― Вы убедили меня, что стоите краткосрочного вложения денег. Если имперский посланец, мессер Алигьери, даст свое согласие, я готов согласиться, чтобы в Трапезунде вы обосновались как агенты республики Флоренции, на испытательный период в один год, считая со дня вашего прибытия. Я согласен на ваши условия, которые должны быть изложены на бумаге и скреплены мессером Алигьери. Названная цена за корабль слишком низкая. Вы можете получить кредит и купить галеру за триста пятьдесят флоринов, которые выплатите в течение двенадцати месяцев, из расчета двадцати процентов годовых, причем страховкой должна выступать собственность и фонды вашей основной компании. Предварительно мы потребуем подтверждения кредитной истории и подписанное признание обязательств.
― У меня есть право подписи. И я могу предоставить вам все необходимые данные, ― заверил Николас.
― Так вы согласны?
― Да, монсеньор. Благодарю вас, согласен.
Он ощущал напряженность и страх своих спутников. Сам же Николас с трудом удерживался, чтобы не расплыться в счастливой улыбке, пока старик излагал свои условия.
― Тогда я буду ждать у себя мессера Алигьери, дабы заключить договор, который устроит все заинтересованные стороны. Один экземпляр будет записан по-гречески. Я так понимаю, что присутствующий здесь мессер Юлиус является нотариусом вашей компании? Тогда, возможно, ему следует остаться. Если не возражаете, я готов предложить услуги своего переводчика.
― В этом нет нужды, ― заметил Николас. ― Мастер Юлиус изучал греческий в Болонье. Он был секретарем кардинала Бессариона, родом из Трапезунда.
На лице мессера Козимо отразилось не восхищение, но скорее усталость.
― Вот как… Достижения вашей компании, мессер Никколо, меня поражают. Так давайте выпьем за благополучное завершение этого предприятия. Вина, Джованни.
― Негодяй! ― послышался внезапно голос у входа в зал.
Сказанное слово прозвучало не слишком громко, но со столь проникновенным рыком, что все присутствующие на миг утратили дар речи. Старик зажевал губами, а сын его поспешно вскочил на ноги. Секретарь с двумя помощниками уже торопились к дверям, протестующе вытягивая руки, но они тут же попятились, когда говоривший растолкал их и уверенно вошел в комнату, остановившись прямо перед Юлиусом.
Это оказался монах среднего роста и довольно грузный, в серой рясе и с тонзурой францисканского проповедника. Брат-минорит самого строгого толка, поразительно неопрятный, несмотря на всю простоту своего одеяния, с раскрасневшимся лицом и угольно-черной шевелюрой. Волосы также росли у него пучками в носу и в ушах, брови топорщились, как гусеницы, черная шерсть покрывала голые руки, и даже шея оказалась волосатой. Безволосыми во всем этом море растительности оставались только веки, бледные и набрякшие… Указующим перстом, заляпанным чем-то рыжим, он ткнул в Юлиуса.
― Козимо де Медичи, вы не знаете, с кем имеете дело. Прекратите этот разговор. Уничтожьте все договоренности. Изгоните этого человека из своего дома, а с ним ― и всех его спутников. Ибо этот человек ― сам сатана.
― Юлиус? ― изумленно воскликнул Николас. Он искренне надеялся, что ему удалось скрыть насмешку.
Никто и не подумал улыбнуться. Стряпчий побелел, словно слоновая кость, и выглядел так, словно его вот-вот прилюдно стошнит. Тоби, окинув взором своих спутников, неотрывно уставился на монаха. Лицо мессера Козимо ничего не выражало, у его сына вид был весьма разгневанный. Отец Годскалк поднялся на ноги и, ко всеобщему удивлению, напрямую обратился к незнакомцу:
― Фра Людовико, у вас нет права здесь находиться. Несомненно, мессер Козимо позже выслушает вас.
Фра Людовико… Николас глубоко задумался. Кажется, он слышал это имя во Фьезоле. Посланцев из Грузии, Персии и Трапезунда возглавлял монах, некий Людовико да Севери, из францисканского ордена. Его не было в обители, когда туда приходил Николас. Алигьери назвал семейство да Севери отличными торговцами древесиной. Вряд ли их отпрыск станет возражать против того, что кто-то смешает войну за веру с торговлей: как никто другой он должен быть заинтересован в том, чтобы отряд наемников Шаретти благополучно устроился в Трапезунде.
Ну что ж, если это и впрямь тот самый человек, то он, похоже, передумал как насчет самой компании Шаретти, так и насчет ее служащих. Юлиус, Юлиус… почему ты не осмеливаешься поднять глаза?!
Отец Годскалк невольно вызвал на себя огонь вражеской артиллерии.
― Как ты смеешь затыкать рот служителю Божьему? ― вопрошал монах. ― Ты, сын Церкви! Я готов обличать твои грехи, как обличаю все прегрешения. Ты сошелся с ворами и любодеями, вас всех ждут адские муки! ― Он повернулся к главе банка Медичи, брызгая слюной. ― Вышвырните их из дома! Этот человек несет с собой скверну! ― И он вновь указал на Юлиуса.
Все, кроме Козимо, поднялись на ноги, но никто так и не шевельнулся. Все смотрели на старика в кресле. Медичи ровным голосом обратился к монаху:
― Нашего гостя зовут Юлиус. Он стряпчий из Болоньи, на службе у компании Шаретти. Вы желаете в чем-то обвинить этого человека?
