогрева своего состояния. Жертвовать – это значит отдавать то, что тебе нужно, ради чего-то, что тебе нужнее. Собственно говоря, ответ на вопрос, как выйти из круга иллюзий, который никуда не ведет, из потока мыслей, которые нами владеют, из убогого набора ролей, в которые мы играем, и состояний, которые играют нами, и где взять энергию для этого прорыва, ответ прост: нужно жертвовать, нужно за это все платить. Нужно знать точно: я плачу часом жизни, я плачу долларами, я плачу, отказываясь от удовольствия, я плачу своим социальным статусом, если он у меня есть, и надеждой на него, если его нет. Помните, Христос говорил: "Оставь своих родных, раздай свое богатство, иди за мной". Это значит – идти путем, который ведет из мира греховного (индусы называют его "миром невежества" или "миром иллюзий", майей) в мир реальный, который Христос называет Царством Небесным. Из всех жертв, из всех плат, которые мы можем себе представить – жертва объектами и деньгами, жертва своим временем, своими силами, жертва своими чувствами, самая трудная жертва – это жертва своим собственным образом. Оказывается, для нас нет ничего более важного, чем наш собственный образ. Потому что если поколеблется созданный нами образ себя, то нам будет очень плохо. Нам вообще незачем будет жить. Мы, каждый из нас, создали прекрасный образ себя. Мы видим, насколько мы умнее, благороднее, выше и духовнее всех окружающих. И самое трудное, что мы можем себе представить как задачу, – это задача смирения.
Год назад я участвовал в конференции по софиологии в Риме. Выступая там, С. С. Аверинцев говорил о том, что в наше время, когда разрушаются все табу, можно все, что угодно, вплоть до браков между двумя женщинами или двумя мужчинами, и их венчают в церкви. Вплоть до узаконивания всех возможных и невозможных форм порока. В это время, когда вроде бы все позволено, накладывается жесткое и строгое табу на целомудрие. Сегодня считается позорным быть девственным, быть чистым, и это одна из черт нашего времени. Человек чистый торопится стать грязным, потому что все вокруг грязные. Потому что грязно телевидение, грязны газеты, грязны приятели и приятельницы. Потому что это норма. А противоположное воспринимается как нечто постыдное. Особенно остро это испытывают подростки, которым очень трудно понять, что происходит. Мои подруги уже начали жить с мальчиками, а я еще не начала. Что-то во мне не так, что-то неправильно. Аналогично наложено сегодня табу не только на целомудрие и девственность, но и на скромность и смирение. Смирение очень опасное качество. И общество всячески это качество в человеке уничтожает. В Америке очень хорошим, положительным считается быть "agressive". Говорят: "You are not enough agressive", если ты не смог чего-то добиться. Неважно чего: успехов в бизнесе или музыкальной известности. Друзья говорят: "You are not agressive enough, you should be more agressive". Говорится об этом спокойно. Ты должен быть агрессивным, ты должен наступать, ты должен расталкивать конкурентов.
А вы в вашем воспитании часто слышали это слово "смирение"? Говорили вам об этом в школе, говорили вам это родители? Скромность, говорили, а вот смирение. Я не думаю. Мне в детстве не говорили о смирении. А смирение – это и есть наступление на образ себя, работа с образом себя, который становится главным идолом нашего времени. Главный идол нашего времени – это "я": "я" это не люблю, "я" считаю это неправильным, "я" всегда говорю правду. Или – о ком-то: "я" бы этого никогда не сделал. Образ себя – это очень жесткий образ, образ превосходства над другими, образ отгораживания от других. И, самое главное, отгораживания не просто от других, а отгораживания себя от всякой опасности трансформации этого образа. "Не учи меня жить", – говорит ребенок с 11-12 лет. Вот здесь лежит узел всех проблем, связанных с неспособностью преодолеть тот барьер, о котором говорила Катерина. Потому самая главная жертва, которая требуется от человека, реально стремящегося к просветлению, – это жертва образом себя. Я повторяю: не жертва собой, не нужно жертвовать своими мыслями, своими эмоциями, своими ролями, надо жертвовать образом, ментальным, умственным образом себя. Нужно честно увидеть себя и увидеть свой образ себя. Есть я, а есть мой образ себя. Это абсолютно разные вещи. Я – человек, который напивается каждый день и ворует авторучки у приятелей или делает еще какие-то непотребные вещи. Образ себя совсем другой. Все эти маленькие неблаговидные черты великодушно себе прощаются, загоняются куда-то, мы о них не вспоминаем. Я совершил крайне нечестный поступок месяц назад, но этот поступок я загоняю в подсознание, в беспамятство. Что касается платы, то мы платим так или иначе. Мы платим по чужим счетам, мы платим там, где мы не должны платить. Мы платим чужим капризам. Виктория часто упрекает меня за то, что я попадаю в ситуации, когда продавщица убеждает меня, что мне что-то очень нужно. И я говорю: "Да, конечно", и плачу ей, беру ненужные мне вещи и приношу домой. Вот это образ того, как я плачу, когда это со мной происходит. И каждый из нас постоянно находится в ситуации платы. Мы платим нашим временем. К вам приходит друг и просит помочь, возникает ситуация на работе, когда мы платим, ситуация там, где мы учимся, в семье. Мы платим "не в ту кассу" – вот трагедия нашей жизни. Мы платим, платим, платим, а потом оказывается, что мы должны были платить в соседнюю кассу. И человек говорит: "Я прожил всю жизнь на чужой улице. Я не туда вкладывал всю свою жизнь. Я не был женат на той женщине (или – я не за того мужчину вышла замуж). Я вложил свою жизнь в ребенка, а вырос монстр. Я думал, что я художник, я всем пожертвовал ради своих картин, а оказывается – нет, я не художник". Подавляющее большинство людей платит не в ту кассу и все свои силы отдает ложной, иллюзорной ценности.
Я думаю, что наш разговор о "жертве-плате" мы продолжим в следующий раз. Тема эта очень большая, но я хочу, чтобы наша с вами работа здесь конкретизировалась все больше и больше, – не забудьте, что это только второй день. Практически мы провели здесь полтора дня и создается, нарабатывается определенный контекст, который для каждого участника восхождения должен принять очень конкретную индивидуальную форму. Выводы из того, о чем говорилось сегодня, будут сделаны каждым из нас. Вывод может формулироваться так: раз я должен платить, раз платить обязательно, раз мы не можем не платить, раз вся наша жизнь – это плата любовью, энергией, заботой или деньгами,- то надо платить осмысленно, надо платить за реальные ценности.
Каковы наши действительные цели? Вот одна из возможностей ответа: слегка отодвинуться, отстраниться от потока жизни, найти контакт, перебросить мост в ту точку, где мы соприкасаемся с реальностью, а не с иллюзией. Это самая первая, самая большая и, может быть, единственная цель и смысл человеческого существования: оторваться от тех вещей, которые никуда не ведут, которые неизбежно ведут нас к катастрофе. Посмотрите вокруг себя и вы увидите людей 30, 40, 50, 60 лет, которые обанкротились. Они только притворяются, что они не проиграли. Посмотрите на родителей, на соседей, на учителей, на начальников, они все притворяются. Они притворяются, что все в порядке, но вы видите, что это живые трупы, что они духовно абсолютно мертвы, что они давно уже перестали интересоваться тем, чем, быть может, они интересовались в молодости. Религия превращается в какой-то абсолютно мертвый, мелочный ритуал. Мистицизм – это для них ителлектуальная игра, hobby, a искусство им нужно как потребителям, чтобы срывать на нем кайф. Если вы не совершите этот переход своевременно, будет упущено время, и с какой-то точки вы неизбежно пойдете по пути распада, вы станете банкротами – это неизбежный конец подавляющего большинства людей. Поэтому я говорю о плате, о разумной плате, потому я пробую в этих беседах восстановить традиционный контекст, где наверху такие вещи, как смирение и целомудрие, и где блага, ради которых совершаются преступления, губятся жизни, оказываются не окупающими себя.
Внимание ко всей этой совокупности проблем приводит человека к тому, что он начинает видеть свою реальную ситуацию и свою судьбу. Потому что судьба – это не биография. Судьба – это жизнь человека в свете сверхзадачи духовного пробуждения. Есть люди, у которых нет судьбы, а есть просто биография. Есть люди, у которых есть судьба – эти люди ввели свою биографию в пространство сакральное, в пространство задачи духовного пробуждения.
Сегодня мы снова коснулись многих тем, и снова многое нам неясно. Я хочу посоветовать вам продумать в самые ближайшие дни и часы ваши личный ход и личную жертву? Конечно, вам не надо лишать себя ноги или плеча, чтобы накормить голодных лебедей. Но все начинается с того, что наносится ущерб образу себя. И берется на себя бремя ответственности и платы. Эта индивидуальная плата должна быть связана с внутренним усилием, вам надо потеснить образ самого себя, надо его немножко прижать, нельзя ему позволять хозяйничать. Мы – что-то уж слишком респектабельная компания, которая купается в озере, ест супы и ходит на прогулки. Хозяин относится к нам с уважением, мне стыдно этого. На самом деле, я знаю, что я вовсе не респектабельный человек, и мне хочется сделать что-нибудь такое, чтобы хозяин посмотрел на меня подозрительно.
Реплика: Что делать? Разбить окно?
Реплика: Он тогда может выгнать.
Аркадий: Может выгнать и обязательно выгонит. Но зато благополучный образ себя будет разрушен. Ну ладно, на этой ноте давайте закончим наш разговор.
Третья беседа 16 июля с "лесными братьями"
Скайсте: …и нужно идти по этому пути до конца?
Аркадий: Вообще, все это ерунда. Это я говорю к тому, если вы уж очень привязаны к какой-нибудь идеологии. Не стоит становиться сектантами или последователями Будды, или Раджниша, или еще кого-то, а уж если не терпится и вам нужен какой-то спасательный круг, какая-то система, то нужно одной выбивать другую, нужно не привязаться. Только об этом идет речь.
Сергей: Чтобы не утонуть в одной?
Аркадий: Да, а то утонешь. Можно изучать буддизм сто жизней, столько там всего. Христианство можно изучать, всех отцов церкви прочитать…
Скайсте: Можно просто бить в бубен…
Аркадий: Бубен – это уже идеология. Бубен, барабан, палка. Если бубен органичен вам, то это хорошо. В конечном счете, что нужно каждому из нас? Быть среди людей, которые нас понимают, ценят, которых мы любим…
Скайсте:Не получается вылезти из этого круга…
Аркадий: Значит, этот круг застрял и нет энергии подъема…
Скайсте: Кто-то должен вести?
