Ближе, ещё ближе. Нет, всё – песня потонула в шелесте тростника.
– А о чём она? – в недоумении спросил Крот.
– Этого я не знаю, – искренне ответил Крыс. – Я передал тебе слова, как услышал. О! Она возвращается, теперь всё можно разобрать – чётко и ясно. На этот раз наконец не ошибёшься: слова простые, страстные, совершенные…
– Ну, тогда давай, – пробормотал Крот, разомлев на солнышке.
Ответа не последовало, и, оглянувшись, он понял почему: с улыбкой, словно всё ещё прислушиваясь к чему-то, уставший Крыс крепко спал.
Глава 8Приключения Жаба
Оказавшись запертым в сырой и зловонной темнице и осознав, что теперь мрачная темнота средневековой крепости отделяет его от внешнего мира, полного солнца и быстрых дорог, где совсем недавно он был счастлив так, словно все дороги Англии принадлежали ему, Жаб в отчаянии бросился на пол и разразился горькими слезами, дав волю своему бездонному горю.
«Теперь всему конец: по меньшей мере конец карьеры, – что, собственно, одно и то же. У меня, всеми любимого красавчика Жаба, богатого и гостеприимного Жаба, такого независимого, беззаботного и изящного Жаба, нет никакой надежды снова оказаться на свободе! За столь дерзкую кражу красивой дорогой машины, за оскорбление жирных краснолицых полицейских я теперь несу наказание, и вполне справедливое. Каким же я был глупым животным! Пока я буду томиться в этой темнице, те, кто когда-то гордился знакомством со мной, забудут даже моё имя!
О, мудрый старый Барсук! О, проницательный Крыс и здравомыслящий Крот! Как верны были ваши суждения и глубоки знания жизни! О, несчастный, отверженный Жаб!»
Вот так, в стенаниях и самобичевании, проводил узник дни и ночи на протяжении нескольких недель, отказываясь от пищи и воды, хотя угрюмый старый тюремщик, зная, что карманы Жаба набиты деньгами, частенько намекал, что за определённую цену можно получить многие удобства и даже в некотором роде роскошества.
У тюремщика была милая и добрая дочь, понемногу помогавшая отцу выполнять его обязанности. Девушка очень любила животных и, кроме канарейки, чья клетка днём висела на гвозде, вбитом в массивную стену, к большому неудовольствию заключённых, которые были не прочь вздремнуть после обеда, а ночью стояла, покрытая салфеткой, на столике в гостиной, держала несколько пёстрых мышей и неугомонную белку. Видя мучения Жаба, добрая девушка однажды сказала отцу:
– Мне невыносимо видеть, как страдает это бедное животное, худеет! Позволь мне заботиться о нём: ты же знаешь, как я люблю животных. Я научу его есть у меня из рук, сидеть и выполнять разные другие указания.
Тюремщик ответил, что она может делать всё, что хочет. Вечно жалующийся, причитающий, рыдающий Жаб ему уже порядком надоел. И вот однажды девушка, постучав, вошла к нему в камеру.
– Не надо вешать нос! Сядь, вытри глаза и будь умницей. Постарайся поесть немного. Смотри, я принесла тебе кое-что из дому, прямо из печки.
Между двумя тарелками оказалось жаркое с овощами, и его аромат мгновенно заполнил тесную камеру. Аппетитный запах капусты ударил в нос несчастному Жабу, лежавшему на полу, на мгновение ему пришло в голову, что жизнь, возможно, не такая уж унылая и безрадостная штука, как он себе представлял. Тем не менее узник стенал, брыкался и никак не желал успокаиваться. Умная девушка вышла на некоторое время, но запах горячей капусты остался, и Жаб, не переставая всхлипывать, потихоньку начал принюхиваться и размышлять. Постепенно на смену отчаянию пришли новые, более радостные мысли о благородстве, поэзии и подвигах, которые ему предстояло ещё совершить, о просторных, освещённых солнцем и обдуваемых ветром лугах и пасущихся на них коровах, об огородах, зелёных изгородях и тёплых цветах львиного зева, облепленных пчёлами, об уютном звоне посуды в Жаб-холле и скрипе ножек стульев, придвигаемых гостями к столу. Жизнь начала представать перед ним в другом, розовом свете, он вспомнил о своих друзьях: они наверняка смогут что-нибудь сделать – например, нанять адвоката, который, возможно, взялся бы за его дело. Каким же он был глупцом, что не обратился к ним сразу.
Наконец ему пришла в голову спасительная мысль, что он вовсе не дурак: стоит только чем-нибудь заняться, и всё получится. Таким образом, Жаб полностью излечился.
Через несколько часов девушка опять зашла к Жабу, на этот раз с подносом, на котором стояла чашка душистого чая и тарелка, наполненная горячими толстыми гренками, поджаристыми с обеих сторон и сочащимися золотистым маслом, словно соты – мёдом. Запах маслянистых гренков прямо-таки взывал к Жабу, напоминая о тёплых кухнях, завтраках солнечными морозными утрами и зимних вечерах у камина в уютной гостиной, когда после прогулки лапы в тапочках вытянуты поближе к огню, о мурлыканье довольных котов и щебете сонных канареек. Жаб сел, вытер глаза, выпил чай, съел гренки и вскоре начал охотно рассказывать о себе, своём доме, увлечениях и о том, какая он важная персона и как его ценят друзья.
