Сам он тоже находил, что дочь барона прелестна, словно татуированная узорами бабочка. Но тем и ограничивался, не уделяя барышне особого внимания. Хотя окружавшие ее мальчики-полукровки вызывали у него безотчетное раздражение. Из чего можно было заключить, что определенный интерес – достаточный для такого легкого укола ревности – он к барышне все-таки испытывал.
Не задумываясь о том, что делает, он пошел вслед за девушкой, но вскоре разглядел среди двигающихся навстречу редких пешеходов некоего юношу. Это был один из мальчиков-полукровок, прошлым летом повсюду сопровождавший красавицу и неизменно составлявший ей пару на танцевальных вечерах и теннисном корте. Мелькнула отразившаяся недовольством во взгляде мысль, что лучше будет побыстрее ретироваться. Но тут произошло нечто совершенно неожиданное. А именно: баронесса и ее кавалер разошлись посреди улицы, проигнорировав друг друга. Лишь на одно мгновение – то мгновение, когда они, двигаясь каждый в свою сторону, оказались рядом, – черты лица юноши исказились, словно заслоненные кривым стеклом. Чуть позже выпал шанс украдкой глянуть в лицо баронессы: та была страшно раздражена.
Эта сцена произвела на молодого человека необыкновенное впечатление. Он даже нашел в жестокосердии красавицы какое-то извращенное очарование. Сочувствовать мальчику-полукровке он, разумеется, не мог.
Вечером, когда он уже лег в кровать, его долго не покидал навязчивый образ баронессы, то и дело возникающий под опущенными веками и вновь исчезающий – словно мотылек, который кружит, раз за разом подлетая к одной и той же точке. Стараясь прогнать видение, он попытался представить свою рубенсовскую Фантазию. Но при сравнении с баронессой она показалась не более чем выцветшей репродукцией, и это открытие лишь усугубило мучения.
Тем не менее с наступлением утра загадочная притягательность видения пропала, как пропали куда-то с рассветом и ночные мотыльки. Пришло чувство необъяснимой свежести. В первой половине дня молодой человек предпринял длительную прогулку. Ближе к полудню решил немного отдохнуть и остановился выпить в путевом домике холодного молока. Подумалось даже, что если он в таком бодром расположении духа возьмется излагать вчерашний инцидент Фантазии и ее матери, дамы, пожалуй, не воспримут этот случай сколько-нибудь серьезно.
До города было еще довольно далеко, вокруг раскинулась лиственничная роща.
Он сидел за деревянным столом, подперев рукой щеку, а над головой у него болтал попугай, подражавший человеческой речи.
Однако птичья болтовня его не интересовала. Он самозабвенно рисовал в воображении свою рубенсовскую Фантазию. Образ наполнялся непривычно сочными красками, и это было приятно…
Тут он услышал, как по узкой тропинке, которая с его места была не видна – обзор перекрывали ветви деревьев, – к домику подъехала пара велосипедистов. Вслед за тем раздался звонкий голос: разглядеть, кто говорит, все еще не представлялось возможным, но голос несомненно принадлежал девушке.
– Может быть, зайдем выпьем чего-нибудь?
Услышав этот голос, молодой человек удивился.
– Опять? Мы уже третий раз останавливаемся, – отозвался мужской голос.
Молодой человек со смутным беспокойством посмотрел на пару, которая зашла в путевой домик. И, против ожиданий, увидел встреченную накануне баронессу. Спутник ее, весьма элегантный, с изящными чертами лица, был ему незнаком.
Бросив взгляд в сторону молодого человека, спутник баронессы направился к столику в противоположном конце зала. Но барышня предложила:
– Сядемте лучше поближе к попугаю.
И пара села за ближайший к молодому человеку столик.
Барышня повернулась к нему спиной – как ему показалось, нарочно. Попугай, изображая человеческую речь, кричал все громче. Барышня время от времени изгибала стан, оборачиваясь, чтобы взглянуть на птицу. И каждый раз, когда она так делала, молодой человек спешил отвести нацеленный ей в спину взгляд.
Барышня щебетала не умолкая, обращаясь то к своему спутнику, то к попугаю. И голос ее порой звучал точь-в-точь как голос Фантазии а-ля Рубенс. Это-то сходство и удивило молодого человека, когда он услышал, как она говорит.
Спутник баронессы не только чертами лица, но и утонченностью манер разительно отличался от прошлогодних мальчиков-полукровок. Все в нем было в высшей степени деликатно и аристократично. В столь резком контрасте между кавалерами молодому человеку почудилось что-то почти романическое, в духе тургеневской прозы. Должно быть, барышня вошла в тот возраст, когда начала наконец осознавать собственное положение в жизни и обществе.
…Рассуждая вот так, свысока, о сидящей рядом девушке, молодой человек ощутил тревогу: стоит зазеваться, и его самого, не ровен час, затянет в тот же роман.