Аркадий: Кто-то должен. Кто-то должен вести, давать перспективу. Не у всех есть перспектива. Не все ее видят. Не все умеют друг друга дополнять. Чаще всего люди не умеют вместе работать. Если нужно – определяйтесь. Или будоражьте. Для этого нужны особые качества, которые бывают у некоторых людей, и их нужно развивать. Я создал свой круг друзей – Артура. Я считаю, что мы делаем очень важное дело, хотя живем в разных странах и все по-разному.
Римас: Ну, пора мне рассказать. Мой друг был в Португалии и рассказывал мне о "Rainbow". Раньше это было хипповское движение, а сейчас просто собираются люди из разных духовных путей, собираются все, кому не лень.
Аркадий: Собираются хиппи?
Римас: Нет, традиции индейские, что-то среднее индейско-хипповское. Короче говоря, у них есть только два ритуала. Они собираются в круг для совместной трапезы – это индейская традиция – и поют: "Мы все – круг без начала и конца…". И все. Дальше, каждый, кто хочет, пишет на доске о своих занятиях и идет заниматься. Каждый духовный путь собирается где-то без команды, просто кто-то что-то делает. А те, кто хочет к ним примкнуть, должны найти это место и дойти. Только схема дана. Там все пути, начиная с йоги, кончая простым массажем. И те, кто хочет, могут прийти. И этот ритуал еды два раза, днем и вечером. Еду делают тоже те, кто хочет. Особенно кто очень хочет, так это вообще хорошо. Суть этого всего в том, что учишься всему, чему хочешь и сколько хочешь. Можешь только греться у костра. Все это рассказывал мой друг Дэйвис, он там был уже не раз, он хочет в Литве это устроить. Он сам там по всем путям прошедший. Он когда-то был в Южной Америке. Приехал туда, с индейцами посидел. Он такой. Он очень сильный, в смысле, спокойный. Спокойствие у него глубокое. Ну и все. Такая сказка. А заводилы всего этого сейчас стали бродячими музыкантами. Они зарабатывают на улицах, играют на разных инструментах, танцуют. Милостыню собирают, кому не лень. Но лучше всего взять дудку и учиться играть на ней. Кто-нибудь все равно бросит, подаст. В Европе это принято. Я сам там был. Там все на месте, в том смысле, что если хочешь увидеть все пути, там они все есть. И они сюда приедут делать. У них судьба такая – зарабатывание свободных денег и учеба в лесу. Учишься, наиграл деньги – едешь в лес и там занимаешься духовностью. Какой хочешь. Там еще есть капуэррос – бразильский танец боя ногами. Бьют тамтамы и начинают исполнять. Если для веселых сумасшедших, то это можно сделать.
Аркадий: Тамтамы – это хорошо. Однако мне кажется, что это все-таки какое-то подростковое мероприятие, юношеский фестиваль. Конечно, в таком возрасте и в такой культуре все это возможно… В общем это богема, и это очень хорошо и приятно. Но как вот быть Томасу с ребеночком и работой и другим людям, у которых имеются обязанности, родители, место. То, что вы рассказываете, хорошее дело, но оно связано с каким-то возрастом, с каким-то периодом жизни. Пока у тебя есть силы и время, чтобы тратить его на это. Это экзотика. Это хорошо, никто не возражает. Карнавал. Это хорошо. Но я бы сейчас, наверное, этим не увлекся, и никуда это бы особенно меня не привело. Меня не интересуют все пути. Вас это еще интересует, а меня не интересует. И потом, я занят делом. Для меня это сейчас не подходит. И я смотрю на это как на очень временное занятие. Пока интересно, делайте. Потом вам будет, может быть, интересно что-то другое, вы свое дело найдете, свой путь, и вам уже не будут нужны все пути.
Виктория: А если это образ жизни? Если самоцель?
Аркадий: Ну, это не самоцель. Для молодых людей, девушек, это – разведка.
Виктория: Это как бы поиски Грааля, приключения. Одно дело – поиск горы Аналог, когда нужны внутренние, сознательные усилия. И совсем другое – плыть по течению.
Аркадий: Здесь не просто плывут по течению. Здесь надо найти деньги, чтобы поехать в Испанию. Здесь нужна смелость.
Виктория: Испания – это самоцель. А когда едут в Испанию и ищут Грааль – это совсем другое дело.
Аркадий: Они так ищут. Через встречи с разными людьми. Мы ведь тоже много искали возможности встреч с разными людьми, с разными традициями. В каком-то периоде это хорошее, доброе дело. Но я не знаю, всем ли это подходит.
Сергей: Это, может быть, интересно как первый шаг от рутины.
Аркадий: Да-да, вырваться, себе доказать, что ты можешь не жить жизнью студента, чиновника. Но вот доказать себе, что ты можешь жить обычной жизнью, – это очень трудно.
Виктория: Намного труднее.
Сергей: Я там не был, но мне кажется, там интересно. Но думаю, что потом наступает какое-то время и человек чувствует, что это что-то не то. Пробовать одно, другое, третье…
Аркадий: Но остается вопрос: А кто же я? Кто же я сам?
Сергей: Все равно через какое-то время наступает момент какого-то переосмысления, чувствуешь какую-то неудовлетворенность.
Аркадий: И опять начинаешь искать места в социуме, как духовную альтернативу.
Римас: Уборщиком, например. Уборщик, вообще, работа безвозрастная. Дворник – тоже хорошая профессия…
Аркадий: Да, хорошая…
Римас: Потому что можно и в семьдесят лет понемножку этим заниматься. Сторож – безвременная профессия. Очень много хороших профессий, в которых можно до конца жизни успеть. И если, допустим, у тебя все не вышло, ты пошел уже сторожем и тебя возьмут, если у тебя лицо не пропитое. Надо быть интеллигентным. Сторож должен быть интеллигентным.
Сергей: Да, сторож – человек серьезный, ответственный.
Аркадий: Разные бывают сторожа. Есть компьютеризированная охрана, есть…
Римас: Простые сторожа идут в детский садик, в школу. Ну и дворник, нормальный дворник, который в пять утра бжикает с метлой.
Андрей: Когда Римас заговорил о работах, я вспомнил одну свою интересную работу. Я полгода работал продавцом в магазине эзотерической литературы. Очень интересная работа была.
Скайсте: Много книжек прочитал?
Андрей: Сначала да, но потом уже такое ощущение, что все это повтор. Ну, ширпотреб.
Аркадий: Это ширпотреб. Я боюсь, что там в Испании тоже ширпотреб. И, в конечном счете, хочется чего-то осмысленного. Мне кажется, что эти идеи, эта работа в качестве сторожа и уборщицы, они похожи на Испанию. Любая работа съедает человека. Она требует от него очень серьезного ролевого включения. Не пройдет и пяти лет, как в одно утро ты вдруг проснешься и скажешь: "Я, кажется, уже стал уборщиком". А в детстве, в юности мы все мечтали о чем-то другом.
Сергей: Открывать какие-то земли, горы…
Римас: Ну, это романтично, а вот я думаю еще… Давайте помечтаем или поспорим. Мечтатель, он у себя в мечте. И если он уже усовершенствовался у себя внутри так, что может мечту держать внутри все время, то ему же все равно, где работать: сторожем или космонавтом. Космонавт видит мир, а сторож видит себя. Вот у него глаза. И глаза спокойные, которые уже имеют все, в смысле, он уже в контакте со своим внутренним миром. И сторож метет, а видит звезды. Он уже в каком-нибудь прекрасном месте, например, Эрушалаиме. А бывает так: космонавт пахал, пахал, а потом "что-то получка маленькая". Он летал в космос, все было нормально, а получка маленькая. И так оно и есть, я раз слушал, жаловались… И он опять не совершенствуется…
Аркадий: Вы говорите сейчас о мечтателях, а мы стараемся быть не мечтателями, а реализованными людьми. Мы стараемся не мечтать о достижении, а достигать. Иначе можно всю жизнь мечтать. Ведь все эти пути, о которых вы говорите, и хипповые, и пайковые, и путь сторожа рождают какую-то горечь внутри человека. Чтобы этого не было, нужно что-то делать, чтобы твои внутренние мечты приобрели также и внешний облик.
Римас: Респектабельность, чтоли?
Аркадий: Нет. Я говорю о реализации, а не о респектабельности. Форма может быть не респектабельной, но она должна быть формой. Человек не может, это проверено опытом, нести внутри себя какой-то большой мир, если вокруг него – маленький мир. Он обязательно должен кинуть проекцию внутреннего мира на внешний мир. И если ты заперт в своей сторожке…
Виктория: А Якоб Беме был сапожник…
Аркадий: Да, Якоб Беме был сапожник, но, во-первых, он принадлежал гильдии сапожников, он был ремесленником. Быть в то время ремесленником уже значило получить посвящение, приобщиться к цеху мастеров этого дела. А разрыв между внутренним и внешним ослабляет внутренний мир. Ты остаешься мечтателем. Мечтаешь о реализации. Ты прекрасный старый мечтатель. Никому ты не нужен. И сам себе ты не нужен. Мечты сгнивают внутри. Нужно что-то сделать, чтобы эти мечты спроецировались в мир, а потом вернулись назад.
Римас: Ну, я согласен, да, да… но можно книгами, допустим, это делать. Сторож может писать книги. Платонов, например…
Аркадий: Он может писать книги, если у него есть мир друзей, которые его приняли, которые его интеллектуально подкармливают, которые его понимают. Если он создал этот мир и если этот мир действительно качественный. Если он действительно имеет очень качественные выходы. Понимаете в чем дело: в мире, в котором мы живем, очень легко войти в готовую модель и в ней застрять. Когда я уезжал из России в 73-м году, у меня было пять-шесть друзей. Мы проходили через сложный опыт вхождения в мировые духовные традиции. Восстанавливали нанесенный атеизмом урон. Потом они все, почти без исключения, стали либо священниками, либо дьяконами, либо церковными писателями – естественно, православными, потому что жили в России. В то время это было очень серьезное решение. Очень смелое и на пределе нравственной ответственности. Это были внутренне очень красивые люди. Я вернулся через двадцать с чем-то лет, и опыт моих друзей оказался связанным не вообще с христианством, а с православными институтами. И не вообще с православием, а очень жестко с русским православием. Очень ограниченным, прошедшим через прокрустово ложе советской системы. Вы знаете, что православие, как и другие религии в России, искажалось, подлаживаясь под советскую власть. Все это довольно ограниченный, искаженный опыт и очень похожий на все советское. Поэтому все это не очень качественное. В глубине души они понимают, что это некачественно.
