В предыдущей главе было представлено четыре рукописных текста о Японии, и все они, как уже сказано, относятся к периоду не позже конца XVII в. Далее мы собираемся продолжить рассказ на начатую тему о главных событиях в письменной культуре России, так или иначе связанных с Японией, переместившись в XVIII и первую половину XIX в. и ограничиваясь примерно тем рубежом, с которого начинается Новое время в Японии — время реставрации Мэйдзи, открытия страны, до этого в течение трех веков почти закрытой для внешних сношений, т. е. довести наше повествование до 50-х гг. XIX в.
Итак, с началом XVIII в. и с подъемом гражданской печати в России в петровское время известия и рассказы о далеких Японских островах вступают в новый этап существования. Только начав разыскания, убеждаешься, к своему удивлению, что за сто с лишним лет — с начала XVIII в. до середины XIX-го — публикаций, связанных с Японией, было в России довольно много; многие из них еще предстоит открыть, но и обнаруженные нами издания в совокупности своей насчитывают многие сотни страниц. И это неудивительно — век секуляризации, просвещения, европеизации предполагал значительное расширение сферы культурного любопытства, не говоря уже об интересах становящегося абсолютистского государства, стремящегося наладить разнообразные связи с иностранными державами.
Разумеется, все писания о Японии в XVIII в. в большинстве своем основаны на трудах западноевропейских авторов позднего Средневековья. Однако это обстоятельство нисколько не означает второстепенности этих текстов в российской истории. Переводы как таковые во многих (если не во всех случаях), как нам уже доводилось писать выше, занимают в культуре место не менее значимое и знаменательное, чем оригинальные произведения; культурные движения очень часто находят выражение, как сказано в уже цитировавшейся работе А.И. Соболевского, «не в оригинальных произведениях, а в подборе переводов», и переведенный текст или компиляция текстов становятся органичной частью местной литературы или науки. Во всяком случае, переводы, естественно, прежде других разновидностей литературной деятельности формируют представление о той или иной далекой культуре.
Принято считать, что одно из первых упоминаний о Японии в российской печати раннего типографского исполнения встречается в российском издании атласа Варениуса 1718 г.[89], однако нам удалось обнаружить чуть более раннее — в книге 1710 г. «География, или Краткое земного круга описание», где «острова японския» названы в числе других, расположенных «на восток же по окиану великому», наряду с островами Ява, Келебес (Целебес), Луконн (Рюкю) и др.[90]
Затем о Японии говорится и в атласе Б. Варениуса 1718 г. («Бернарда Варения Всеобщая география, пересмотренная Исаком Невтоном и дополненная Яковом Журенном»[91]). Здесь дано краткое описание Японии, географически же Япония названа в числе «инсул великих», т. е. девяти больших островов, наряду с такими островами, как «Британия, Исландия, Канаденская, Новая Земля, Калифорния» и др.[92] Кроме того, речь о Японии идет в этой книге и в Главе 21, Предлог 17, «О ветрах в особности, и о непогодах», где рассказывается о таком явлении природы, как тифоны (тайфуны): «между Хиною и Япониею многие бури от новомесячия иуля до 12 дня месяца того ж»[93]. Здесь же упоминается широта (без долготы), на которой расположен город «Меак Японский», т. е. Мияко, современный Киото, — кстати, Москва тоже дана одной только широтой. (Трудно удержаться, чтобы не привести здесь замечательный термин, встречающийся в этой «Географии», пусть он и не имеет никакого отношения к Японии, это слово «истиодромия» — «ход корабля»; похоже, впоследствии это слово исчезло из обихода, но его почему-то жаль.)
Подобные краткие записи в атласах, как нам представляется, были если не первыми, то одними из первых упоминаний Японии в истории гражданской печати России. Издание, по-видимому, непосредственно следующее за этими атласами, это «Описание о Японе» Карона, Шарльвуа и Гагенара[94]. Раньше, в рукописных книгах XVII в., как мы видели, Япония представала мирным краем, где успешно действуют христианские миссионеры и веротерпимость выступает как основа гражданского мира, в этом же издании вставал образ другой Японии — жестокой гонительницы христианской веры. И в то же время помимо рассказов о трагической судьбе христиан в Японии там же приводилось множество разных других сведений о Японии, почерпнутых в основном из писаний Франсуа Карона и Генрика Гагенара, состоявших при голландских торговых миссиях в Японии.
Эта книга, по-видимому, долгое время была основным источником сведений о Японии: она весьма обширна и подробна и содержала информацию из самых разных областей жизни Японии. Здесь мы процитируем лишь наиболее интересные, на наш взгляд, фрагменты.
