т радоваться? Ну, давай, спляши свою джигу и вокруг него, может, после этого мы все же продолжим свой путь и не будем терять времени на разгребание мусорных куч? Он что, съедобный, этот коврик? Или под ним можно спать, как под одеялом? Или сесть на него и, как на санях, доскользить до дому по снегу, несносный ты грызун?
– Ты… хочешь… сказать, – возмущенно воскликнул Крыс, – что этот дверной коврик ни о чем тебе не говорит?!
– Слушай, Крыс, – довольно раздраженно ответил Крот, – может, хватит глупостей? Ты когда-нибудь слышал, чтобы дверные коврики кому-нибудь что-нибудь говорили? Они просто не умеют разговаривать. Это не для них. Дверные коврики знают свое место.
– А теперь слушай меня, тугодум, – отбрил его Крыс, рассердившись уже не на шутку. – Больше ни слова. Молчи, разгребай снег и посматривай вокруг – особенно по краям кочек, если хочешь спать ночью в тепле и сухости, потому что это – наш последний шанс!
И, развернувшись, Крыс набросился на сугроб у себя за спиной, энергично прощупывая его своей дубинкой, а потом яростно разгребая; Крот тоже добросовестно копал, но не столько для пользы дела, сколько для того, чтобы не сердить Крыса, потому что про себя он решил, что у его друга поехала крыша.
После минут десяти усердной работы кончик дубинки уткнулся во что-то, судя по звуку, полое внутри. Крыс продолжал трудиться до тех пор, пока его лапа не прошла насквозь и кое-что не нащупала, тогда он позвал Крота и попросил его помочь. Они принялись за дело вместе, и наконец результат их усилий открылся взгляду потрясенного и все еще не верившего своим глазам Крота.
В толще того, что казалось всего лишь сугробом, показалась крепкая маленькая дверь, окрашенная темно-зеленой краской. Сбоку от нее висел железный дверной колокольчик, а под ним красовалась маленькая медная табличка, на которой аккуратными печатными буквами была выгравирована надпись, хорошо видная в лунном свете:
От изумления и восторга Крот повалился спиной в снег и покаянно воскликнул:
– Крыс, ты – чудо! Настоящее чудо, вот кто ты есть. Теперь я понял! Ты просчитал каждый шаг в своей мудрой голове. Сначала я упал, поранил ногу, ты увидел порез, и твой проницательный ум подсказал тебе: «Скребок для обуви!» Ты принялся за дело и нашел этот самый скребок. Но остановился ли ты на этом? Нет. Кого-то это и удовлетворило бы, но только не тебя. Твой мозг продолжал работать. «Если я найду дверной коврик, – сказал ты себе, – моя теория подтвердится». И конечно же, ты его нашел. Ты такой умный, думаю, можешь найти все, что захочешь. «Здесь должна быть дверь, это ясно как божий день, – сказал ты себе. – Остается только найти ее!» Я, кажется, читал о чем-то подобном в книгах, но никогда не встречался с этим в действительности. Тебе надо бы жить там, где твои способности могут оценить по достоинству. Здесь, среди нас, ты просто губишь свой талант. Если бы у меня была такая голова, как у тебя, Крысик…
– Но у тебя ее нет, – перебил его Крыс довольно бесцеремонно. – Ты, кажется, собираешься всю ночь сидеть здесь на снегу и болтать? Сейчас же вставай и звони вон в тот колокольчик, хорошенько звони, изо всех сил, а я буду стучать!
Пока Крыс молотил в дверь дубинкой, Крот вскочил и принялся дергать шнурок колокольчика, он повисал на нем и тянул так, что ноги отрывались от земли; где-то далеко в глубине за дверью слышалась низкое, мелодичное «динь-дон».
Глава IV. Мистер Барсук
Они терпеливо ждали, как им показалось, очень долго, притопывая на снегу, чтобы согреть ноги. Наконец изнутри дома донеслись шаркающие шаги, приближавшиеся к двери. Крот предположил, что кто-то идет в теплых стоптанных домашних тапочках, которые ему велики, и его догадка оказалась верна.
Заскрежетала отодвигаемая щеколда, и дверь приоткрылась ровно настолько, насколько нужно, чтобы разглядеть в щель вытянутую мордочку с парой сонных моргающих глаз.
– Повторяю: если это случится опять, – произнес ворчливый подозрительный голос, – я очень рассержусь. Кто на сей раз беспокоит меня в такой поздний час? Отвечайте!
– Ох, Барсук, – закричал Крыс, – пожалуйста, впусти нас! Это я, Крыс, а со мной мой друг Крот, мы заблудились в этом снегу.
– Крысик? Дорогой мой! – воскликнул Барсук совершенно другим голосом. – Входите оба, поскорей. Вы же могли погибнуть. Подумать только – заблудиться в снегопад! И где – в Дремучем лесу, глубокой ночью! Входите же быстрей.
Натыкаясь друг на друга – так они торопились согреться, – пришельцы протиснулись в дом и с радостным облегчением услышали, как дверь захлопнулась у них за спиной.
Барсук, на котором были длинный халат и действительно стоптанные теплые домашние туфли, держал в лапе подсвечник – судя по всему, звук дверного колокольчика застал его на пути в спальню. Он добрым взглядом посмотрел на гостей с высоты своего роста и обоих потрепал по голове.