Римас: Да, надо быть немножко помешанным, чтобы выдержать. У меня один друг тоже "поехал", но хорошая такая помешанность, он не стал психом. Его в армии побили очень сильно, он лежал в психушке, потом вышел и опять восстановился. Я с ним говорил, он только икает. Я когда учился с ним вместе, так он единственный сказал: "Я верю в Бога". У него твердая вера, и его абсолютно не волнует ничего вокруг, он чувствует только так. А я чувствовал, что он немножко поехал. Но сейчас уже, я встречал его года два назад, он совсем восстановился, как мне кажется. Он очень спокойно говорит. Совсем чисто. Он очень чистый человек. Человек, который тогда так сказал, когда вся наша группа была из хулиганов. Я в техникуме учился. Металлическая специальность. Он говорил, что его в армии били, но он через все прошел и стал священником. Без книг, без общества, без поддержки, без ничего он вошел в это. И сейчас внутренне он очень счастливый, как я вижу. Все в порядке. Ну, это просто пример.
Аркадий: Пример друзей – это самое важное в нашей жизни. Пример людей, которые рядом с нами. И в этом смысле, мне кажется, для Скайсте важный пример – это пример Виргинии, которая стала, в каком-то смысле, хозяйкой своего мира. Я вас, Скайсте, вижу в каком-то похожем ключе, но в иной обстановке, чем у Виргинии. Я очень хорошо вижу вас ведущей свой дом, своих друзей, свою семью, молодых… Вам надо реализоваться. Иначе вам несдобровать. Потому что сторож и уборщица – это не выход для вас. Вам надо решить и стать хозяйкой, приютить…
Скайсте: Хозяйкой я стала, но сама не причастна к творчеству, и в моем доме нет творчества.
Аркадий: Каждый человек умеет творить. Найдите себя. Если вы не найдете себя, то что же тогда вы сможете дать другим? У вас есть для этого энергия, есть собранность. Это очень важно. Вы можете дать пространство для творчества. Вы можете взращивать души. Для этого вам нужна социализация. Вам надо войти с корнями в общество, в его структуры, в учреждения, во все эти вещи, которые вам до сих пор были противны. Мне кажется, для вас это идеальный путь. Путь покровительства. Вы похожи на человека, на которого двадцать-тридцать человек смотрят с надеждой, и вы их кормите.
Скайсте: Их кормить?
Аркадий: Вы их кормите духовно…
Четвертая беседа 17 июля об образе себя
Аркадий: Я начну с конкретики. Сергей сегодня точно заметил во время перекура там во дворе, что трудно понять, что такое образ себя. Как, вообще, его выделить, что такое образ себя? Подумайте каждый о себе, какой у вас образ себя, и получится что-то очень непонятное и расплывчатое. Образ себя – это фиксированные позиции человека в мире и это определенные ограничения. Образ человека – это его тело, его одежда, его стилистика. Один так сидит, другой этак. У одного так рука, а у другого этак. Это образ. Образ человека – это его атмосфера, его состояния, его роли. Все мы играем роли. Если человек открывает перед нами свои мысли, то это еще и мысли человека. Тогда мы говорим, что это глубокий человек, у него глубокие мысли. Ну, и поскольку все эти вещи – фигура человека, лицо, глаза, его мысли, его чувства, его роли – составляют образ человека, то они образуют его рамку. У каждого из нас есть такая рамка, и мы в этой рамке находимся. Почему так трудно увидеть свой собственный образ? Потому, что весь фокус этой рамки заключается в том, что она все, что мы делаем и думаем, включает в себя. Мы из нее выскочить не можем. Мы смотрим на дом изнутри дома, а не снаружи. И мы не можем увидеть архитектуру этого дома. Мне очень трудно представить свой физический облик. Мне кажется, что у меня каштановые волосы, у меня столько лет были каштановые волосы, и я, глядя в зеркало, с трудом привыкаю, что они у меня седые. Мне кажется, что я говорю уверенно, а на самом деле я говорю очень неуверенно, часто запинаюсь и т.д. То есть мы все время корректируем свой образ. Мы преувеличиваем свои недостатки или забываем про них. Короче говоря, такая деформация неизбежна. И если наш образ состоит, прежде всего, из наших мыслей, наших состояний и наших ролей, то мы, пробуя выйти за пределы этих мыслей, состояний и ролей, придумываем наблюдателя или еще что-нибудь, что опять оказывается внутри нашего образа. Образ себя обладает способностью все, что появляется рядом, затягивать вовнутрь себя.
Наши мысли, наши состояния, наши роли, если их истончить, если трансформировать их, превращаются в двери. Но двери эти обычно заперты, и выйти из них очень трудно. Выход из этого комплекса, который называется "образ себя", и есть то, что мы называем пробуждением. Давайте свяжем это с тем, что мы назвали сознанием и созерцанием. Пробуждение – это освобождение от конкретного потока мыслей, с которыми мы отождествляемся, от конкретного потока переживаний, ролей в ту область, которая больше, чем этот поток, и это взгляд на этот поток со стороны. Человек, который увидел, что человечество спит, что по улице идут спящие люди, – уже проснувшийся. Человек, который увидел, что его собственные мысли абсолютно слепые, что его роли стереотипные, механические и никуда не ведут, он также проснувшийся. Получается, что наши мысли, наши состояния, наши роли – это формы сна. Это старая идея, что мы спим. Мы спим ночью и видим сновидения, мы спим днем и видим сновидения. На самом деле, субстанция сновидений дневных и ночных одна и та же. По сути дела, это тот же самый сон. И сон этот связан с тем, что мы и во сне, и наяву живем очень поверхностно. Мы живем рассудочно. Мы создаем концепции и заменяем переживания концепциями.
Таким образом, наши мысли, состояния и роли оказываются нашей тюрьмой, и преодоление этой тюрьмы и есть пробуждение. Выйти за пределы этой замкнутости очень трудно, потому что мы не знаем образа себя. Знать мы не можем, потому что все, что мы знаем, оказывается внутри образа себя. Вот задача, которую невозможно решить с кондачка. И решение этой задачи связано с особого рода работой с мыслями, с состояниями, с ролями и с переживаниями. Наша жизнь полна переживаний. И эти переживания у нас очень поверхностны и законцептуализированы. Они все контролируются нашим умом. Наш ум создает какие-то ярлыки, которые приклеивает к нашим переживаниям.
Обычно выделяют три уровня переживаний. Их можно назвать мистическим, интуитивным и рациональным уровнями. Мистический – самый глубокий, потом идет интуитивный, потом идет рассудочный. Можно назвать их и по-другому. Можно назвать самый глубокий уровень "основой бытия", или просто – "бытием", или "реальностью". Шанкара называет его "реальностью". Гурджиев называет его "бытием". Это самый глубокий уровень, на который мы редко спускаемся. Это уровень, где кончаются… где уже нет переживаний, где человек выпадает из пространства и времени, из верха и низа и оказывается на горе Аналог. Некоторые из нас имели в жизни либо такие переживания, либо возможность таких переживаний. Это бывает, когда случается несчастье, когда умирает близкий нам человек, когда мы находимся на пороге смерти, или небо обрушилось, или землетрясение, или когда у нас безумная радость, когда какие-то экстраординарные и форс-мажорные обстоятельства. На одно мгновение, на секунду у нас бывает прикосновение к сути и к основе бытия. Обычно люди помнят эти переживания, потому что они потрясающие. И в жизни они бывают… вообще, они бывают очень редко. Отвлекаясь от нашего рассуждения, я хочу сказать, что весь смысл нашей с вами работы заключается в том, чтобы научиться иметь эти переживания без смерти близких, без землетрясений, в обычной обстановке, когда мы пьем чай, когда идет дождь или светит солнышко. Поэтому нам не нужно убивать человека или самого себя, прыгать с крыши или испытать что-то страшное, чтобы прикоснуться к основе бытия.
Теперь посмотрим на второй уровень. Это интуитивный уровень. Тут уже появляются переживания, и они очень высокого порядка. Интуитивный уровень – это высочайший и чистейший уровень переживаний. Когда каждое событие позволяет нам соприкасаться с вечностью, переживать глобальные вещи. Это очень высокое качество жизни, и обладают им немногие люди и в ограниченные периоды времени. Поэты называют это вдохновением. Рене Генон называет это интеллектуальной интуицией. Но есть люди, которые живут более или менее длительно в этом состоянии, в глубокой погруженности в свою интуитивную основу. Не в самой глубокой, где теряются пространство и время, но очень близко.
И, наконец, последний уровень – это уровень профанический, на котором мы живем. Он очень поверхностный, очень грубый, он искажает реальность. Это то, что мы видим каждый день, это обыденность. То, что нас арестовывает, то, что нас сковывает, то, что мешает нам выйти за пределы образа себя. Это набор некоторых готовых мнений, переживаний, ролей и т.д. Большинство людей живет в этой коробочке и выйти из этой коробочки не может. И потому ключом оказывается углубление переживаний и событий нашей жизни. Каждое событие является ключом к пробуждению. Поток событий на самом поверхностном уровне, на третьем уровне, – это сон, сон жизни. Потом идет интуитивный уровень, когда происходит полупробуждение. И наконец, глубочайший уровень, на котором происходит пробуждение.
Ну вот, можно рассуждать так, можно по-другому. Может быть, их не три, а тридцать три уровня, это, в принципе, неважно. А важно, что в каждом событии… Вот сейчас, здесь происходит говорение и слушание, происходит событие. Очень трудно преодолеть этот уровень гипноза, уровень сна, который нас затягивает и убеждает нас в том, что вот мы сидим и Аркадий проводит беседу. Беседа эта складывается из каких-то мыслей, после этих мыслей пойдут другие мысли, потом мы все это свернем и пойдем дальше. Я хочу задать вам вопрос: как нам выйти из этой ожиданной последовательности? И здесь я хочу напомнить вам, что мы параллельно читаем "Гору Аналог" Рене Домаля и что там предлагается классическая модель выхода из тупика. Когда отец Соголь говорит рассказчику: "Смотри, все эти роли, которые я играю в жизни, еда, которую я ем, все это на поверхности, все это повторяется, все это никуда не ведет, и я очень боюсь смерти. Каждая минута – это смерть. Не той смерти я боюсь, которая будет в конце жизни, а той, которая происходит сейчас". Невозможно одолеть гипноз, пока мы не увидим, что эти три вещи: сон, смерть, поверхностное переживание – это одна и та же вещь, которая скрывается за разными словами.
Пятая беседа 17 июля об Артуре
Аркадий: Артур – это группа друзей. Это – группа реализованных людей. Людей, которые сумели создать в себе магнитный центр, сумели стать "интересными людьми". Эти люди заняты собой. Они решают поставленные перед собой задачи. Они могут работать, не встречаясь. Они не зависят друг от друга. Иногда они съезжаются. Слава Богу, сейчас можно выехать из любой страны и въехать в любую страну. Собраться по двое, по трое, впятером и решать свои вопросы. Это не проводники из Рене Домаля, не учителя. Ничего подобного. Это просто люди, которые твердо стоят ногами на земле, а их сердце, их мысли связаны с решением очень больших, я бы сказал, глобальных задач. Сейчас, наверное, не говорят "глобальных". В 60-е годы это было хорошее слово, оно означало не столько земные задачи – глобальная политика, экономика и т.п., – сколько метафизические задачи. Задачи, связанные с нашим временем, с кризисом нашего времени, с будущим.
