– Прекрасно! – заключил председатель суда.
– На вашем месте я для верности округлил бы срок заключения до двадцати лет, – закончил секретарь.
– Отличное предложение! – одобрил председатель. – Заключённый! Вам всё понятно? На этот раз вы приговорены к двадцати годам лишения свободы. И имейте в виду: если окажетесь здесь ещё раз, не важно по какому обвинению, мы обойдёмся с вами по всей строгости!
Затем грубые тюремщики набросились на несчастного Жаба, заковали в кандалы и поволокли его, рыдающего, умоляющего, упирающегося изо всех сил, через рыночную площадь, где весёлая толпа, обычно столь же суровая к пойманным преступникам, сколь сочувственно настроенная к тем, кого ещё только разыскивают, осыпала его насмешками, морковками и ругательствами, мимо улюлюкающих школьников, чьи невинные лица засветились от удовольствия при виде джентльмена в затруднительном положении, по гулкому подъёмному мосту, под остроконечную опускающуюся решётку в воротах мрачного старинного замка с высокими, словно парящими в небе башнями, мимо караульного помещения с ухмыляющимися солдатами, свободными от службы, мимо часовых, насмешливо прокашлявших при его появлении, поскольку только так часовые и могут выразить своё презрение и ненависть к преступнику, вверх по изъеденной временем винтовой лестнице, мимо воинов в стальных шлемах и доспехах, грозно взиравших из-под забрал, через двор, в котором мастифы рвались с цепей, пытаясь достать до него передними лапами, мимо древних тюремщиков, которые, прислонив алебарды к стене, клевали носами над пирогами и кувшином, всё дальше и дальше, мимо камеры пыток и коридора, ведущего на эшафот, пока не подошли к двери страшной темницы, расположенной в самом центре тюрьмы. Там они остановились, ожидая, пока старый тюремщик отыщет в связке огромных ключей нужный.
– Господи помилуй! – произнёс сержант полиции, снимая шлем и вытирая пот со лба. – Вставай, ты, старый бездельник, и принимай этого мерзкого Жаба, закоренелого преступника, коварного и хитроумного. Не своди с него глаз, борода, а ежели что случится, ответишь за это головой, пропади они все пропадом!
Тюремщик, угрюмо кивнув, положил сморщенную руку на плечо бедного Жаба. Скрипнул в замке ржавый ключ, с лязганьем закрылась за ними массивная дверь, и Жаб стал бесправным узником самой труднодоступной темницы в самой хорошо охраняемой тюрьме самого укреплённого замка старой доброй Англии.
Глава 7Свирель у ворот зари
Птичка-королёк насвистывала свою нехитрую песенку, спрятавшись в тени у самой кромки речного берега. Было уже десять часов вечера, но на небе всё ещё виднелись длинные полосы света, оставленные угасающим днём, а изнуряющая жара горячего полдня словно рассеивалась от прикосновений холодных пальцев июльской ночи. Крот растянулся на берегу, отдыхая от жаркого, без единого облачка с рассвета до заката, дня и ожидая своего друга. Он провёл весь день на реке с друзьями, отпустив Крыса на давно условленную встречу с Выдром, а теперь, вернувшись в дом, обнаружил, что там темно и нет даже намёка на присутствие Крыса: по всей видимости, задержался в гостях у старого приятеля. В доме было слишком жарко, поэтому Крот улёгся на прохладные листья щавеля, с удовольствием вспоминая все события прошедшего дня.
Наконец послышались лёгкие шаги по выжженной траве, а следом и голос Крыса:
– О, благословенная прохлада!
– Ты остался ужинать? – спросил Крот, когда друг уселся с ним рядом и устремил взгляд на реку.
– Пришлось: никак не хотели меня отпускать. Ты ведь знаешь, какие они гостеприимные: всё время старались как-то меня развлечь, но я чувствовал себя очень неловко. Как ни старались не подавать вида, я понял, что они чем-то расстроены. Знаешь, Крот, боюсь, они попали в беду. Малыш Портли снова пропал, а всем известно, как отец любит его, хотя и старается это не афишировать.
– Ну, допустим, пропал, и что здесь страшного? – пожал плечами Крот. – Он часто где-то бродит и теряется, а потом находится, любитель приключений. Но ведь ничего плохого с ним не случается. Все здесь его знают и любят, как и старину Выдра, и, будь уверен, кто-нибудь из зверей непременно на него наткнётся и приведёт домой, целого и невредимого. Да мы с тобой тоже его находили за несколько миль от дома, весёлого и довольного.
– Да, но на этот раз всё гораздо серьёзнее, – мрачно возразил Крыс. – Его нет уже несколько дней, и Выдры облазили каждый уголок в округе, но он словно сквозь землю провалился. Они опросили всех зверей за несколько миль отсюда, но никто ничего не слышал. Выдр очень беспокоится, хотя и не признаётся. Мне он сказал, что Портли не очень хорошо плавает, и, по-моему, Выдру приходит на ум запруда. Там ещё много воды, хотя уже лето, и детей так к ней и тянет. А уж сколько там всяких опасностей, тебе известно. Выдр не из тех, кто будет паниковать без всякой на то причины, но его беспокойство вполне оправданно сейчас. Когда я собрался домой, он вышел со мной, якобы подышать и поразмяться, но было ясно, что дело не в этом. Мне удалось вытянуть из него, что ночью он собирается караулить у брода. Ты знаешь, где был старый брод, до того как построили мост?