– В такую ночь маленьким животным не следует выходить из дому, – по-отечески пожурил он их. – Опять твои проказы, Крысик? Но пойдемте на кухню, там тепло, горит камин, ждет ужин и все такое прочее.
Он пошел впереди, освещая дорогу, гости, в радостном предвкушении подталкивая друг друга локтями, последовали за ним по длинному мрачному и, положа руку на сердце, весьма обшарпанному коридору в некое подобие центрального холла, от которого, как они смутно различали, отходили другие загадочные коридоры-тоннели, терявшиеся в темноте. Однако были в этом холле и двери – крепкие, дубовые, выглядевшие заманчиво. Барсук распахнул одну из них, и они сразу очутились в тепле большой кухни, освещенной пылающим камином.
Ее краснокирпичный пол был истерт до блеска, в широком зеве очага горели поленья, по обе стороны от него имелись утопленные в стене уютные ниши, исключавшие любой сквозняк. В них лицом друг к другу помещались два кресла-ларя с высокими спинками и бортиками – для тех, кто расположен к уютной беседе. Посередине комнаты стоял длинный стол из гладких досок, водруженных на козлы, со скамьями с обеих сторон. На одном конце его, возле которого располагалось отодвинутое кресло, виднелись остатки простого, но обильного ужина Барсука. От дальней стены, с полок буфета, сверкали чистотой ряды тарелок, а с потолочных балок свисали на крюках окорока, пучки высушенных трав, сетки с луком и корзинки с яйцами. Обстановка казалась подходящей для героев, чтобы отпраздновать славную победу, или для усталых жнецов после сбора урожая, чтобы, рассевшись на скамьях, весело, с песнями отметить праздник окончания жатвы, или просто для двух-трех друзей с непритязательными вкусами, чтобы посидеть, поужинать, выкурить трубку и побеседовать в тепле и уюте. Пол из красного кирпича, казалось, улыбался закопченному потолку; дубовые кресла, отполированные долгим употреблением, обменивались веселыми взглядами друг с другом; тарелки из буфета подмигивали кастрюлям на полках, а веселый огонь в очаге отбрасывал яркие блики на все без исключения.
Добрый Барсук усадил их возле камина и уговорил снять промокшую одежду и обувь. Потом принес им халаты и тапочки, сам промыл Кроту рану теплой водой, снова забинтовал и закрепил повязку пластырем, так что нога выглядела как прежде, если не лучше. Пришедшим с вьюжного холода гостям, обсохшим и согревшимся наконец, вытянувшим к огню усталые ноги и прислушивавшимся к звяканью тарелок у себя за спиной – это Барсук накрывал для них стол, – светлая и теплая кухня казалась надежно огороженной гаванью, расположенной за много миль от бездорожья Дремучего леса, а все то, что они пережили в нем, – полузабытым сном.
Когда они наконец хорошенько прогрелись, Барсук пригласил их к столу, накрытому к трапезе. К тому времени они сильно проголодались и, увидев ужин, который он для них приготовил, никак не могли решить только один вопрос: на что наброситься в первую очередь, а что может подождать, – настолько вкусным казалось все. Довольно долго за столом царило молчание – все были поглощены едой, но постепенно разговор возобновился, хотя и носил попервоначалу тот невразумительный характер, какой бывает, когда беседуют с набитыми ртами. Однако Барсук не обращал внимания на это, равно как и на то, что гости клали локти на стол и говорили одновременно. Поскольку сам в обществе почти не бывал, он счел, что такое поведение там, видимо, в порядке вещей. (Мы, разумеется, понимаем, что это не так и что рамки правил поведения не следует так уж раздвигать, но не станем сейчас тратить время на то, чтобы объяснять почему.) Он сидел в своем кресле во главе стола и по мере того, как гости рассказывали ему о своих приключениях, время от времени серьезно кивал; похоже, ничто в их истории его не удивляло и не шокировало, он ни разу не сказал «Я ведь вас предупреждал» или «А я всегда это говорил» и ни разу не заметил, что им следовало поступить так-то и так-то или ни в коем случае не делать того-то и того-то. И Крот все больше проникался дружеским расположением к нему.
Когда с ужином было покончено и все его участники почувствовали, что съесть еще хоть кусочек небезопасно – кожа на животе может лопнуть – и что теперь им все нипочем, они уселись перед камином, в котором светились и источали тепло раскаленные угли от сгоревших поленьев, и стали думать: как чудесно сидеть вот так, поздним вечером, в тепле, сытости и безопасности. После того как они поболтали немного на самые общие темы, Барсук с доброжелательным интересом попросил:
– Ну а теперь расскажите мне, какие новости в ваших краях. Как поживает старина Жаб?
– Ох, с ним чем дальше, тем хуже, – мрачно поведал Крыс, и Крот, утопая в кресле, задрав ноги выше головы и млея от каминного жара, постарался напустить на себя скорбный вид. – Только на прошлой неделе устроил очередную аварию, причем серьезную. Видишь ли, он желает непременно водить машину сам, но у него к этому нет решительно никаких способностей. Если бы он за хорошую плату нанял какого-нибудь приличного, уравновешенного, специально обученного зверя и доверил ему вождение и обслуживание автомобиля, все было бы в порядке. Так нет же, он уверен, что сам – водитель от бога и никто ничему его научить не может. Ну а результат предсказуем.