Примечательно само начало книги, из которого явствует, что очертания Японских островов по тем временам составляли загадку для Европы и вполне допускалось, что часть Японии, подобно Корее, была полуостровом: «Нынешние географы чинили описание о Японе по тем приметам, которые они из некоторых известий бывших там купецких людей взяли, и понеже не много таких купцов находится, которые бы в географии были искусны и в своих путешествиях о чем другом помышляли, как токмо о прибытках, которые они от своего купечества получить могут, то и учиненные от них о том описания суть весьма сомнительны. Древние же географы потому не имели о том совершенного знания, то такожде по примерам, которым они уверялися, что остров Ябадзин, о котором сказует Птолемей[95], есть оной, его же ныне нарицают островом Нифон, о нем же я подлиннее уведомился по сказкам многих особ, которые имели сие путешествие, что империя Японская ныне обретается сочинена из многих островов, из которых некия могут и не острова, но полуострова. И особливо же, иже [те, которые] сочиняют часть земли Иессо [Эдзо, современный остров Хоккайдо. — Л.Е.], который обитатели суть подданники и данники японянам, обаче [однако] же навклир (пилот) голландской, который обрел берег для познаний, есть ли оный брег земля острова того, или он брег есть кряж Корейския земли? неведомый и до сих дней, до коих мест распростирается позади Хины [Китая], даже до внутренности Татарии» (с. 1–2).
Из этой книги русские читатели XVIII в. уже могли узнать о существовании японских вулканов, в том числе знаменитой горы Фудзи: «…на острове Нифон имеется гора, мещущая из себя пламень огненный, яко и гора Этна в Сицилии».
В книге рассказывается также, что император японский живет в городе Иедзо, «того ради, зане во оном воздухе благорастворенный зной же не есть тако великий» и что его палаты покрыты «золотыми бляхами» (рассказ, напоминающий писания Марко Поло об изобилии золота в Японии).
При этом под императором явно имеется в виду сёгун, имевший реальную военно-политическую и административную власть в Японии позднего Средневековья. Император как таковой, который в этих текстах именуется Дайри, при этом оставался в своем дворце в городе, в те времена именуемом в русских текстах Меак, Меако и т. п. (от мияко — «столица», современный Киото). Об этом говорится так: в столице имеет свое жительство Великий Дайри, и «вскоре по его венчании не подобает ему являтися сиянию лунному, також и обрезывати ногти ножницами и брити главу» (с. 5). Там же приводится объяснение этим обыкновениям: нельзя показываться при лунном свете, потому что император — сын Солнца, а стричь ногти и волосы — святотатство. От себя добавим, что это означало бы символическую порчу и посягательство на священную особу императора. Далее сказано: «Никогда не отнято было ему никакое излишество плоти: не стрижено ему было ни волос, ни бороды, ни ногтей, а что либо ни ел, было в новых горшках. Имел он при себе 12 жен, которых с великими брал за себя обрядами» (с. 24).
Из любопытных подробностей скажем также, что каждые семь лет, как рассказывается в книге, сёгун посылает императору в Киото «своего из первейших князей с кошницею исполненною земли» в подтверждение того, что японские земли принадлежат императору по праву наследства. Сам же сёгун должен каждые три года посещать императора в старой столице, причем ему при этом подносится чаша вина, которую после этого разбивают, что, как говорится в книге, является «знаком его порабощения».
О религии же сообщается следующее (и этот фрагмент текста очень напоминает приведенный в предыдущей главе фрагмент из «Космографии», рассказывающей о Никанском царстве): «Японцы суть идолопоклонники, а наипаче поклоняются солнцу, но хотя они имеют бесчисленное множество капищ и идолов, обаче [однако] же сей народ невесма прилеплен к своему суеверию, токмо един император [видимо, сёгун Тоётоми Хидэёси] жесток противо протчих вер, и [японцы] едва изтьезжают из своего государства [куда-либо] кроме в Хину и Иессо, и веема недавно, яко [потому что] император учинил запрещения жестокия всем своим подданным имети никакого купечества с иностранными кроме хинцов [китайцев] и голландцов. <…> Обаче повествуют, что в 1585 году некий господа из сих островов внов обращены в веру христианскую, посылали своих детей в Рим для признания Папы Григория 13 и для их обучения и возвратившаяся в Гою[96] в лета 1587 и восприяты были во свою землю с великою радостию» (с. 8–9).
В этой цитате излагается краткая история пришествия христианских миссионеров в Японию, а затем запрет на христианство, наложенный сёгуном Тоётоми Хидэёси (подробнее о нескольких десятилетиях японского христианства в XVI в. см. во второй части книги). Дело кончилось тем, что Хидэёси в XVII в. закрыл Японию для внешних сношений. Некоторые то