Сейчас в мире царит идейная пустота, и нет позитивных перспектив. Естественно, их нет ни у каких правительств, их нет у корпораций. Правительства и корпорации – это шакалы, которые грызут все, что только можно сгрызть: культуру, природные ресурсы, промышленность и т.д. Просто хищники, слепые хищники. Старые идеи и перспективы давно исчерпали себя, и человечество вхолостую прокручивает колеса, оставаясь на том же самом месте. И нет никого, кто бы об этом позаботился. Ученые, технологи занимаются своими узкими проблемами: машинами, компьютерами, ракетами. Есть экология, которая должна бы защищать среду, но, как мне сказал один трезвый человек, в следующем веке самые хорошие деньги можно будет делать на экологии, т.е. экология уже давно стала кормушкой, а в новом веке она будет главной кормушкой для хищников. Где-то должна быть точка опоры, точка совести, точка здравомыслия, кто-то должен взять это на себя. Иначе жизнь на земле станет невозможной. Такая точка должна быть внутри семьи, внутри страны, в любом человеческом сообществе. Артур в каком-то смысле берет это на себя и работает над комплексом позитивных перспектив для человечества. И это не просто идеи, но и методы, технологии. Мир сегодня кажется абсолютно неколебимым, неуязвимым, но таким казался и Советский Союз. Так же казалось, что он простоит тысячу лет и никогда трещины не даст. На самом деле, сегодняшний мир еще более хрупкий, чем Советский Союз. Запад абсолютно опустошен. Америка держится на честном слове, потому что расовые конфликты, конфликты полов – мужчин и женщин, конфликты поколений там накалены до предела. Все держится на взаимном страхе и страхе перед системой. Когда случайно один или несколько человек этот страх одолеют, тогда на этом континенте начнется всеобщий обвал, хаос. Наша гражданская война 1917-1920 годов будет детским садом по сравнению с тем, что будет там, когда пошатнется психологический гипноз. Американский пророк Эдгар Кейси предсказывал Америке весьма незавидную участь – правда, он предвидел катастрофы от стихийных бедствий, но это все связано. Он слышал ее неблагополучие и пробовал его предотвратить своими предупреждениями.
Артур поставил перед собой и решает три задачи, за которые сегодня не берется больше никто. Первая задача – это создание современного языка традиций. Языки древних традиций устарели, они почти закрыты для современного человека. Языки новых учений сбивчивы и хаотичны. Пока не возникнет новый язык, невозможно никакое движение, никакое смыслополагание. Вторая задача – это разработка новой парадигмы. Никогда еще Запад и Восток не были в таком вакууме смысла. Будущее не наступит, пока для него не будет отлита форма. Третья задача – это подготовка тех, кто будет нести новую парадигму. Это самая трудная и тонкая из трех неразрывно связанных между собой задач.
Артур состоит из зрелых людей, и он открыт и принимает в себя с радостью и любовью других зрелых мужей и жен. Он не включает в себя подростков, калек, людей, которым нужны компенсации. На самом деле ситуация очень простая. Либо человек использует определенные энергии для своей социальной стабилизации, использует некоторые элементы магии для решения задач своей социальной стабилизации. Либо человек, напротив, забирает у своего социального потенциала то, что он вкладывает в духовное строительство. Артур опирается на людей, которые умеют сочетать и балансировать оба эти плана. Это очень трудно. Но сбалансированный человек создает вокруг себя свое пространство. Он не является пешкой в чужой игре, он является созидателем. Как Соголь из "Горы Аналог". Соголь создал игру и играл в эту игру. И все, кто участвовал в этой игре, были счастливы, потому что это была хорошего качества игра, и там не было конкуренции, а было сотрудничество.
Как связана внутренняя работа с экспедицией? Когда я говорю о самоуглублении, о трансформации, об истончении и очищении переживаний, о прорыве из сна, я постоянно подчеркиваю, что этого одного недостаточно. Зачем была бы нужна экспедиция на гору Аналог, если я могу просто закрыть глаза и проникнуть в тонкий план бытия. Оказывается нет, не могу, у меня нет сил, у меня недостаточно лошадиных сил, чтобы "взять" эту гору. Силы появляются, когда у тебя есть один, два, пять, десять друзей. И когда эти друзья вместе с тобой создают это силовое поле. Когда ты присоединяешься к этому генератору – у тебя появляется реальная возможность справиться с задачей преодоления препятствий, создаваемых инерцией поверхностного потока переживаний.
Когда я в прошлый раз приезжал в Вильнюс, мы работали с самопогружением, и несколько участников той работы здесь присутствуют. Я говорил: "Отнимите внимание у своих органов зрения, слуха, обоняния и т.д. и у своих мыслей, и соберите его в одну точку. Это будет ваш новый орган чувств, орган мыслей, орган переживаний, орган зрения. Попробуйте смотреть друг на друга не глазами, а вот отсюда – изнутри – из этого органа". Теперь вы видите, речь шла о том, чтобы создать интегральный центр для трансформации переживаний, для того, чтобы переживание опустилось на уровень глубже. И для того, чтобы появился какой-то временный баланс. И действительно, многие почувствовали силу, у них появилась точка опоры. Раньше они опирались на свои спонтанные мысли, теперь у них появился кристалл внутри, то самое горчичное зерно, на которое можно опереться. Зерно нового неба и новой земли – ось генератора преображения.
Но вернемся к Артуру, о котором у нас шел разговор. Артур никого не приглашает, но открыт для всех. В него нельзя записаться, нельзя сказать: "Аркадий, запиши меня". Надо стать интересным человеком, чтобы Артур пришел, постучался и сказал: "А можно, я постою рядом или просто поучусь у тебя чему-то?" Артур не накладывает никакой идеологии, никакой формы на вашу индивидуальную жизнь. Реализуйте себя индивидуально, станьте сами Артуром. И Артур будет к вам стучаться, вас приглашать и привлекать. Только через свою жизнь, свою судьбу, свое умение быть не пешкой в чужой игре, а хозяином своей судьбы ты входишь в эту систему со своим почерком и со своей свободой. Обычно ты входишь через какого-то человека, в данном случае я нахожусь здесь как представитель Артура. Я не проводник, а человек, открытый для дружбы, для общих дел и общих интересов, для ваших дел и ваших интересов. Вы можете прийти ко мне с деньгами и сказать: "У меня есть сотня долларов, я хочу их осмысленно использовать, посоветуйте", вы можете прийти с идеей, вы можете прийти с кругом друзей. И я вам не скажу: "Делай то-то, дай мне твои деньги, давай мне твою идею". Скорее всего, я просто спрошу: "Да, хорошо, а что ты хочешь делать с этими деньгами, с этой идеей?" Дальше идет самопроверка, человек сам начинает видеть себя. Если он хочет эти деньги пустить в бизнес, значит, он бизнесмен, но при чем тут Артур? Если он хочет использовать эту идею для социальной карьеры, то он карьерист. Если у него действительно сумасшедшая идея, если он эту сумасшедшую идею сумеет сам реализовать, тогда это человек Артура, тогда он уже с Артуром. Причем под сумасшедшей я имею в виду действительно глобальную, действительно зрелую идею. И тогда происходит простая вещь: вы дружите либо со мной, либо с другим человеком, вы выходите на другой уровень активной самореализации, и вам просто не нужен чужой Артур – вы обнаруживаете, что в Вильнюсе уже есть два других артуровских человека. А может быть, один в Питере и один в Нью-Йорке. И вы окажетесь связанными друг с другом, и это уже есть Артур. Вы будете сочетать свои идеи и свои средства, свои силы и свою любовь. И возникнет то, что спонтанно возникало на наших занятиях полгода назад, когда люди, которые работали со мной вместе пять дней, начинали любить друг друга, потому что одного уже не раздражали голос, или форма носа, или форма уха другого. Возникало сущностное притяжение. Один видел другого, как мы видим тех, кого мы любим, видел сердцем.
У Артура есть несколько ключевых принципов. Главный – это сознательная симпатия и дружба, когда человек приятен, близок, дорог. Артур держится не на идее, а на дружбе, когда хочется видеть человека и это просто радостно. Я звонил недавно одному артуровцу и говорил, что я хотел бы приехать к нему и помочь, но у меня сейчас трудно с деньгами. Он говорит: "Деньгами я помогу". Я спрашиваю его: "А нужно приехать?" Он отвечает: "Не нужно, но радостно". Он плохо знает русский язык. "Не нужно, но радостно". Мы решили отложить эту встречу, потому что пока это не нужно. Если бы было нужно, деньги бы мы нашли. Слово очень хорошее: дружба. Тепло сразу.
И второе слово – это инициатива, великое слово. Она заключается в том, что человек подходит и что-то делает для тебя, что-то спрашивает, а не ждет, что на него свалится само собой. Это очень важно – проявить инициативу. Очень много дружб и артуровских отношений завязывалось после того, как человек подходил и говорил: "Меня зовут Игорь, у меня такая-то идея, работа. Как мне быть и не могу ли я быть полезен?" Очень хорошая форма: я бы очень хотел быть полезным.
Третий принцип Артура – это такт. Это один из важнейших принципов, может быть, один из самых важных. В Артуре нет агрессивных людей. Уважение к чужой территории, чужому времени, чужим силам ценится очень высоко. Одно из важнейших артуровских качеств – такт, тактичность, дистанция. Потому что некоторые люди так тебя любят, что они тебе буквально дышать не дают. Нужно учиться давать пространство другому, не душить своей любовью.
Я дал вам сегодня много материала для мыслей, для инициативы и напомнил о такте. Все то, что я говорил сегодня, – это материал для самоанализа – каждому. На самом деле нужно начинать с вопроса: "А чего я хочу?" А потом появляется второй вопрос, еще более интересный: "Кто я?"
