сне пробормотал Жаб. – Чтобы я пожаловался на это восхитительное, это божественное создание человеческого разума! Ремонтировать повозку! Да я с этим навсегда покончил. Не желаю ни видеть её, ни слышать о ней больше! О, Крыс! Ты даже не представляешь, как я благодарен вам обоим за то, что согласились отправиться путешествовать со мной. Я бы не поехал один, а значит, никогда не увидел бы этого лебедя, этот луч света, этот удар молнии, не услышал бы этот чарующий звук, не почувствовал колдовской запах! Всем этим я обязан вам, своим друзьям!
Крыс в отчаянии отвернулся от него и обратился к Кроту:
– Ну что я тебе говорил? Он безнадёжен, так что я умываю лапы. В городе найдём вокзал: если повезёт, сядем на поезд и уже сегодня вечером вернёмся на речной берег. И чтоб я ещё раз когда-нибудь с ним связался!
Весь остаток утомительного пути друзья не обращали внимания на Жаба, а добравшись до города, отправились прямиком на вокзал, оставив его в зале ожидания второго класса и предварительно сунув носильщику два пенса, чтобы не спускал с него глаз. Затем они поместили коня на постоялый двор и, как сумели, объяснили, где осталась их повозка и все вещи.
В конце концов пассажирский поезд доставил их на станцию неподалеку от Жаб-холла. Они проводили так и не пришедшего в себя, сонного Жаба до двери дома, втолкнули внутрь и наказали домоправительнице накормить хозяина, раздеть и уложить спать. После этого друзья вывели из лодочного сарая свою лодку и направились вниз по течению к дому. Поздно ночью они уже ужинали в своей уютной маленькой гостиной у реки, к большой радости Крыса.
Следующим вечером Крот, который встал поздно и весь остаток дня предавался безделью, сидел с удочкой на берегу и вдруг увидел направлявшегося к нему Крыса.
– Слыхал новость? – ещё издали спросил друг, который до этого что-то увлечённо обсуждал с другими речными обитателями. – Все только об этом и говорят. Сегодня рано утром Жаб отправился на поезде в город и заказал там очень большой и дорогой автомобиль.
Глава 3Дикий лес
Крот давно мечтал познакомиться не только с Жабом, но и с Барсуком. По всему чувствовалось, что он важная персона и, несмотря на то что чурается общества, имеет большое влияние на жителей реки. Однако каждый раз, стоило Кроту заикнуться Крысу о своём желании, как у того находилась какая-нибудь отговорка.
– Не беспокойся, – говорил обычно приятель, – Барсук ещё объявится, и тогда я тебя ему представлю. Он отличный парень, но принимать его надо таким, каков он есть, и знакомиться тогда, когда он сам пожелает.
– Может, пригласить его на обед или ещё что-нибудь придумать? – предложил Крот.
– Он не придёт, потому что терпеть не может всякие сборища.
– Тогда, может, нам самим отправиться к нему с визитом?
– А вот это ему уже точно придётся не по нраву! – заверил приятеля Крыс. – Он очень застенчивый и обидчивый: даже я никогда не захожу к нему домой, хотя знаком с ним давно. Кроме того, это невозможно, совершенно невозможно, потому что Барсук живёт в самой чаще Дикого леса.
– Ну и что, – гнул своё Крот. – Ты же сам говорил, что Дикий лес вовсе не страшен.
– Верно, говорил, – пошёл на попятную Крыс. – Но не идти же туда прямо сейчас. Давай как-нибудь потом. Это далеко, Барсука может не оказаться дома, да и, в конце концов, возможно, он сам уже направляется сюда, так что просто наберись терпения.
Кроту пришлось согласиться, однако Барсук так и не появился, а каждый день приносил свои радости. Однажды, когда от лета остались одни воспоминания, холод и слякоть загнали друзей в нору, а вспучившаяся от дождей река проносилась мимо окон с такой скоростью, что и подумать было страшно о том, чтобы плавать на лодке, Крот опять вернулся к мыслям об одиноком сером Барсуке, что живёт отшельником в чаще Дикого леса.
Зимой Крыс ложился рано и вставал поздно, а то короткое время, что не спал, сочинял стихи или занимался домашним хозяйством. Разумеется, к ним часто заглядывали другие зверушки, чтобы поболтать, рассказать что-нибудь забавное, вспомнить радости прошедшего лета.
Сейчас, оглядываясь назад, лето можно было читать словно книгу с многочисленными и красочными иллюстрациями. На берегу реки разворачивался настоящий карнавал, участники которого по очереди сменяли друг друга. Шествие возглавлял пурпурный вербейник, потряхивая роскошными кудрями и вглядываясь в зеркало реки, откуда ему улыбалось собственное отражение. От вербейника не отставал иван-чай, нежный и задумчивый, словно розовое облако на закате. Окопник, поигрывая красно-белыми цветами, полз вперёд, чтобы занять своё место в процессии, и, наконец, однажды утром, когда на сцену робко вышел застенчивый шиповник, всем стало понятно, что наступил долгожданный июнь. Казалось, его приход возвестили величавыми аккордами струнные инструменты, перед тем как заиграть гавот[3].