Какое-то время он колебался, раздумывая, посидеть ему в домике еще немного или покинуть это место. Попугай все так же подражал человеческим голосам. Но птичья речь была невнятной: разобрать ничего не получалось, сколько ни вслушивайся. И это как будто вносило путаницу в мысли и чувства.
Молодой человек резко поднялся из-за стола и неловкой походкой вышел из домика.
Снаружи дожидалась пара упавших в траву велосипедов: сцепившиеся рули – словно сплетенные руки – придавали им весьма любопытный вид.
В это время за спиной послышался заливистый смех баронессы.
Он почувствовал, как в ответ на эти звуки внутри занимается что-то вроде нескладной фальшивой мелодии.
Неблагозвучие. Именно так. Не иначе, приглядывающий за ним пустоголовый ангел-хранитель временами начинал бренчать на расстроенной гитаре.
Бестолковость собственного заступника неизменно повергала молодого человека в изумление. Ни разу еще ангел не сдал ему хорошей карты – той, что подходила бы случаю.
Дело было как-то вечером.
Молодой человек, испытывая странное, неодолимое чувство опустошенности, возвращался темной дорожкой из коттеджа девушки к себе в отель.
По пути он заметил, что кто-то движется из темноты ему навстречу: молодая европейская пара.
Мужчина светил вниз, на дорожку, электрическим фонариком. Но иногда направлял луч на свою подругу. И тогда в маленьком круге яркого света вспыхивало ослепительное женское лицо.
Мужчине приходилось глядеть на подругу почти снизу вверх – она была намного выше. С такого ракурса лицо ее выглядело ликом святой или божества.
Секунда – и мужчина вновь направлял луч себе под ноги, в непроглядную темноту.
Расходясь с ними на дорожке, молодой человек обратил внимание, что руки их переплетены, точно инициалы в вензельке. После этого, оставшись один, во тьме, он испытал пугающе сильное возбуждение. Захотелось даже умереть. Ощущения были чрезвычайно похожи на те, какие возникают после прослушивания бездарного музыкального опуса.
На этот раз, пытаясь избавиться от подобного же рода гармонического потрясения, он принялся бесцельно бродить по округе. И вскоре вышел на незнакомую тропинку.
Возможно, потому, что прежде ему ходить по ней не доводилось, он предположил, что ушел уже довольно далеко от городка.
Ему вдруг показалось, будто кто-то зовет его по имени. Он огляделся вокруг, но так и не понял, кто мог его окликнуть. Подумал, что все это очень странно, и тут же снова услышал свое имя. На этот раз оклик прозвучал несколько отчетливее, поэтому молодой человек повернулся на голос: в той стороне, на поросшем густой травой пригорке, примерно в трех сяку[3] над тропинкой, он увидел стоящего перед холстом мужчину. Пригляделся – и узнал одного из своих друзей.
С немалым трудом пробрался наверх и подошел к приятелю. Однако тот ничего ему не сказал: все его внимание было посвящено холсту. Молодой человек решил, что лучше, пожалуй, друга не отвлекать. Поэтому просто присел рядом и стал молча изучать недописанную картину. Время от времени он пытался найти тот фрагмент открывающейся с пригорка панорамы, который служил основным мотивом картины. Однако ничего похожего в окрестных видах распознать не мог. Возможно, потому, что различал на полотне лишь цветной водоворот из объектов, отдаленно похожих на рыб, мелких пташек и цветы.
Полюбовавшись какое-то время на это непонятное творение, он наконец тихонько поднялся на ноги. Друг, оторвавшись от работы и подняв на него взгляд, сказал:
– Ладно, перед смертью не надышишься. Я сегодня возвращаюсь в Токио!
– Сегодня? Но ведь картина еще не закончена?
– Не закончена. И все-таки мне обязательно нужно ехать.
– Почему?
Вместо того чтобы ответить, друг снова посмотрел на холст. Какое-то время взгляд его, похоже, оставался прикованным к одной-единственной точке на картине.
Он первым вернулся в отель и сел в салоне дожидаться друга, с которым они договорились вместе пообедать.
Высунувшись из окна салона, задумчиво разглядывал подсолнухи, которые цвели во внутреннем дворике. Подсолнухи вытянулись выше рослых европейцев.
С расположенного позади отеля теннисного корта слышались бодрые удары ракеток, похожие на хлопки, с какими откупоривают шампанское.
Внезапно он встал. Пересел к столику у окна. Затем взял ручку. К сожалению, писчей бумаги в дополнение к ручке на столике не нашлось, поэтому он набросал несколько кривых, расплывающихся строк на заботливо положенном рядом листе промокательной бумаги.
Отель – попугай.
Из птичьего уха выглядывает лицо Джульетты,
вот только Ромео нет – он,
должно быть, на теннисном корте, играет.
Попугай открывает рот —
и вот пожалуйста: перед вами затянутый в черное кукловод.
Он хотел перечитать написанное, но чернила окончательно расплылись, и он не смог разобрать ни слова.
Тем не менее, когда подошедший с небольшим опозданием приятель мимоходом заглянул в исписанную промокашку, тут же перевернул ее.