Шестая беседа 18 июля о серьезности
Аркадий: Вот уже несколько дней я смотрю на обстановку, которая складывается здесь. Меня, как человека практического, больше интересуют не идеи, а то, что мы делаем здесь, и то, чего мы с вами не делаем. Сегодня пришло время проанализировать, что здесь происходит. Я буду откровенен. Я вижу, что все очень уютно играют здесь свои роли, мало кто пробует выйти за эти роли, изменить контекст. Как вы сами оцениваете свою серьезность – не серьезность намерений, а серьезность усилий? Я оцениваю серьезность ваших усилий очень невысоко. Я не вижу реального усилия, а я внимателен к этим вещам больше, чем к чему-либо. На поверхности все гладко, ни одной шероховатости. Вот у Скайсте много шероховатостей, ну у нее, слава Богу, всегда шероховатости. Все остальные социально очень сбалансированные и красивые люди, но не больше того. Я предлагаю вам подумать о том, что вы потратили уже четыре дня и не сделали никаких реальных усилий. Когда мы с вами встречаемся, когда мы говорим друг с другом, мы похожи на фонарики, которые светят легко и радостно, выбрасывая из себя свет. Я почти не вижу людей, кроме очень немногих, у которых фонарики повернуты вовнутрь. То же происходит и в плане взаимодействия со мной. Первым делом это видно по тому, как человек тебя разглядывает. Если человек смотрит на тебя как баран на афишу, значит, он баран, разглядывающий афишу. Смотреть надо в себя, а не на меня и не друг на друга. Смотреть надо всегда вовнутрь себя. И только лишь установив там, найдя там точку устойчивости, оттуда можно начинать смотреть на меня и друг на друга. Надо забрать энергию у глаз, ушей и ума и направить ее в глубь вашего существа. Уже оттуда происходит восприятие мира.
Когда мы собираемся, когда мы встречаемся, между нами должно возникать поле, должна возникать магнитная дуга. Я не вижу этого. Когда мы сидим за столом, у нас должно быть пространство, соединяющее отсюда вот сюда и вот туда. С минуты пробуждения – максимальная концентрация на всем, что происходит, на внешнем и во внутреннем планах. При этом я советовал притворяться, что ничего не происходит. Но мы слишком хорошо притворяемся, так что у нас действительно ничего не происходит. Если нужны индивидуальная настройка или консультация, подходите ко мне и говорите мне об этом. У нас здесь такой приятный дом отдыха и там такой приятный палаточный лагерь, когда нет дождей. Все это очень хорошо, но ради этого не стоило вообще сюда приезжать.
Я хочу, чтобы вы подумали об этом. Попробуйте каждый, помимо всего прочего, найти определенную служебную роль по отношению к другим или другому. Смотрите, как это происходило в "Горе Аналог" на яхте "Невозможной": один готовил, другой изобретал, третий еще что-то делал. Это помимо того, что они принесли свои деньги, снарядили корабль. Бивер предоставил свой корабль для экспедиции. Вы пока еще не отдали своего корабля. У нас как будто еще нет своей территории. Все у нас очень респектабельно. Я понимаю, если бы мы притворялись и играли в эту респектабельность, но у каждого из нас респектабельность на первом месте.
Перед каждым из нас стоит задача прорыва. Но может быть, эта задача не для всех? И возникает вопрос, который задала Скайсте: "А что делать, если у меня нет таланта?" Во-первых, я не верю, что у Скайсте нет таланта и что у кого-нибудь здесь нет таланта. Иногда мы не знаем своего таланта, иногда мы недостаточно энергичны, чтобы этот талант заставить работать. А если вы действительно не знаете своего таланта, тогда станьте благородными слугами тех, кто знает и нашел свой талант. Вы же служите своим детям, своим любовникам, своим любовницам, своему боссу. Мы служим всему, кроме самого главного, мы не служим задаче прорыва. А служить ей можно либо через талант и отвагу, либо через того, которого мы любим за его талант, за его отвагу, за то, что он решился, отказался от многого и реализовал главное. Слуга – это звучит гордо! В этой позиции нет ничего унизительного. Родители знают, что они служат своим детям. Мы не устраиваем здесь школьного процесса с уроками, с технологиями, медитациями, заданиями. У нас нет никаких формальных медитаций, формальных курсов – и не будет. Зарасайская жизнь является нашим учебным пособием. Здесь и, когда мы вернемся домой, дома наши учителя – это наши обстоятельства. Если мы не умеем видеть свои обстоятельства, то тем хуже для нас. Каждое событие в нашей жизни – это подсказка. Каждому человеку дается та самая жизнь, которая ему нужна, которая является максимально эффективной для его развития. Каждая секунда вашей жизни, та, которая прошла, и та, которая еще предстоит – все ваши болезни, встречи, несчастья, удачи, каждая секунда каждого дня на протяжении всей жизни предлагает вам самую оптимальную обстановку для творчества. Родители, школа, соседи – буквально все. И встречи особенно важны в этом смысле. Споткнулся, разбил колено, разбил нос – оказывается, именно это было нужно, именно с этой точки я могу начать восхождение на гору Аналог.
Седьмая беседа 18 июля о фоне и переднем плане
Аркадий: Нам очень важно осознать себя как работающую группу, как конкретное пространство. Я бы хотел, чтобы сегодня мы с вами вспомнили нашу работу прошлого года и попробовали создать большой кристалл и держали бы это пространство с новыми людьми, принимали бы их уже в это пространство. Это очень важный переломный момент. Мы целую неделю наращивали это пространство бессознательно, а сейчас пришло время сделать это сознательно. И я хочу, чтобы в течение сегодняшней беседы, каждый из вас самостоятельно опробовал эту практику самопогружения, глубокого ухода в себя, так чтобы мой голос звучал для вас лишь отдаленным эхом, чтобы звук костра, окружающая вода, деревья, небо – все стало сейчас частью нашего опыта. И, после этого, мы попробуем увидеть нас всех как единое живое пространство, как целый организм, целое существо, и это ощущение мы сохраним до конца нашего пребывания здесь.
Все, что я хочу вам предложить сегодня для размышления, это мысли, так или иначе связанные с этим, нашим общим пространством. Наверное, те, кто читал о Рамане Махарши, помнят его идею фона и переднего плана. Вся наша жизнь строится по принципу переднего плана и фона. Из тысячи тысяч вещей мы выносим что-то на передний план, например, мою речь или яркий костер перед нами, а все остальное становится фоном. И как правило, чем человек поверхностней, тем важнее для него передний план. Элементарный пример: клоун в цирке. Все смотрят на клоуна, и про все остальное забывают. Здесь есть некая однобокость, потому что в жизни то, что мы называем фоном, и то, что мы называем передним планом, на самом деле определяются так очень условно, и то, что для одного передний план, то для другого фон, и фон этот может нести в себе очень важную информацию. Так движется человеческая мысль: те, кто сумеют заметить в фоне определенный содержательный элемент, вытащить его из фона и сделать передним планом, являются создателями новых учений, новых теорий, нового искусства. То, что мы называем фоном, несет в себе огромную потенцию, и мы себя часто обкрадываем, концентрируясь на переднем плане за счет полного или частичного небрежения к фону.
В этой связи я хочу поговорить о природе нашего мышления. Вчера я услышал отголосок впечатления, что, дескать, то, что здесь говорится, интересно, но не конкретно. И нет ясности относительно того, что же надо делать. Когда я в прошлый раз работал в Вильнюсе с группой людей, то я давал очень конкретные ориентиры, а сейчас как будто бы происходит что-то другое. Опыт, который я принес в прошлый раз, это опыт сердца, это опыт бхакти, опыт сущностного центра, который мы открываем в себе. Бхакти – это путь любви, путь сердца. В этот раз я предлагаю вам путь джнани, путь знания, путь ума, путь интеллекта и интеллектуальной интуиции. И очень важный элемент этой практики заключается в том, что никому не дается конкретных указаний. Ну, разве что человек очень попросит. Каждому предлагается быть своим собственным учителем и определять для самого себя, что ему нужно.
Я вчера сказал несколько слов о том, что мы живем здесь очень беспечно и легкомысленно. Речь шла о том, что уровень внимания у большинства мне показался невысоким. А ведь мы говорили с вами о том, что с момента пробуждения до момента засыпания мы будем использовать время до предела. Что же мы делаем все это время? Мы живем как бы обычной жизнью, у нас нет специализированных практик, но мы делаем саму эту жизнь сплошной практикой. По-прежнему, у нас остаются беседы. Но мне и это кажется излишним, мне бы хотелось, чтобы я меньше говорил, чтобы мы меньше рассчитывали на способ познания при помощи вопросов и ответов. Вопросы и ответы – это очень ограниченный способ познания. Но, видимо, мы еще не умеем жить без ежедневных бесед, без концепций, без вопросов и ответов. На самом деле, больше всего можно получить не через слова, а через молчаливый контакт. Мы говорили с вами об образе себя, о том, что мы видим себя совсем не так, как нас видят со стороны – со стороны нас видят намного лучше. Наш образ себя составлен из нашей одежды, нашего тела, поведения, наших состояний, наших мыслей и ролей, которые мы играем. Мы говорили о том, что эти вещи, тело, состояния, мысли, роли иллюзорны, что они постоянно меняются. Мысли не субстанциональны, они к нам имеют очень мало отношения: не мы ими, а они нами владеют. Представьте поток пузырей, который несется по воде, неважно вверх или вниз. Мы не можем сказать, что это моя мысль, скорее, я принадлежу мысли. Точно так же мы не можем сказать, что моя душа болит или моя душа поет. Чья душа? Что такое я, у которого есть мысли, душа, состояния? Нет никакого "я", а есть поток мыслей, поток состояний, набор ролей. Мысль – это пустой пузырь. Он рождается, он растет, он лопается. Мысль зарождается, она несет какую-то энергию, она умирает, потом идет следующий пузырь, следующая мысль. Наша жизнь состоит из таких пузырьков, которые называются впечатлениями, переживаниями, состояниями, ролями. Но мы можем пробиться через этот поток пузырьков, поток снов. Мы можем пробудиться. Говоря иначе, мы можем уйти от иллюзорного поверхностного состояния в состояние глубокое, где нет наших обыденных переживаний, мыслей, ролей. Мы можем это сделать двумя способами. Тут очень тонкий момент. Мы можем войти в мысль или войти в щель между двумя мыслями. Войти в мысль – это проследить, как она родилась, как она набухла, как она угасает. Потом следующая мысль. Следишь за ними как за пузырями, как за волнами. И точно так же мы можем войти в промежуток между мыслями. Всегда есть зазор между мыслями. Мысли движутся как стадо баранов, между ними всегда есть небольшое пространство. На самом деле и промежутки между мыслями, и сами мысли пусты. Ни то, ни другое нам не даст никакого удовлетворения, потому что в них нет субстанции, в них нет реальности, это все сновидения. А что же тогда не сновидение? Не сновидение – это глубина бытия, в которой нет ни пузырьков, ни