― Я знаю, кто он такой, ― заявил монах. ― Выросший в монастыре бастард семинариста и незамужней девицы. Церковь дала ему образование. Коллегия стряпчих научила, как делать деньги. Может, на свете и существуют честные нотариусы… я таких никогда не встречал. По крайней мере, к нему это не относится. Он похитил доверенные ему сбережения и спустил их на азартные игры. Церковные деньги, потраченные на грех и разврат… Затем, когда все открылось, он обратился к нашему благословенному патрону, Бессариону Никейскому, который возместил потери из своего кармана. Этого негодяя с позором выгнали из города. Я думал, он обретается где-нибудь в трущобах в Женеве, но теперь вижу его здесь, у ног вашей милости!
Юлиус побагровел. Он уже было открыл рот для ответа, но Козимо де Медичи прервал его:
― Молчите, мастер Юлиус. Сперва я должен обратиться с вопросом к вашим спутникам. Известно ли вам об этом, мессер Тобиас? Отец Годскалк? Торговец Никколо? Что знают об этом владельцы компании Шаретти?
Но Юлиус все же успел первым:
― Они ничего не знают.
Мессер Козимо был готов допустить, что это правда. Разумеется, отец Годскалк, который не так давно принадлежал к этой компании, не стал возражать.
Тоби молча стоял, уставившись в пол. И тут Николас, сделав несколько шагов вперед, встал с Юлиусом бок о бок. Он почесал переносицу.
― Ну, если честно, мы знали. То есть знала обо всем демуазель де Шаретти. Остальным было вроде как не положено, но… ― Он с виноватым видом покосился на Юлиуса, ― все в красильне видели, что мастер Юлиус не сможет купить себе ни новую тунику, ни штаны, пока не выплатит все долги Вдове, ― так они тогда называли хозяйку… Потом она мне все рассказала. Половину жалованья он отсылал в Рим, кардиналу Бессариону. Так что, каковы бы ни были его грехи, ― а об этом я точно не знаю, ― Юлиус искупил их сполна. Компания Шаретти была в курсе дела, и все равно продолжала пользоваться его услугами. Что касается наших учетных книг, то я лично проверял их все до единой, и там даже самый строгий судья не нашел бы, к чему придраться, иначе меня бы здесь не было, и его тоже.
Фра Людовико едва дождался окончания этой речи.
― Он сам признался в содеянном! У нас нет доказательств, что он вернул деньги: ведь кардинал Никейский сейчас в Германии. Да это и неважно… Все равно, перед нами заклейменный вор! И такого человека, мессер Козимо, вы желаете сделать своим посланником?
― Пусть он сам скажет за себя, ― предложил старик.
Надо отдать ему должное, Юлиус всегда встречал удары судьбы, гордо выпрямив плечи. Так бывало в Брюгге, когда вскрывались очередные безумные похождения Николаса и Феликса, сына Марианы. Покойного сына Марианы… Но никогда прежде стряпчему не приходилось признавать подобных вещей.
― Мое рождение было именно таким, как об этом сказал монах. Я лишился родителей очень давно. Отец оставил немного денег, чтобы оплатить мое обучение, но никто не обязывал меня остаться в лоне Церкви. Думаю, если бы я родился от обычного брака, то стал бы солдатом. Впрочем, это неважно.
― Продолжай, ― велел Козимо.
― В Болонье мы все вели разгульную жизнь. Азартные игры и все такое прочее… Конечно, когда сдашь экзамен, все меняется. В ту пору кардинал Бессарион был папским легатом в Болонье. Он правил городом. Я служил в его канцелярии. Он мне сказал, что самый быстрый путь к успеху ― это стать секретарем кардинала. Именно так возвысился наш нынешний папа.
― Так ты и папу римского призовешь в свидетели? ― возмутился минорит. ― Как вы можете слушать эти бредни?
― Мы будем слушать, ибо желаем проявить справедливость, ― возразил мессер Козимо. ― Продолжай.
― Разумеется, я был глуп, ― сказал Юлиус. ― Он был добр ко мне. Он сказал, что считает меня самым умным из всех секретарей, но для Рима мне пока недостает опыта. Кардинала очень любили в Болонье. Он мог бы остаться там до конца жизни. Он обещал, что через полгода я стану его старшим секретарем и получу соответствующее жалованье. До сих пор я жил неплохо, но старался экономить. Теперь же решил, что могу, наконец, позволить себе расслабиться, получить все упущенные до сих пор удовольствия. Я переехал в более роскошный дом, купил одежду, нанял слуг… Я пил хорошее вино, закатывал пирушки для друзей. Когда мне предложили сыграть в кости с людьми, которыми я искренне восхищался, я не ответил отказом. А когда наличность вся вышла, я занял немного из собранной десятины, потому что был уверен, что все возмещу из первого же жалованья. ― Он замолк.
― А дальше? ― подбодрил его Козимо.
― А дальше умер папа, ― просто ответил Юлиус. ― И мессер Бессарион устремился в Рим, чтобы принять участие в выборах. Если бы его сделали Верховным Пастырем, полагаю, я навсегда избавился бы от своих трудностей. Но они избрали Каликста из рода Борджиа. И новый папа послал в Болонью своего племянника на место Бессариона. ― Юлиус невесело усмехнулся. ― Я не знал его, а он не знал меня. Он привез собственных секретарей. Тут начали поступать счета, и я оказался разорен. Брат Людовико знает это, потому что его семья родом из Болоньи, и они с францисканцами в те дни частенько видели папу. Константинополь пал за два года до этого. ― Он помолчал. ― Разумеется, я знал об этом посольстве. Мне следовало сообразить, что там окажется этот человек.