Дочка тюремщика заметила, что разговор на эту тему явно действует на Жаба так же благотворно, как и чай, и, всячески стараясь поддержать беседу, попросила:
– Расскажи мне о Жаб-холле: такое красивое название.
– Жаб-холл, – горделиво начал Жаб, – это настоящее, достойное джентльмена имение, единственное в своём роде. Некоторые его постройки относятся аж к четырнадцатому веку. Много раз сам дом перестраивали, оборудовали всеми современными удобствами. Церковь, почта, поля для гольфа – всё в шаговой доступности. Кстати, оно пригодно для…
– Помилуй! – рассмеялась девушка. – Я не собираюсь его покупать: просто расскажи что-нибудь интересное о нём, но сперва я принесу тебе ещё чаю и гренков.
Она вышла и вскоре вернулась с полным подносом, и Жаб, с аппетитом умяв гренки, полностью вернулся в прежнее расположение духа и рассказал ей о лодочном сарае и рыбном пруде, об обнесённом стеной старом огороде, свинарнике и конюшне, голубятне и курятнике, о маслобойне и прачечной, буфетах, где хранится фарфор, и прессах для отжимания белья (это ей особенно понравилось) и банкетном зале, а так же о том, как было весело, когда другие зверьки собирались вокруг стола и Жаб, будучи в ударе, распевал песни, рассказывал истории и вообще всячески развлекал друзей. Девушке захотелось побольше о них узнать, и она с удовольствием слушала, как они живут и как проводят время.
Разумеется, она не призналась, что любит животных как домашних питомцев, понимая, что это смертельно обидит Жаба. Когда же она стала с ним прощаться, прежде наполнив кувшин водой и взбив солому на его ложе, Жаб был уже прежним, довольным собой оптимистом, каким все привыкли его видеть. Спев пару-тройку песен из тех, что исполнял на вечеринках, он зарылся в солому и погрузился в сладкий сон.
Они потом часто и подолгу разговаривали, чтобы скоротать унылые дни, и чем дальше, тем больше привязывалась девушка к Жабу. Ей думалось, что несправедливо держать это бедное маленькое существо в темнице за столь, по её мнению, незначительный проступок. Тщеславный Жаб, разумеется, относил её интерес к его персоне на счёт нежных чувств, которые, как ему казалось, питала к нему девушка, и не мог удержаться от сожаления, что они принадлежат к разным слоям общества и у них нет будущего.
Однажды утром девушка была особенно задумчивой и почти не реагировала на глубокомысленные высказывания и блестящие замечания Жаба, а всё больше молчала. Любые его попытки как-то её развлечь терпели неудачу. Наконец она произнесла:
– Жаб, послушай меня, пожалуйста. У меня есть тётя, которая работает прачкой.
– Ну, и что с того? Не бери в голову. У меня аж несколько тёток, которым не мешало бы стать прачками.
– Помолчи минутку, Жаб, – попросила девушка. – Ты слишком много говоришь – это твой основной недостаток, а я стараюсь думать, и у меня от твоих разговоров болит голова. Так вот: моя тётя – прачка, обстирывает всех заключённых. В понедельник утром она забирает грязное бельё, а в пятницу вечером приносит чистое. Сегодня четверг. Вот что пришло мне в голову: ты очень богат – по крайней мере, ты всегда говорил об этом, – а она бедна. Несколько фунтов для тебя пустяк, а для неё целое состояние. Если найти к ней подход – или ходы, как говорят зверушки, – то вы могли бы с ней поладить и она отдала бы тебе своё платье и шляпку, чтобы ты мог выйти из замка.
Вы с ней, кстати, похожи, особенно фигурами.
– Отнюдь! – возмутился Жаб. – Я очень даже стройный парень.
– Моя тётя говорит то же самое. Впрочем, поступай как знаешь. Ты ужасное, высокомерное и неблагодарное существо, а я жалею тебя и трачу своё время, пытаясь тебе помочь.
– Да-да, конечно. Спасибо тебе большое, – торопливо произнёс Жаб. – Но послушай! Не могу же я, владелец Жаб-холла, известный всей округе, бегать в костюме прачки!
– Тогда оставайся здесь! – рассердилась девушка. – Наверное, надеешься уехать отсюда в карете?
Жаб всегда был готов признать свою неправоту, поэтому сразу же пошёл на попятную:
– Ты хорошая, добрая и умная девушка, а я тщеславное и тупое существо. Познакомь меня со своей тётей, если можно, и я не сомневаюсь, что мы с этой замечательной леди придём к взаимному согласию.
Следующим вечером девушка привела в камеру к Жабу тётушку-прачку, которая принесла его чистое бельё, завёрнутое в полотенце. Пожилая леди уже знала, о чём пойдёт разговор, и вид золотых монет, которые Жаб предусмотрительно выложил на стол, решил дело очень быстро. В обмен на деньги Жаб получил ситцевое платье, передник, шаль и старомодную чёрную шляпку. Единственным условием прачки было, чтобы её, связанную и с кляпом во рту, бросили в углу камеры. Этот не слишком убедительный трюк вместе с красочным рассказом, как она объяснила, снимет с неё подозрения в пособничестве побегу Жаба.
Жаб пришёл в восторг: теперь можно покинуть тюрьму с некоторым шиком, не запятнав свою репутацию отчаянного и рискового парня – и с энтузиазмом принялся помогать дочери тюремщика маскировать тётю-прачку под жертву непреодолимых обстоятельств.