пространства между пузырьками. Она открыта, пуста и безмолвна. Настоящая мудрость открыта, пуста и безмолвна. Там нет вопросов и ответов. Она включает в себя и мысли, и состояния, но включает как очень поверхностный, профанический слой. Большинство из нас думает, что их состояния, их мысли – это и есть единственная реальность. Но это множественная иллюзия. Единственная реальность – это огромное небо, это огромное сознание, которое безбрежно, безмолвно, открыто для всех мыслей. И, возвращаясь к идее Романа Махарши о переднем плане и фоне, я бы сказал, что фон, если открыться ему, намного ближе к реальности, чем передний план. Передний план – это вульгарная профаническая реальность, это клоун, который пляшет перед вами и изображает ваши собственные смешные стороны. А фон огромен и безбрежен. И мы здесь учимся слушать, видеть, чувствовать эту огромную безбрежную реальность, в которой не имеет значения наличие или отсутствие мыслей. В эту реальность лучше всего заглядывать не через мысли, а через щель между мыслями, через пустой зазор. Если просто сесть, лечь, встать, закрыть глаза и сконцентрироваться на этой щели между двумя пузырьками, попробовать расширить зазор между двумя мыслями, то мы с вами увидим и услышим очень мало. Мы услышим жизнь нашего тела, какие-то пульсации, работу желудка, дыхания и кровообращения. Мы услышим проезжающую по дороге машину, чье-то покашливание, треск догорающих дров. Мы очень мало услышим. У нас возникнет интервал, пауза. Как будто бы машина остановилась на красный свет: мы стоим и ждем. Мы боимся таких пауз, потому что они пусты и несодержательны для нас. Но они не пустые, они как раз самые содержательные. Мы слепнем, когда мы попадаем в зазор между переживаниями, в паузу между событиями. Мы слепнем ночью, когда мы спим. Мы там ничего не знаем, не видим. Иногда приснится непонятный сон. Но темнота и ослепление – это, на самом деле, наше собственное ослепление перед реальностью. Вот здесь, в этой темноте, в этой пустоте, в этой паузе надо копать. Потому что, когда мы прозреем, когда наши глаза привыкнут к темноте, мы увидим, что это не темнота, а слишком яркий свет. Природа мыслей похожа на природу света. Если мы будем с момента пробуждения до момента засыпания целый день слушать реальность, не выделяя передний план, не вырывая его из целого, если мы будем в созвучии с дымом, огнем, с рябью, пробегающей по воде, с собеседником, с шумами и запахами, окружающими нас всегда и везде, если мы впустим в себя полноту того, что нам дает жизнь, то мы станем другими людьми, у нас будет совершенно другой опыт. При этом не теряется и передний план, он остается, но играет такую же роль, как лампочка, которую вы зажигаете днем. И без того светло, но вы еще зажигаете лампочку, она не мешает и не помогает. Передний план – это лампочка, а фон – яркий, полновесный, полноцветный день. Вот одно из многих конкретных заданий для того, чтобы перестать жить поверхностно и уходить на все большую и большую глубину. Не бойтесь пустоты, не бойтесь пауз в вашей жизни. Если вам очень дороги ваши мысли, войдите в свою мысль и растяните ее. Пусть она будет длинная-длинная, пусть она не мелькает, пусть она будет органичная. Проследите, откуда она пришла, пусть она живет долго, пусть она умрет, когда придет время. Не привязывайтесь к ней, пусть придет другая мысль. Всмотритесь в эти пузырьки, и вы станете мудрыми, если вы будете смотреть и на то, что заполняет жизни других людей, как на пузырьки. Я говорил уже, что между нашими переживаниями во сне и в бодрствовании нет субстанциональной разницы. То, что мы видим во сне, сделано из той же самой материи, что и наяву. Только в бодрствовании мы очень фиксированы, мы испуганы, мы хватаемся за реальность, хотим, чтобы она была твердой и делаем ее твердой. А во сне мы как бы отпускаем свои состояния и мысли. Необходимо это умение отпускать мысли, отпускать переживания, давать им пройти, не цепляться за них, не пугаться их, но радоваться им, смотреть на них, как на облака. В состоянии бодрствования они больше затягивают, заколдовывают, чем во сне. Во сне они более свободны и летучи, и там происходят фантастические вещи: перескок через время, встречи с умершими, какими-то диковинными животными. Там совсем другое пространство, и наш контроль во сне не такой жесткий, там другая логика, хотя субстанция та же. Очень трудно отпустить мысль, отпустить наблюдателя, отпустить координатора. Пусть он гуляет, пусть он делает, что хочет, его можно уволить с работы, он не нужен. Нет никакого координатора, который бы координировал мои мысли. Координатор – это дополнительная мысль, это та же самая мысль. Нет мысли, свободной от мысли. Поэтому не стоит цепляться за это "я", каким бы оно ни казалось привлекательным. Нет ничего, кроме этого проплывающего радостного светового потока, и нет никакой другой цели, кроме как дать этому потоку нестись, куда он хочет, с его собственной скоростью, т.е. освободиться от этого потока и войти вместе с ним туда, где нет ограничивающих условий социума, пространства, времени. Это может пугать, как будто бы я призываю вас войти в пустоту и темноту. Но я только что говорил вам, что эти пустота и темнота только на первый взгляд пустота и темнота. Потом вы привыкаете, как в темной комнате привыкают ваши глаза, и вы начинаете различать предметы: диван, стол, окно… А потом оказывается, что на самом деле эта темная комната – ярко освещенный зал. Вот это уже просветление, это уже понимание того, что мы живем в темной комнате, что мы живем в каморке, а нам принадлежит огромный трехэтажный дом. Надо выйти из этой каморки, расправить плечи, освоить залы, коридоры, лестницы, этажи. Такая конкретная концентрация возможна на одной-единственной мысли, на природе мысли, на природе одной конкретной мысли, которая зарождается у вас в голове, и на пространстве между мыслями, и на определенном ритме чередования мыслей и пауз. Это природный ритм, и в этом ритме мы можем что-то делать, мы можем раздвигать, сдвигать, растягивать мысли, откупоривать, открывать щели между мыслями, входить, выходить. Я говорю о мыслях, но то же самое касается и состояний, ролей, всего мира переживаний. Это все иллюзия, и надо научиться жить с иллюзией, но не в ней. То, что я говорю, это материал для размышлений и материал для практики. Это можно сказать по-другому, другими словами и образами.
Вот чем я хотел сегодня с вами поделиться. Если у вас есть другие идеи для вашей конкретной ежедневной концентрации, то вы, естественно, проверяйте, испытывайте их, если нужно, советуйтесь со мной индивидуально, но не забывайте, что время идет. Очень важно, чтобы в этом наработанном пространстве (а мы все же что-то наработали, мы собрали в одну кучу большой и разнообразный опыт, включая опыт Рене Домаля и его друзей), чтобы собранное нами сокровище не лежало в слитках, а было бы расплавлено и работало на каждого из нас.
Если есть вопросы, пожалуйста. Если нет, то… стынет чай, бежит неумолимое время.
Андрей: Роль, которую играешь, можно проследить, можно проследить, откуда она взялась, но получается еще одна роль – роль следящего, наблюдателя. Опять хватаешься за роль созерцающего, концентрирующегося на пупок после нервного рабочего дня. Может быть, вообще оставить эту разрушающую суету и сесть в медитации под деревом?
Аркадий: Об этом я и говорил. Надо отпустить наблюдателя. Есть роль, есть наблюдение за этой ролью, и есть сознание этой роли. Оно больше этой роли. Нет никакого наблюдателя, нет никакого "я", которое наблюдает за этой ролью, но есть сознание, которое вмещает в себя эту роль. Если есть роль, то есть постановщик всего. А это не новая роль – это большая рамка, это то небо, по которому проходят облака, это то сознание, в котором есть мысли, это не наблюдатель – это пустота. Вообще-то, я говорю о вещах довольно странных. Этот "ненаблюдатель" не боится смерти, он проходит через сон, он пустой, он не задерживается в этой сети, не ловится в сеть. Потому что он пустой, у него нет формы. Формы появляются на поверхности, как пузыри на поверхности чистой воды, и образуют все наши конвульсии, радости, страдания, ожидания, весь поток наших нерешенных проблем. Когда это все затихает, появляется совершенно другой уровень восприятия. Что касается сидения под деревом, то буддисты, например, говорят, что надо обязательно заниматься сидячей медитацией. Но здесь возникает привязка к определенной технологии, которая предлагается всем. А вот это освобожденное, отпущенное состояние, с которым мы с вами работаем, – оно какое-то очень пугающее. Вроде бы простое, обыденное состояние, вроде какой-то пустяк. Но тут другая логика, другая жизнь. Наша жизнь похожа на бурлящий водоворот воды. И когда говоришь этой воде: "Сначала успокойся. Успокоишься, тогда в тебе отразятся небо и звезды", – вода отвечает: "Зачем мне успокаиваться? Мне некогда успокаиваться, некогда отвлекаться от текущих дел и забот". Но тогда ты никогда в своей жизни не увидишь ни неба, ни звезд, ни другой реальности. Успокойся сначала. Покой – самое главное условие всего. Но у нас с вами нет возможности сидеть месяц под деревом и наблюдать за своим пупком, нам надо принести дров и растопить костер, а потом сделать еще более сложные вещи в своей жизни. Поэтому – "жить надо". И надо в то же самое время использовать каждый момент жизни для того, чтобы видеть звезды, отражать небо, солнце. Вся жизнь – это пупок. Оттуда идет жизнь. Каждый человек может вернуться к основе бытия, которая есть пупок. При этом не надо терять и поверхностный уровень, он не теряется, он остается. Мы это умеем делать. Мы иногда умеем решать сложнейший вопрос и готовить яичницу. Мы можем две вещи делать сразу. Это в нашей природе. Тем более, что здесь речь не о двух вещах, а о качественном делании того, что мы делаем обычно. Мы готовим чай на костре. При определенном умении этот чай может стать ключом к пробуждению. Есть знаменитая фраза Гурджиева о том, что "в этой тарелке супа вся мировая мудрость и энергия, надо только уметь ее извлечь из этой тарелки". Все уже есть в этой тарелке супа, в этой чашке чая. Но вот как извлечь это "все" из глубины? Мы к этому и подходим сейчас с разных сторон: через проблему жертвы, через проблему платы, через проблему экспедиции, через переживание пустоты. Мы нарабатываем контекст. А что каждый будет делать с этим контекстом – это уже вопрос индивидуальный. Но только не ждите, что я вас буду учить какой-то методике, психотехнике. Ничего этого не будет.
Как мы все это сумеет использовать – вопрос открытый. Но я очень легко ко всему этому отношусь: это не для всех, это всем не нужно, это нужно тем, кому нужно, а всем это вредно. Кто-то из-за этого голову себе разобьет, а кто-то даже пальцем не шевельнет, и правильно, что не шевельнет.
Хотелось бы, чтобы в нашем общении было как можно меньше слов и концепций и чтобы было все больше и больше пауз, минимум болтовни и максимум взаимодействия, интуитивного общения и понимания. Тоже хорошо: сидят люди и молчат.