Но все ждали ещё какого-то героя: пастушка, который будет резвиться с нимфами; рыцаря, по которому вздыхают дамы, глядя в окно; принца, который поцелуем разбудит спящую принцессу по имени Лето. И лишь тогда, когда весёлая душистая таволга в янтарном наряде милостиво заняла своё место в общей группе, летнее представление началось.
Ах что это было за представление! Сонные зверьки, свернувшись в своих норках, вспоминали под стук ветра и шум дождя о тех предрассветных часах, когда белый туман низко стелился над водой, а они ныряли в воду и затем быстро бежали по берегу, а тем временем земля, воздух и вода преображались: внезапно их обнимало солнце, серое становилось золотым, и всё вокруг расцветало разными красками. Вспоминали они и сладкий сон в полуденный зной, когда в густую траву тонкими нитями проникало солнце, катание на лодке и купание, прогулки по пыльным тропинкам и золотистым полям и, наконец, долгие прохладные вечера, когда завязывались знакомства, возникала дружба, строились дерзкие планы на следующий день. И вот теперь, короткими зимними днями, зверушкам было что вспомнить, собравшись возле огонька.
Но Кроту всё же приходилось проводить довольно много времени в одиночестве, и вот однажды, когда Крыс попеременно то клевал носом у огня, то бормотал какие-то строчки, которые никак не желали рифмоваться, он решил в одиночку исследовать Дикий лес и, если повезёт, свести знакомство с Барсуком.
День, когда Крот выскользнул из тёплой гостиной на улицу, выдался хоть и холодным, но безветренным, а по стального цвета небу плыли тёплые облака. Все вокруг было голым, лишённые листьев деревья не радовали глаз, и Кроту пришло в голову, что никогда ещё прежде ему не доводилось видеть окрестности в их первозданности, как этим зимнем днём, когда природа в ежегодном сонном покое как будто сбросила с себя все одежды. Просеки, лощины, овраги и другие укромные места, которые летом, укрытые зеленью, так и манили исследовать их тайны, сейчас трогательно выставляли напоказ все свои секреты и словно просили не обращать внимания на их теперешнее жалкое состояние до тех пор, пока не смогут вновь облачиться в яркие маскарадные костюмы, чтобы дурачиться и водить всех за нос, как и прежде. Их было немного жаль, но к этой жалости примешивалась радость, даже веселье. Крот был счастлив осознать, что полюбил этот пейзаж неприукрашенным, суровым, лишённым пышного убранства. Ему не нужен был сейчас тёплый клевер и луговая трава, по которой пробегали волны, а густые живые изгороди и пышное убранство берёз и вязов казалось чем-то неуместным.
С лёгкой душой направился он к Дикому лесу, который вызывающе чернел впереди, словно риф посреди безмятежной глади южного моря.
Сначала Кроту было совсем не страшно. Трещали под его лапами сучья, когда он перебирался через стволы упавших деревьев, замёрзшие грибы на пнях казались забавными штуковинами, и он порой даже вздрагивал, принимая их за что-то знакомое. Было весело и интересно. Так шёл он и шёл, но постепенно лес становился всё темнее и темнее, деревья подступали всё ближе и ближе, а звериные норки зияли вокруг словно беззубые пасти.
Вокруг стояла мёртвая тишина, и с необыкновенной быстротой его начала обступать темнота – свет уходил словно вода в песок.
Затем из кромешной тьмы стали появляться горящие как уголья глаза на страшных оскаленных мордах.
Ему показалось, что первую он увидел у себя за плечом – клинообразную злую, выглядывающую из норы. Когда Крот обернулся, морда исчезла.
Крот ускорил шаг, уговаривая себя не давать волю воображению, которое могло далеко его завести. Он прошёл одну нору, другую – и вот она, вот: маленькая узкая мордочка с сердитыми глазками на мгновение сверкнула в норе и исчезла. Крот хотел было остановиться, но заставил себя идти дальше. И в каждой норе, а их тут были сотни, возникала чья-то морда, смотревшая на него со злобным оскалом.
«Надо просто поскорее уйти подальше от этих нор, – подумал Крот, – и морды исчезнут». Свернув с тропинки, он стал углубляться в чащу леса, когда раздался свист, негромкий и тонкий, где-то позади. В ужасе Крот ускорил шаг, однако почти сразу же точно такой же свист послышался впереди и заставил его остановиться и повернуть назад. Пока он топтался в нерешительности, свист раздавался уже с обеих сторон, отовсюду, буквально наполнив весь лес, до самых дальних уголков. Все вокруг, кто бы они ни были, насторожились и притихли, а бедный Крот был один, безоружный, вдали от всех, кто мог бы помочь, да ещё приближалась ночь.
И тут послышалось странное шуршание.
Поначалу Крот подумал, что так, почти бесшумно, с деревьев падают листья, однако звук нарастал и в нём уже можно было различить не что иное, как топот маленьких лап. Слышался он где-то вдалеке, но сзади или спереди – непонятно: вроде сзади. Или спереди? Кажется, отовсюду. Топот нарастал, множился. Крот, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, с тревогой вслушивался в странные звуки, раздававшиеся всё ближе и ближе. Пока он стоял так, обратившись в слух, прямо на него из-за деревьев вылетел Кролик. Крот думал, что он либо замедлит бег, либо свернёт в сторону, но не тут-то было: едва не сбив его с лап, зверёк промчался мимо, злобно сверкнул глазами и прошипел: «Убирайся отсюда, болван, подобру-поздорову!»