– Конечно, знаю. Но почему Выдр решил караулить именно там?
– Кажется, там он учил Портли плавать, на мелководье возле берега, а потом и ловить рыбу. Причём малыш, как рассказывал Выдр, был очень горд, когда поймал свою первую рыбку. Ему нравилось это место, и Выдр считает, что откуда бы Портли ни возвращался назад домой, ему может прийти в голову поиграть у брода, который так любил. Вот Выдр и ходит туда каждую ночь, просто на всякий случай!
Воцарилась тишина, но оба думали об одном и том же – об одиноком несчастном зверьке, притаившемся у брода в ожидании сына и в надежде на счастливый случай.
– Что ж, – нарушил молчание Крыс, – пора ложиться спать.
Однако с места так и не двинулся, а Крот произнёс:
– Крыс, ты как хочешь, а я не могу спокойно отправиться спать, ничего не предприняв, хотя понятия не имею, что тут можно сделать. Давай возьмём лодку и поднимемся вверх по течению. Скоро выйдет луна, и тогда займёмся поисками, и будь что будет, но это всё равно лучше, чем бездействие.
– Я сам как раз об этом думал, – обрадовался решению друга Крыс. – Какое тут спать, да и рассвет не за горами: попробуем расспросить о малыше ранних путников.
Они вывели лодку, Крыс взялся за вёсла и принялся осторожно грести. Посредине реки, в чистой узкой полоске воды, слабо отражалось небо, но когда на воду падали тени от берега, кустов или деревьев, они становились такими густыми, что тёмная вода почти сливалась с землёй и Кроту было очень непросто править лодкой. Тёмную и пустынную ночь наполняли едва слышные шорохи, чьё-то пение, щебет птиц, шелест листвы, голоса каких-то мелких существ, озабоченно сновавших по своим важным делам, которые нужно сделать до рассвета, до того как первые солнечные лучи разбудят их врагов, более крупных зверей и птиц. Голос самой реки сейчас слышался отчётливее, чем днём: бульканье и внезапные всплески раздавались совсем рядом. Друзья вздрагивали, когда откуда-то раздавались голоса, которые явственно называли по именам их самих.
На небе чётко обозначилась линия горизонта, но в одном месте она казалась чёрной на фоне серебристого свечения, которое всё разрасталось и разрасталось. Наконец над краем замершей в ожидании земли с неспешным величием показалась луна и, помедлив немного над самым горизонтом, поплыла, словно от причала, по небу. В одно мгновение стали снова видны широкие луга, уснувшие сады, река от берега до берега – всё кругом медленно проявилось, лишённое тайн и страхов, сияющее словно днём, но совсем на день непохожее. Знакомые места приветствовали их, но уже в другом обличье, словно раньше они незаметно скрылись, а теперь вернулись в новых одеяниях, робко улыбаясь и сомневаясь, узнают ли их вновь.
Привязав лодку к иве, друзья, не говоря ни слова, сошли на берег безмолвного серебряного королевства и принялись тщательно обследовать живые изгороди, дупла деревьев, ручьи, мостки, канавы и высохшие русла.
Затем, сев в лодку, они поплыли вверх по течению, а над ними, в безоблачном небе, спокойно-отстранённая луна делала всё, что было в её силах, чтобы помочь им, до тех пор, пока не пришло её время спуститься за горизонт, чтобы вновь поле и река окутались тайной.
Затем медленно началось преображение. Горизонт посветлел, поле и деревья стали видны отчётливее и как-то иначе – тайна медленно покидала их. Какая-то птица свистнула и тотчас замолкла, подул лёгкий ветерок, отозвавшийся шорохом в тростнике и камышах. Внезапно Крыс, сидевший на корме, пока Крот грёб, подался вперёд и принялся напряжённо вслушиваться. Крот, осторожно работая вёслами, чтобы замедлить движение, и внимательно осматривая берег, удивлённо взглянул на друга.
– Ушла! – вздохнул Крыс, откидываясь назад. – Такая прекрасная, необычная и незнакомая! Всё так быстро закончилось, что лучше бы мне её не слышать. Мне стало до боли тоскливо, исчезли все желания, кроме одного – бесконечно слушать и слушать эти звуки. Нет! Она здесь! Вот она снова!
Он долго молчал, будто очарованный, потом, вздохнув, наконец вымолвил:
– Она проходит, и я её теряю. О, Крот, она так прекрасна! Весёлое журчание и радость, чистый, ликующий зов далёкой свирели! Ко мне эта музыка не приходила даже в мечтах, её звуки так сладостны! Греби быстрее, Крот, быстрее! Она зовёт нас!
Крот удивился, но тем не менее повиновался, хотя и заметил:
– Я ничего не слышу, только шорох тростника и ив под порывами ветра.
Крыс молчал, да и вряд ли слышал друга: с дрожью восторга он полностью отдался тому неведомому, божественному состоянию, в которое погрузилась его беззащитная душа и где её ласково покачивали, прижимая к груди, словно беспомощного, но счастливого ребёнка.
Крот молча энергично работал вёслами, и вскоре они дошли до речной заводи, на которую кивком указал Крыс, давно бросивший руль. Свет завоёвывал всё больше и больше пространства, и внезапно они увидели цветы, что росли у самой кромки воды.