Восьмая беседа 19 июля о блаженстве и открытости
Аркадий: Если попробовать охарактеризовать в целом, что мы делаем здесь в течение недели, я бы это назвал переходом к более зрелому существованию по сравнению с тем, что мы делали весной, когда я приезжал в Вильнюс. Я уже говорил, что то, что мы делали весной, можно назвать, пользуясь индуистской терминологией, путем бхакти – путем любви, сердца, преданности, блаженства, а то, что мы делаем сейчас, это больше путь джнани, – путь знания, открытости, ума, интеллектуальной интуиции, интеллектуального прорыва. У нас у всех есть и ум, и сердце, поэтому мы здесь должны работать и с тем, и с другим. Сегодня я хочу предложить другую интерпретацию того же самого процесса расширения нашего опыта, пользуясь понятиями блаженства и открытости. Я вам говорил весной, что мы должны найти у себя центр, сущностной центр и что эта точка является центром радости и блаженства. Найти в себе устойчивую точку углубленного переживания каждой минуты нашей жизни, интенсифицировать его за счет того, что мы собираем все переживания в одной точке. И это можно назвать путем блаженства.
Мы с вами исследовали путь блаженства, теперь я предлагаю вам испытать путь открытости. Этот путь еще можно назвать путем стирания пыли. Мой коллега был в Японии, в секте Тенрике. Это новая религия, и они практикуют стирание пыли со стен, с пола, с перил. Это – духовная практика, когда сотни молодых людей и девушек ползают по полу и стирают пыль с деревянных балконов храма. Вот такой путь я предлагаю вам сегодня. Пыль – это наши мысли, это наши обыденные состояния, это наши роли. Стирание пыли делает поверхность зеркальной, дает нам чистое переживание, дает нам открытое переживание, чистое сознание без ума и без мысли.
Эта идея, может быть, пугающая для некоторых из вас, особенно для только что приехавших. Протирать поверхность, очищать поверхность своих переживаний, убрать все, что заполняет эту поверхность, оставить пустое зеркало, пустое пространство, которое раньше было покрыто пылью. Можно подумать, что я призываю вас вообще отказаться от всего, от ваших увлечений, от любви, от забот, – нет, все это остается, но остается на другом уровне, появляется новый уровень. И, хотя я много раз говорил, что это не для всех и что только немногие в этом нуждаются, это утверждение – тоже утверждение провокационное, как и многое из того, что я говорю. На самом деле, задача каждого человека заключается в том, чтобы раскрыть свою подлинную природу. Подлинная природа человека раскрывается тогда, когда наносная стирается. Но путь блаженства – это путь углубления нашего опыта; путь открытости – это путь преображения нашего опыта. Я боюсь, что я говорю сейчас очень неясно и что намного понятнее было то, что я говорил весной. Я говорил: соберите все свои сущностные силы в одну точку. Было легко себе представить, вообразить себе какую-то точку, но потом я говорил, что на самом деле эта точка не здесь, а совсем в другом месте и вообще даже никакой точки нет. И вы понимали, что, действительно, это вспомогательная ступенька, которая помогает нам сосредоточится вот здесь, в груди, собрать туда свое зрение, слух, мысли.
Сегодня я вам говорю, что на самом деле эта точка тоже является пылью. Эту пыль нужно стереть. И все наши переживания, блаженства, ожидания и страхи являются пылью. И что серьезным является не блаженство, а открытость. Когда я говорю слово "открытость", я имею в виду состояние, которое глубже, чем наши мысли, глубже, чем наши интуиции. И потому главная мысль, которую я предлагаю вам сегодня, – это мысль о том, что высшие состояния, которые нам иногда даются – переживания музыки, переживания природы, переживания любви, – они тоже являются пылью. Они тоже являются состояниями в ряду состояний. Они тоже замыкаются на том уровне, на котором мы постоянно живем. Я говорил вам о промежутке между двумя мыслями. Это легко очень проследить: вот у меня одна мысль, вот у меня другая. Наши мысли живут не по одной штуке и не по две, они приходят большими гроздьями, приходит ком мыслей, и этот ком, как волна, накатывает на нас, а потом отпускает. Если вы проследите за вашими мыслями, они как большие волны, как большие приливы. Иногда этот прилив длится час, через час вдруг придешь в себя и… Что это? О чем я сейчас думал? Был какой-то поток мыслей, волна мыслей, ком мыслей, мешок мыслей. Вспомнить их невозможно, потому что не мы их создавали, а они нас несли. Нас несла волна мыслей. Потом эта минута осознавания проходит, и начинается новый поток мыслей. Особенно когда гуляешь один, или перед сном, когда ты один, тебя захватывают эти волны. Очень трудно остановить этот поток и взять в свои руки одну мысль или один образ. Очень трудно найти щелку между двумя мыслями, войти в эту щелку и расширить ее. Мы говорили здесь о наблюдателе, который это все делает. То есть мы сделали наблюдение о наблюдателе, уже два наблюдателя: один наблюдает за мыслями, а другой наблюдает за наблюдателем. Это все ерунда. Наблюдатель, надсмотрщик, третий, пятый и двадцать пятый ничем не отличаются от наших обычных мыслей. Мы не можем выскочить и поставить президента над нашими мыслями. Мы думали, что таким главным президентом является мое "я", но мое "я" – это образ меня, который у меня есть. Мы эти мысли продумывали, вглядывались в них. Мысль об "я", об образе себя, о мыслеобразах "я", большого "Я" или маленького "я", какого угодно, мы превращали в очередную мысль, в очередную концепцию.
Мы все превращаем в концепцию. Это свойство нашего ума. Превратить в концепцию – это значит выскочить на поверхность, пробкой выскочить на поверхность. Какую бы мы ни сделали пробковую фигуру под водой – эта фигура выскочит на поверхность. И станет плоской, станет пылью. Вы видите, что и наблюдатель становится частью нашего поверхностного опыта, и блаженство, и транс, и экстаз, любое состояние мы превращаем в пыль. Пыль эта не приносит удовлетворения. Тогда мы хотим ее стереть и познакомиться с тем, что находится под пылью. Вот этот мир под слоем пыли мы назвали "основой бытия" или просто бытием. Может быть, это надо перевести в христианские понятия, чтобы было понятнее. В христианстве, вслед за иудаизмом, говорится по-другому. Там говорится, что когда-то человек жил в раю, потом он совершил грехопадение, он пал и оказался в худшем месте. Он был в хорошем месте, а оказался в худшем. Он потерял доступ в хорошее место, и ему надо вернуться туда. Он потерял общение с Богом. Бог в христианстве – это хозяин хорошего места, и Бог – это полнота всего, Бог – это "всяческая во всем".
Сейчас, пользуясь противоположной, апофатической терминологией, мы говорим о пустоте. В буддизме пустота – это сунья, но сунья это также и полнота всего. И это другая, глубинная сторона наших мыслей. Хорошо, что же нам делать? Раньше мы знали, что надо создать в себе магический кристалл и нести его в себе. И этот кристалл помогал нам в нашей ежедневной жизни: дома и в самых разных ситуациях он был нашей опорой.
Что же конкретно мы можем делать сейчас? В прошлый раз мы говорили о фоновом восприятии мира. А сегодня мы отправились на далекий уступ нашей горы – полпути на машинах, полпути пешком, и перед тем как мы тронулись пешком, я, остановив всех, сказал: "Постарайтесь пройти путь максимально глубоко, ощущая себя и мир". Я боюсь, что эти слова не всегда понятны. Воспринимать себя глубоко – это значит воспринимать себя не через призму наших понятий, а отпустить наши понятия и воспринимать себя как чистое пространство. Пусть наши понятия гуляют сами по себе, пусть они нас не сковывают. Когда мы идем по тропинке, мы обычно видим небольшой участок пути у себя под ногами. Время от времени мы поднимаем глаза и видим перед собой перспективу: чуть-чуть дальше, чуть-чуть ближе, иногда мы думаем, что это красиво, иногда мы думаем, что это некрасиво, иногда бывают влажные тропы, и мы думаем, что это неприятно, иногда раздается какой-то звук.
Начну с того, что, когда мы движемся, когда мы идем, мы не слышим сами себя. Мы просто идем, как люди обычно идут. Нет правды в том, как мы идем. Мы должны идти так, чтобы каждый шаг был молитвой. Мы должны молиться ногами. Движения наших ног должны быть молитвой. Может быть, мы будем идти очень медленно и создадим неудобства для остальных, но человек, который пробует жить открыто, к сожалению, создает неудобства и себе, и другим. Я однажды видел буддийского монаха, который просто шел. Двадцать минут он просто шел по дорожке. Это было одной из самых прекрасных вещей, которую я видел в своей жизни. Ноги двигались. Эти ноги были умнее, чем голова иного человека. Это была прекрасная сосредоточенность и в то же время легкость и полное владение собой, это было небесное движение. Он не спешил и не шел слишком медленно. Он шел в своем собственном ритме. Вот вам маленький пример того, что вы можете делать. Вы можете то же самое делать и руками, и глазами. То же самое вы можете делать и со своими состояниями и со своими ролями. Нам не нужен наблюдатель. Человек, который шел по дорожке, не наблюдал: "как я иду". Ну, как я иду? Он не смотрел со стороны на себя. Он ушел в глубокую пластику и правду движения ногами. Каждый день мы делаем миллион движений: мы умываемся, мы едим, мы дышим. И каждый из нас смотрит: "как я держу нож, в какой руке у меня вилка, правильно я держу или неправильно?" Мы внимательны к каким-то вещам. Но мы не научились делать то, что мы делаем, глубоко и сосредоточенно. Мы можем и должны этому научиться.
Итак, я продолжаю разговор о пути блаженства и пути открытости. Путь открытости – это когда понимаешь, что блаженство – это помощь, но это все равно пыль. Открытость – это тот рай, о котором говорят христиане и мусульмане, это та полнота преображенного бытия, к которой мы все стремимся.
Почему я вынужден так много говорить – потому что у меня нет слов, потому что слова описывают только пыль, настоящие вещи слова не описывают. Я говорю сейчас о настоящих вещах, о реальности. Нет слов для реальности. У нас нет слов о реальности, потому что мы далеки от реальности. И у нас нет нужды в этих словах. Мы не знакомы с этой областью. Эта область избегает концептуализации, вербализации. Как только мы набрасываем на нее сеть слов, в этой сети ничего не оказывается. И мы говорим: "пустота". Все есть пустота, все есть пыль. Та же пылинка может стать огромной скалой или живой рыбой. И слава Богу, что реальность бежит от концептуализации. "Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что". А если и знаю, то я не могу тебе сказать. Потому что когда я тебе скажу, то слово убьет мое знание. Слова убивают наши знания.
Виктория:А первичный язык?
Аркадий: Первичный язык потерян нами. Это язык архетипов, это язык символов. Что такое андрогин? Кто знает? Это существо, в котором соединены качества мужчины и женщины. Как вы представляете этого андрогина? У вас есть опыт андрогина? Какой он? Шаровидный и у него качества мужчины и женщины. Мужчина и женщина – это два архетипа. Мы все разделены на мужчин и женщин. Мы несем в себе мужское и женское. Китайцы говорят – инь и ян. Сущностное и субстанциональное. Мужское – сущностное, женское – субстанциональное. Но это слишком сложно. Может быть, вы это понимаете, а я до конца эти слова не понимаю. У меня нет опыта. Мы видим, что есть мужчины, есть женщины, но почему в мире есть мужское и женское? Что это? Как они друг с другом взаимодействуют? Почему мужчины стремятся к женщинам, а женщины – к мужчинам? Почему мужчина ищет одну женщину, и перебирает десять и двадцать, потому что он не нашел одну, и наоборот, женщина ищет мужчину? Что это за две половинки, которые были когда-то разорваны, разрезаны и ищут друг друга, чтобы слиться и образовать высшее женско-мужское, мужеско-женское целое. Какое целое образуется, когда мужчина обнимает и целует женщину. Что образуется? Где это целое? Образуется ли что-то? Да, образуется, когда присутствует глубина и полнота события. Когда нет наблюдателя. Когда мужчина и женщина наблюдают за собой и за другим в этот момент, то ничего хорошего не получается. Это то же самое как наблюдать себя, как ты идешь. Вот я наблюдаю, как мои ноги поднимаются и опускаются, как я иду по тропинке. Тоже ничего хорошего не получается. Сороконожка, которая начала за собой наблюдать, так и не смогла сойти с места. Значит, нужно что-то другое. Возьмем другие примеры. Вот человек, который спокойно идет по тропинке, вот мужчина и женщина, которые сливаются друг с другом в объятии. Здесь не наблюдение, здесь погружение, здесь пластика. Здесь надо войти в совершенно другую логику. Вот простой пример. Для того, чтобы научиться ездить на велосипеде, тебе не поможет ни химия, ни физика, ни геометрия. Ты должен включить совершенно другие механизмы мышления. Начинают мыслить плечи, ноги. Ты им доверяешь, они работают совершенно иначе, чем голова. Начинает появляться иной смысл. И мы говорим с вами сейчас об иных мыслях, которые нельзя концептуализировать. Обратите внимание: я сейчас занимаюсь интересным делом – я концептуализирую невозможность концептуализации. Это, конечно, смешно. И я мечтаю о том времени, когда мы перестанем играть в слова, когда мы будем собираться у костра, курить, улыбаться, как Даля или как Будда. И даже не смотреть друг на друга, а посылать друг другу легкие воздушные импульсы любви. Любви, а не информации. Но как птицы видят, что птенцы нуждаются в червячках, также я вижу, что вам нужна информация. И я вам приношу каждый раз каких-то иллюзорных червяков, какую-то пыль, которая, естественно, потом осядет, когда вам это будет не нужно.
Среди нас есть люди, которые не были с нами первую неделю. И люди эти не улыбаются, а слушают серьезно. Для них мне приходится иногда повторяться и подыгрывать их серьезности.
Я много раз подходил здесь к этой очень простой и пугающей идее относительно ложности разделения мира на субъекты и объекты. Я – субъект, я вижу костер, костер – объект. Я вижу Далю. Она для меня объект, но для нее – я объект. На самом деле нет ни субъекта, ни объекта. Очень простая мысль. Ее трудно понять. А что есть? Есть переживание. Чье переживание? Мое переживание? Или я принадлежу этому переживанию. И мой образ себя является моей клеткой, в которую я посадил эту птичку, я посадил это переживание внутрь себя, хотя на самом деле оно свободно. Это то, что индуисты, ведантисты вслед за Шанкарой и буддисты вслед за Нагарджнуной называют недуальностью. На санскрите это звучит как "адвайта": "два" – это значит – два, "а" – это отрицание двойки, "адвайта" – недвойственность, недуальность. И когда я говорю, что субъект – это я, а объект – костер, то я ввожу двойственность. Когда я понимаю, что есть событие или переживание, которое я разделяю на субъект и объект, то я делаю вещи понятными для себя и для вас, но я искажаю, расщепляю, разделяю реальность, то, что сделал Зевс, отделив мужчин от женщин одним ударом топора. И теперь мы с женщинами стремимся к адвайте и очень-очень редко достигаем этого состояния надолго. Когда я говорю о недуальности, я говорю о той же самой открытости, о той же самой пустоте, о той же самой полноте, о том же самом опыте стирания пыли. Пыль – это много-много пылинок, а много пылинок начинаются с того, что большой шар раскалывается на два полушария, а потом каждое полушарие раскалывается еще на два сегмента, а потом все это превращается в пыль. А этот первичный шар становится "иксом" в нашем уравнении.
Резюмирую. Я думаю, что главное в нашем опыте – это органическое, глубинное переживание жизни, переживание своей судьбы. Это – открытость и освобождение от наших концепций. Особенно, от наших негативных концепций. Нам не нравится какая-то музыка, какие-то люди, какие-то идеи, и мы растравляем свою неприязнь, мы с удовольствием страдаем по поводу того, что нам не нравится. Мы все время думаем о тех, кто нам не нравится, и тогда мы начинаем не нравиться тем, кому мы посылаем этот сигнал неприятия. Если нам не нравится общество, то мы начинаем не нравиться обществу, если нам не нравится идеология, то мы начинаем не нравиться идеологам, но поскольку общество и его идеологи обычно сильнее нас, то мы оказываемся жертвами своих негативов. Мы стреляем в стену, а пули отскакивают и попадают в нас. Наши раны, наши страдания – это результат нами же отправленных негативных пучков переживаний. Но сегодня мы говорим о том, что и положительные пучки переживаний, блаженство – это тоже пыль. Я прочитаю вам строчки из стихотворения самого значительного для моего поколения московского поэта шестидесятых годов Станислава Красовицкого. В конце 50-х он написал такие строки:
Хорошо, пистолет имея,
Развернув локтевой костыль,
Застрелиться в пустой аллее,
Потому что все – это пыль.
Это, конечно, очень радикальный подход к делу, но вывод вполне буддийский. А сейчас я предлагаю вам задавать вопросы, если у вас есть вопросы, или возразить, чтобы поспорить или даже подраться.
Таня: Я насчет пистолета. Хоть и трудно, но ведь мозги даны человеку…
Аркадий: Мозги тоже пыль.
Таня: А как же тогда можно жить?
Аркадий: Жить хорошо. Весело. А эти стихи я прочитал в качестве шутки, никому не предлагая столь радикальной технологии.
Виктория: В этих строках откровенный юношеский эпатаж. А потом автор стал священником и взял на воспитание шестерых детей. Таким образом, он ушел от этого предложения.
Аркадий: Пожалуйста, добавьте к моей пыли немножко вашей пыли.
Андрей: Вы говорили, что переживание – это тоже пыль…
Аркадий: Переживание – не пыль. Мы делаем его пылью, когда его концептуализируем, когда мы его загоняем своими "умными" мыслями, социальными условиями, общепринятыми понятиями. Мы как бы врисовываем переживания в клеточку тетрадки, выбрасываем на поверхность из глубины и, тем самым, убиваем, превращаем в труп. И вся наша задача состоит в том, чтобы сохранить это переживание живым, углубить его, полюбить его и не притягивать за уши наблюдателя. Как это было в истории с человеком, который просто ходил по дорожке.
Николай: Как увидеть недвойственное целое? Все равно же у человека есть выделенное ощущение, что он смотрит. Как отказаться от двоиственности?
Аркадий: Как это бывает при встрече с женщиной, в минуты любви и близости, когда вы отказываетесь от наблюдателя, а появляется спонтанное единение. И вы не видите разделенности, потому что вы находитесь внутри кокона, потому что в этот момент появляется целое, появляется общее, появляется сверх-я-и-сверх-она. Мы не видим этого, потому что мы внутри. Если бы у нас был "третий глаз", то мы бы это увидели. Мы бы увидели появление целого, андрогина.
Римас: Я могу просто копать яму для фундамента дома, и иногда сумасшедшая радость сходит на меня. А если впереди радость, то вся жизнь уже становится радостным ощущением.
Аркадий: Особенно если войдешь в спонтанный поток. И уже сам процесс копания станет для тебя выражением твоей радости, твоей силы. Игра силы. Тогда это становится игрой. Детишки это хорошо знают, когда они увлекаются игрой, когда они в процессе игры. Нас ничего в жизни не радует, кроме игры. Если это делаешь играючи, если появляется элемент игры и спонтанности, то ты теряешь наблюдателя и труд перестает быть проклятьем.
Таня:В чем проблема встречи с мужчиной и сколько же надо перебрать мужчин, чтобы найти своего?
Аркадий: Перебрать – это крепковато сказано. Не обязательно так, некоторым везет. Ромео и Джульетта никого не перебирали, сразу пришли к цели. И их проблема была та же, что и наша, которую мы решаем сейчас: как совершить этот переход от пыли к Единому? Христиане говорят: как прийти к Богу? Мужчина приходит к Богу через женщину, а женщина приходит к Богу через мужчину. А нашему общему другу Мухаммеду приписывают такие слова: "Из всех вещей, что дал мне Аллах, для того чтобы я их любил, на первом месте стоят женщины, на втором – благовония, и на третьем – прохлада молитвы, освежающая мои глаза…" Женщины – на первом месте. С точки зрения традиции, к неудовольствию феминисток, женщина – аспект мужчины. И женщине предлагается двигаться к Богу через мужчину. Традиционно в иудаизме, в мусульманстве женщины видят в мужчине Бога, а мужчины видят в Боге Бога. В буддизме своя иерархия. Это можно принимать или не принимать…
Таня: А как найти правильного мужчину?
Аркадий: Не по объявлению, конечно, и не путем расчета на компьютере. Как найти правильного мужчину – об этом мы можем с вами отдельно поговорить. Я могу дать консультацию всем заинтересованным дамам…
Таня: Такого найти, чтобы через него к Богу прийти…
Аркадий: Чтобы сразу через него к Богу? Это вам будет стоить несколько дороже. (Смех.)
Не рожденный не может умереть.
Помни!
Потенциальность Великого Хаоса между миром экстремального разума и миром экстремальных переживаний. Это мир огненных источников и окаменевшей воды, мир леденящего холода безумия и раскаленной силы Слова, мир разгульного неистовства карнавала ночи, где Знак и Вещь равны.
Будь внимателен!
Ты на пороге нового рождения…
Неведомая сущность, оформленная внутренней глубиной вибраций мастера, наполняет тысячелепестковый лотос, открывающийся в тебе Великим Знаком Воплощения…
А. Ты